Выше мы определили научное сообщество как совокупность людей, профессионально занимающихся наукой. В более подробном ракурсе научное сообщество — это социальная группа, подразделяемая на более дифференцированные подгруппы, объединенные стандартами профессионального поведения, общностью образования, специализации, научных интересов и содержательными когнитивными установками, называемыми также, по Т. Куну, дисциплинарной матрицей, или парадигмой.
Какие индивидуальные способности должны проявлять в своей профессиональной деятельности представители научного сообщества? Такими нормативными характеристиками являются примерно следующие: рациональность, креативность, критичность, чистый познавательный интерес, внутренняя свобода, способность к теоретическому мышлению. Наука в своем самосознании, а также идеологии, развивающие оптимистический взгляд на научное познание, склонны расценивать науку как институционализированную рациональность вообще.
Р. Мертон и концепция этоса науки
Совокупность поведенческих нормативов, общеобязательных для научного сообщества, называют этосом науки. Концепция устойчивого и универсального этоса науки была предложена еще в 1940-е гг. Робертом Мертоном в статье «Наука и демократическая социальная структура» (1942).
Согласно его концепции, основными нормативами научной деятельности являются следующие.
1. Универсализм — требование руководствоваться в своих профессиональных занятиях не личными симпатиями и предпочтениями, а интерсубъективными, максимально очищенными от всего индивидуального всеобщими критериями доказательности, достоверности, научной значимости. Нарушением нормы универсализма считаются всякого рода отклонения от универсальных критериев, например, какая-либо манипуляция данными в угоду лоббируемой научной позиции и т.п.
2. Коммунальность (или всеобщность). Это установка на солидарность, сотрудничество, открытость, на совместный поиск истины. Сообщения о тех или иных научных достижениях должны быть открыты для ознакомления, предназначены для всеобщего обсуждения. Научное знание — общее достояние всего научного сообщества. Нарушением нормы коммунальности считаются различные партикулярные (групповые, индивидуальные) обособления, превозношение личного вклада в научное познание, неуважение к достижениям других ученых, ограничение доступа других к важной информации.
3. Незаинтересованность — требование бескорыстного служения истине. Чистый познавательный интерес должен, безусловно, превышать все прочие соображения. Так, ученый должен принимать критические замечания в свой адрес, сколь бы болезненными они ни были, соглашаться с разумностью другой точки зрения, сколь бы неприятной для него лично она ни была, в ситуациях внешнего давления на науку отказываться от соображений материальной выгоды в пользу чистого познавательного интереса.
4. Организованный скептицизм. Это обязанность ничего не принимать бездоказательно, но всегда искать самому и требовать от других разумных оснований для принятия того или иного научного положения, контролировать методологическую корректность в отношении научных результатов, занимать строгую критичную и самокритичную позицию по всем обсуждаемым вопросам.
Данная нормативно-ценностная структура, по Р. Мертону, неизменна в истории науки. Интересно, что она одновременно имеет как методологическую природу, определяющую рациональность научного познания, так и этико-деонтологическую, определяющую профессиональные обязанности ученого. Таким образом, этос науки объединяет и когнитивную, и ценностно-этическую составляющие. Сам Р. Мертон развивал концепцию этоса в ее связи с культурно-историческим контекстом. Он указывал, что сочетание определенных социокультурных факторов, пришедшееся на период Реформации и начала Нового времени, способствовало тому, что кодекс научной деятельности одновременно воплотил в себе и черты новой морали, находившейся под влиянием религиозного пуританизма. Поэтому поведенческие нормы ученых в период становления новой науки были легитимированы не только и не столько тем, что они методологически эффективны, сколько их нравственной ценностью самой по себе. Согласно Р. Мертону этос ученого является воплощением действительно цивилизованного поведения, реализацией высших демократических идеалов.
Р. Мертон указал также на важнейшее значение профессионального признания как награду за научные заслуги. Ученый вкладывает в научное предприятие свой ум, талант, труд, а в ответ ожидает получение признания его результатов со стороны коллег; это является его главным мотивом.
