С древности и до недавнего времени важнейшей задачей исторического знания и, соответственно, задачей историков, считалось достижение «объективной истины»: историк должен «говорить правду», т. е. писать о том, что «было на самом деле».
Аристотель: «. . . Историк и поэт различаются. . . тем, что один говорит о том, что было, а другой — о том, что могло бы быть».
Цицерон: «Кому же не известно, что первый закон истории — ни под каким видом не допускать лжи; затем — ни в коем случае не бояться правды; не допускать ни тени пристрастия, ни тени злобы»
Вольтер (XVIII в.): «История — это изложение фактов, приведенных в качестве истинных, в противоположность басне, которая является изложением фактов ложных»
Леопольд фон Ранке (XIX в.): «История взяла на себя обязанность судить прошлое, поучать настоящее на благо грядущих веков. Данная работа не может служить источником вдохновения для таких возвышенных целей. Ее цель состоит только в том, чтобы показать то, что происходило на самом деле»
Традиционное философское определение, идущее от Аристотеля, трактовало истину как соответствие утверждения реальности (так называемая корреспондентская или корреспондентная концепция истины). Это определение в свою очередь было тесно связано с трактовкой знания: считалось, что корпус знания состоит именно из истинных высказываний. Но, начиная с Иммануила Канта, анализ «истины» все теснее связывается с мыслительной деятельностью, а в философии XX в. именно это направление стало доминирующим. В настоящее время условно можно выделить три основных философских подхода к концептуализации понятия «истина».
- Первый подход развивался в рамках формально-логической разновидности неопозитивизма (логического позитивизма). В принципе здесь сохранялось исходное аристотелевское требование соответствия высказывания реальности, но акцент был смещен в сторону логического анализа самих высказываний. Этот подход получил развитие в работах Карла Поппера и др. Соответственно, было разработано так называемое семантическое определение истины, в рамках которого центральным является требование логической непротиворечивости.
- Второй подход сформировался в рамках прагматистской философии, родоначальником которой считается Чарльз Пирс. Что касается истины, то она была определена Пирсом как общезначимое принудительное верование, истинность идеи (высказывания) определяется ее успешностью или работоспособностью, ее полезностью для достижения той или иной цели, которую ставит и осуществления которой добивается человек.
- Третий основной подход к концептуализации понятия истины берет начало в феноменологии Эдмунда Гуссерля. Гуссерль определял истину и как определенность бытия, т. е. единство значений, существующее независимо от того, усматривает его кто-то или нет, и как само бытие, «бытие в смысле истины». Трактовка истины у Гуссерля тесно связана с концепцией интуиции, понимаемой им как «сущностное видение», «идеация», непосредственное постижение «идеальных сущностей» («эйдосов»), а не фактов.
Постмодернисты сводят «истинную суть» исторического знания прежде всего к тому, что это знание представлено в форме текстов, которые в этом случае оказываются «истиной в себе». Дело в том, что любой текст, конструирующий любую реальность, обладает неким автономным существованием; более того, автономное существование приобретает и сконструированная в данном тексте реальность (ее изображение или описание). Если мы остаемся только в рамках данного текста, то и критерии истинности также формируются только в пределах самого этого текста как замкнутой системы. В результате к любой текстовой реальности (создаваемой в рамках конкретного текста), включая вымышленные реальности, оказывается применимо понятие внутренней истины.
«Молодое» и менее известное течение современной философии исторического знания обычно именуется как «новая философия истории». Это направление возникло в 1980–1990-е годы и представлено прежде всего работами Франклина Анкерсмита - главным объектом интуитивного постижения является экзистенциальный опыт самого историка и отражение этого опыта в создаваемых им произведениях.
В XX в. радикально изменился подход к соотношению истины и знания: классическая философия познания все больше вытесняется социологией знания. В философии познания полагается, что истина является первичной, т. е. что сначала определяется конечный статус высказывания (истинное– ложное), а затем из истинных высказываний формируется корпус знания. В социологии знания на первый план выдвигается проблема «знания», т. е. того набора представлений о реальности, которые признаются знанием той или иной социальной группой. Все, что признано данной группой знанием, автоматически считается истинным. Таким образом, выработка «исторической истины» по существу оказывается результатом формирования социального запаса исторического знания. Этот процесс включает постоянную оценку и отбор как новых «мнений», так и переоценку признанных ранее «знаний» на основе разнообразных, изменчивых и не всегда формализуемых критериев. Но именно механизм социального отбора и оценки знаний и обеспечивает достижение «исторической истины».