Образ научного сообщества в современной социологии науки
Этос науки в изображении Р. Мертона выглядит достаточно привлекательно, а сам институт науки кажется образцовой социальной структурой. Но насколько верна эта картина? Начнем с того, в действительности ли поведение ученых является намного более сложным. Сам Р. Мертон вынужден был признать в «Амбивалентности ученого» (1965), что под влиянием ряда факторов (таких как система социальных поощрений ученого, давление на науку политических, экономических реалий и др.) ученые оказываются в весьма неоднозначной ситуации. Кроме того, сами нормы этоса при своем последовательном применении могут оказаться противоречивыми (скажем, требование самокритичности содержательно противоречит смелости и уверенности в себе, в известной мере необходимых для осуществления любого рода деятельности). Поэтому ученый оказывается в ситуации конфликта норм этоса и противостоящих им контрнорм — партикулярности, скрытности, организованного догматизма. В таких условиях поведение научного сообщества оказывается двойственным, или амбивалентным.
Понятие контрнорм было введено в важном исследовании социолога И. Митроффа в «Субъективной стороне науки» (1974). И. Митрофф, изучая высказывания самих ученых, пришел к выводу, что этос науки не может быть описан с помощью некоторого множества норм. На самом деле профессиональное поведение ученого оказывается колеблющимся между той или иной нормой и противостоящей ей контрнормой, так что этос науки выглядит скорее как совокупность пар норм, где внутри каждой пары обнаруживается конфронтация между ее компонентами.
Например, требованию эмоциональной нейтральности противостоит контрнорма эмоционального предпочтения. Ведь по мнению многих ученых в науке необходима значительная преданность собственным идеям, без которой невозможно выдерживать критику и продвигаться вперед в многолетних исследованиях. Норма универсализма на поверку уживается с контрнормой партикулярности: ученые привычно руководствуются в своей деятельности личными предпочтениями. Вместо того чтобы беспристрастно относиться ко всем сообщениям о тех или иных исследованиях, они выбирают для себя из потока литературы работы лишь тех коллег, которых они по каким-то причинам считают наиболее заслуживающими доверия, опытными, авторитетными. Таким образом, оказывается, что ученые оценивают в данном случае именно индивидов, а не их научные результаты. И. Митрофф показывает, что контрнормы так же функционально полезны в научной практике, как и оппонирующие им нормы. Например, партикулярность экономит время ученых при анализе научной литературы. Это же касается контрнормы секретности, противостоящей норме коммунальности; ученые часто ограничивают доступ других коллег к информации о своих исследованиях, однако это может играть и позитивную роль. Так, сохраняя до поры свои исследования в тайне, ученые получают возможность не делать скоропалительных выводов, более надежно проверить их истинность и т.п.
Что же касается утверждения Р. Мертона о ведущей мотивационной установке ученых на получение признания, то здесь ситуация тоже более сложная. Хотя установка на получение признания действительно работает в среде ученых, научное сообщество в действительности подчиняется замысловатому переплетению мотивов. Эта отдельная и весьма интересная тема требует дальнейших исследований.
Современные критики науки (X. Лонжино и др.) доказывают, что на деятельность ученых весьма серьезное влияние оказывают различные внекогнитивные представления и предубеждения2. (Например, это предпочтения, оказываемые научным сообществом авторам научных работ по половому, национальному, расовому, географическому признаку). Научное сообщество в целом оказывается далеким от идеальной эгалитарной картины — равного веса и равного участия ученых в общем продвижении науки. Напротив, социологические исследования открывают высоко стратифицированный, т.е. расслоенный образ научного сообщества. Не секрет, что социальный институт науки весьма существенно ранжирован по престижу, качеству, материальной обеспеченности его учреждений и работающих в них групп. Научная элита сосредоточена в немногочисленных престижных центрах. Она забирают себе львиную долю финансирования, снабжения и социального признания; она цитирует преимущественно работы людей своего круга, причем периферийные ученые тоже в основном цитируют их же. Прочие же неэлитарные научные центры оказываются в некотором смысле дискриминированными. Из массива производимых ими публикаций подавляющее большинство этих работ почти не оказывает влияния на ход науки. Многие социологи полагают, что научное сообщество вообще разбито на отдельные группировки, которые презирают деятельность прочих ученых как ненаучную и даже «снижают вероятность того, что открытия ученого, работающего в институте более низкого ранга, вообще найдут признание». Иными словами, декларируемые эгалитарно-демократические принципы науки конфликтуют с ее явным элитоцентризмом.
Итак, образу научного сообщества как социальной группы присущи противоречивые черты. Современная социология науки, отбрасывая безоблачное изображение науки, созданное Р. Мертоном, пытается более детально исследовать ту сложную картину, которую представляет собой в действительности жизнь научного сообщества.
Внутренняя регуляция деятельности научного сообщества
Хотя сами ученые подчеркивают свою приверженность строгим деонтолого-профессиональным стандартам, их действительное поведение оказывается результирующей многих факторов. Однако эта результирующая не так уж плоха. Явным преувеличением было бы считать, что научное предприятие спланировано настолько неудачно, что достижение научных истин в сообществе ученых весьма затруднено. Научный проект, как и всякий другой проект, претворяется в жизнь довольно сложным образом.
Прежде всего следует признать, что этос науки, обрисованный Р. Мертоном, в самом деле оказывает нормативное действие на научное сообщество. Систематическое нарушение этоса привело бы к деструкции самой науки, деградации научного сообщества как социальной группы. Однако, с другой стороны, не существует каких-либо общепринятых алгоритмов воплощения в жизнь стандартного этоса. Как показал Т. Кун, ученые, основываясь на одних и тех же профессиональных ценностях, часто существенно расходятся между собой в отношении того, что эти ценности действительно значат и как они должны быть претворены в практику. Сами нормы оказываются подверженными историческим изменениям; они, кроме того, не навязаны науке извне, а включены в саму внутреннюю сферу научных дискуссий, как уже говорилось в связи с концепцией сетевой рациональности Л. Лаудана (§ 4.5). Поэтому поведение научного сообщества осуществляется в поле напряжения между различными содержательными соображениями, интерпретациями одних и тех же ценностей, альтернативными точками зрения.
При всей сложности картины научное сообщество тем не менее достаточно четко представляет себе, что является приемлемым для ученого, а что — нет. Ведь, по сути дела, сам ход научного познания держится только на кодексе профессиональной чести ученых, т.е. только на том, что они ведут себя определенным образом, в соответствии с требуемым деонтологическим контекстом.
Существуют гласные и негласные требования, оказывающие нормативное воздействие на научное сообщество. Важнейшей характеристикой деятельности научного сообщества является его известная замкнутость. Здесь имеется в виду то, что свои внутренние познавательные задачи ученые должны решать самостоятельно. Неприемлемым является вмешательство внешних вненаучных инстанций (скажем, правительства) в какие-либо спорные вопросы науки. Это неприемлемо как в случае насильственного вмешательства внешних инстанций, так и в случае сознательного обращения к ним каких-либо групп или партий ученых с целью воздействовать на другие. Это требование ясно формулирует Т. Кун: «Одно из наиболее строгих, хотя и неписаных правил научной жизни состоит в запрете на обращение к главам государств или к широким массам народа по вопросам науки. Признание существования единственно компетентной профессиональной группы и признание ее роли как единственного арбитра профессиональных достижений влекут за собой дальнейшие выводы. Члены группы как индивиды благодаря общим для них навыкам и опыту должны рассматриваться как единственные знатоки правил игры»'.
Следует заметить, что данное требование не является, как кажется на первый взгляд, самоочевидным. Действительность показывает, что оно может грубо нарушаться, примеры этого мы найдем в истории науки тоталитарных режимов. Таковы, скажем, сомнительные кампании, проводимые властью и заинтересованными группами ученых в отечественной науке советского периода, в биологии, химии, кибернетике и других областях. Инциденты подобного рода создают серьезную угрозу самому существованию науки. Тем не менее эти аномалии должны быть расценены именно как аномалии на фоне безусловной самодостаточности профессионального сообщества для решения внутренних вопросов.