Уже античные критики пытались выделить факторы, влияющие на авторов исторических сочинений и на содержание их произведений. Однако все эти попытки были связаны со стремлением выявить причины появления «неправильных» или «лживых», с точки зрения критиков, «историй». Тем самым предполагалось, что существуют некие «объективные» исторические работы, авторам которых удалось полностью избежать субъективных «искажений» действительности. Например, еще Полибий упоминал о том, что картина истории часто «искажается» под влиянием личных симпатий и антипатий историка. Лукиан полагал, что на создание «лживых» сочинений историка толкают «страх перед имеющим власть, надежда на вознаграждение с их стороны, расположение или, напротив, неприязнь к тем, о ком он пишет». В конце XIX в. Шарль Сеньобос, продолжая ту же традицию, попытался существенно расширить список факторов, вызывающих появление «неправильных» исторических сочинений, относя к ним практическую выгоду; групповые, национальные, партийные, региональные, семейные и другие пристрастия автора, его философские, религиозные или политические предпочтения; личное или групповое тщеславие; стремление понравиться публике и др.
В рамках современных представлений подход к этой проблеме претерпел существенные изменения. Было признано, что процесс «производства знаний», т. е. соответствующей мыслительной деятельности, всегда субъективен: не существует никакого идеального «объективного» знания, в том числе и научного. Процесс производства научных дискурсов в целом (и исторических в частности) в огромной степени зависит от индивидуальных психологических характеристик исследователя. Субъективный, индивидуальный характер научного творчества проявляется на каждом из этапов производства нового знания (точнее, «мнения», так как «знание» формируется на коллективном уровне). Уже самый первый этап производства знания — выбор темы или объекта исследования — представляет собой, как отмечал еще Макс Вебер, субъективный творческий акт.
Само «извлечения» информации из данных включает множество аналитических операций. Прежде всего речь идет об оценке «качества» данных, которая в каждой области научного знания имеет свою специфику. В истории этот процесс эволюционировал от анализа устных свидетельств «очевидцев» к детально разработанным приемам «критики источников», включая их датировку, атрибуцию, аутентичность и т. д. В общественных науках в качестве первичных данных (сообщений) часто выступают вторичные по своей сути высказывания (в терминологии Эрнста Бернгейма, историки имеют дело не только с «остатками», но и с «преданиями»).
В науке высказывания, которым придается статус «истины», обычно именуются «фактами». Это слово также может иметь разные значения, но в строгом определении к «фактам» относят высказывания о существовании каких-либо элементов реальности, которым придается значение «истина». Однако «фактом» как элементом знания это высказывание становится только в случае его социального признания в качестве «истины». Тем самым содержание данного высказывания превращается в элемент реальности для соответствующей социальной группы. В соответствии с установками позитивного метода представители историзма второй половины XIX в. стремились утвердить в исторической науке примат объективного факта. Историки-позитивисты признавали реальность прошлого, считая, что оно непосредственно дано прежде всего в виде «остатков»: исторических документов и вещественных памятников. В соответствии с требованиями позитивного знания историк не может знать больше того, что заключено в документах. То, чего нет в документе (мнения, слухи), не существует для истории. Поэтому задача состоит в том, чтобы возможно более точно воспроизвести прошлое по документам. Современная наука отказалась от концепции эмпирического факта XIX в., в рамках которой факт определялся как нечто, «объективно» существующее и лишь воспринятое и зафиксированное наблюдателем. Современную трактовку факта предложил Люсьен Февр в лекции «Суд совести истории и историка», прочитанной в Коллеж де Франс в 1933 г., заявив, что исторические факты создаются, а не являются данными.
Эдвард Карр: «Исторические факты не могут быть полностью объективными, ведь они становятся историческими фактами лишь в силу значения, которое придает им историк». Впрочем, производство «фактов», т. е. отдельных «истинных» высказываний о существовании элементов реальности, является лишь промежуточной задачей любого исследователя. Конечной целью любого историка можно считать создание некой более или менее общей целостной картины прошлой социальной реальности или по крайней мере ее сегмента. В этом случае исследователь, в соответствии с правилами, принятыми при производстве научного знания, опирается на «факты», но занимается их интерпретацией. Результаты интерпретации «фактов», а тем самым и получаемая картина реальности, могут быть самыми разными. Например, существует множество интерпретаций личности и деяний Наполеона, основанных на одних и тех же фактах (история Наполеона очень хорошо документирована) и полностью противоречащих друг другу.