Научные коммуникации
Деятельность научного сообщества может быть представлена как совокупность коммуникативных процессов. Изучая динамику интеракций и циркуляцию информации, можно получить представление о том, как функционирует наука, как развиваются ее области, активизируются или замедляются исследования.
Так, в период нормальной науки общая коммуникативная среда достаточно аморфна. Ранее популярностью пользовалась гипотеза Д. Прайса, согласно которой нормальную науку двигает в основном небольшое количество авторитетных ученых, которые взаимодействуют преимущественно только между собой и составляют ядро данной парадигмы. Однако специальные социологические исследования опровергли эту точку зрения; коммуникативные процессы нормальной науки отличаются большей подвижностью и неопределенностью. Так, многие из ее деятелей вообще мало общаются между собой. В периоды же заметных научных изменений наблюдается выделение некоторых подгрупп, в которых заметна интенсивная внутригрупповая коммуникация — то, что выше было названо уплотнением сети и формированием сплоченной группы.
Отметим, что феномен научной коммуникации в последние десятилетия сам является темой интенсивных социологических исследований. Это связано с той огромной ролью, которую играет циркуляция информации в любом сообществе. Принято выделять формальный (печатная продукция и приравненные к ней сообщения) и неформальный (личное общение, неофициальные сообщения) типы научной коммуникации.
Основой формальной коммуникации является, конечно, статья и более крупные формы. Статья, опубликованная в специализированном научном журнале, стала примерно с середины XIX в. основной единицей научной информации, позволяющей оперативно сообщать о достижениях переднего фронта науки. Однако сегодня, кроме оригинальной статьи, популярность приобретают другие формы: так, ученые активно используют рефераты, анонсы и краткие сообщения, особенно в динамично развивающихся областях. Ввиду колоссального накопления информации большую роль приобретают обзоры. Известно, что поток научной информации постоянно возрастает, что создает определенные сложности для ученых. Ученому физически невозможно уследить даже за тем, что происходит в узкой сфере его непосредственных интересов. Огромные массивы научной литературы остаются никем не прочитанными. Все это говорит о том, что информационное обеспечение и взаимодействие в науке сталкивается с серьезнейшими проблемами. Правда, в самое последнее время в ходе компьютерной революции пропускные возможности каналов коммуникации существенно расширились и качественно обновились: как известно, новые перспективы открыты в связи со становлением сети Интернет. Многие аналитики утверждают, что журнальные публикации в будущем утратят свои функции; их заменят новые формы хранения и обработки информации — банки данных, информационно-справочные системы и т.п.
Действительно, существует множество издержек, связанных не только с коммуникативной ролью статей, но и с самой публикационной центрированностью науки. Так, Д. Прайс в своей известной работе от 1967 г. указывает, что ученые по социальным причинам вынуждены стараться публиковать как можно больше, что наносит ущерб самой же науке. Анализируя тенденции в развитии научной коммуникации, он предсказывает замену журнальных статей другими, более эффективными информационными формами'.
Неформальная коммуникация играет огромную роль в науке. Для описания структур неформальной коммуникации социологи часто используют термин «невидимый колледж» (восходящий к группе ученых XVII в., позже образовавших Лондонское королевское общество). Это сеть невидимых личных связей и каналов коммуникации ученых. Например, у каждого ученого, как правило, есть его личные эксперты и консультанты, которым он больше всего доверяет (часто они не являются его формальными сотрудниками или даже относятся к другой специальности). Ученые устанавливают множество неформальных связей по поводу проблем, над которыми они работают. Они создают неформальные, географически дисперсированные коллективы путем научной переписки, общения на конференциях, личного знакомства, поддержания традиций. Роль неформальной коммуникации особенно важна для трансляции неявного знания, занимающего важное место в научных школах, неформальных группах, традициях.
Сегодня, когда в науке задействовано огромное количество рассеянных по различным центрам специалистов, а потоки печатной информации превышают возможности индивидуального потребления, роль неформальной коммуникации становится особенно важной. Именно устойчивые неформальные связи выступают структуризующим началом в научных коммуникациях. Многие ученые предпочитают пользоваться неформальными связями для сообщения о своей работе и обсуждения ее результатов.