Попытки выработки правил или критериев разделения «фактов» и «вымысла», «истинных» и «ложных» дискурсов, «правильного» и «искаженного» описания прошлой реальности возникают еще в глубокой древности. Важнейшим внутренним критерием, которому должны соответствовать исторические произведения, является работа с «источниками». Процесс отбора сведений, которые могут быть использованы при написании «истории», в Новое время получил название «критики источников», но в той или иной форме он существовал всегда. Как мы уже говорили, изначально в качестве «источников» выступали личные впечатления автора и устные свидетельства других людей, затем к ним стали относить и письменные тексты. В свою очередь устные свидетельства так или иначе подразделялись на индивидуальные и «молву», письменные включали как предшествующие исторические сочинения, так и свидетельства «не историков». Уже в Средние века к ним добавляются документы и даже надписи, прежде всего на могильных камнях. Историк всегда должен был (согласно существовавшим канонам) использовать наиболее надежные источники, и это служило важным критерием оценки его труда. Но иерархия источников постепенно менялась. В эпохи античности и Средних веков на первом месте шло увиденное (visa), на втором — услышанное (audit) и лишь на третьем — прочитанное (lecta). Считалось, что исторические сочинения должны содержать прежде всего рассказ об увиденном самим автором как наиболее надежное «свидетельство». Соответственно, автор должен был описывать в первую очередь «настоящее», а не «прошлое». Сами историки также веками способствовали поддержанию этой иллюзии, постоянно упоминая о том, что были очевидцами описываемых ими событий. Но на самом деле удельный вес собственных наблюдений автора в любом античном или средневековом историческом труде был ничтожен, шла ли речь о военном сражении или царствовании какого-нибудь правителя. Простейшим критерием надежности выступала личность свидетеля — насколько он «достоин доверия», «авторитетен» и т. д., а это представление в свою очередь определялось социальными позициями: например, в Средние века — тем, является ли свидетель или очевидец (источник, информатор) клириком, человеком благородного происхождения и т. д.
Постепенно все большую роль в исторических работах начинали играть письменные источники, и на смену оценке надежности свидетелей приходит оценка текстов — сочинений предшествующих историков, а затем и документов. Хорошо известно, что изготовление фальсификатов и, соответственно, использование их в качестве основы для исторических сочинений пышно расцвело в Средние века, особенно начиная с IX в., когда Церковь впервые после падения Западной Римской империи почувствовала угрозу подрыва своего господства из-за усиления светской власти. «Исидоровы декреталии» и «Константинов дар» положили начало множеству подделок, придуманных с целью подтверждения имущественных или политических прав того или другого монастыря, епископства или Церкви в целом. Так или иначе историки вынуждены были начать разрабатывать способы определения фальшивок.
Система ссылок, которая изначально выполняла функцию «подкрепления» авторского текста авторитетами, в настоящее время играет и роль механизма контроля за материалом (хотя мотив ссылки на авторитеты тоже сохраняется). Одновременно читатели получают возможность узнать, какие источники не использовались при написании данной работы. Этот тип контроля связан с известной со времен древности проблемой умолчания. Еще римский историк Аммиан Марцеллин в конце IV в. писал: «Историк, сознательно умалчивающий о событиях, совершает не меньший обман, чем тот, кто сочиняет никогда не происходившее». Историк должен не только искать свидетельства, подтверждающие его тезис, но и свидетельства его уязвимости.
Исторический текст должен удовлетворять металогическим критериям — быть связанным, непротиворечивым и т. д. Но точно так же исторический текст должен соответствовать металингвистическим критериям, причем не только в пределах правил грамматики, но и на уровне риторики/поэтики. Историк, как и автор любого «художественного» текста, стремится создать увлекательное повествование, привлечь внимание к своему творчеству, и в этом случае соблазн преувеличить, приукрасить, присочинить может толкать его на создание «вымышленной» реальности. В сочинениях, претендующих на научное содержание, лишь очень ограниченно можно пользоваться литературными средствами. Тем не менее, как показано в многочисленных исследованиях, во многих исторических произведениях (и прежде всего в лучших из них), используется достаточно богатый арсенал стилистических фигур, тропов и других литературных приемов, улучшающих форму изложения и, соответственно, способствующих читательскому восприятию.
Понятно, что полностью проверить соответствие всем критерием (равно как и полностью их выполнить) в каждой исторической работе практически невозможно. Поэтому в качестве дополнительного критерия «истинности» выступает оценка личности автора. Сочинения «авторитетного» человека считались «истинными» или «достоверными» книгами. Позднее эта система упростилась, и в обиход вошел термин «одобренный», применявшийся уже не столько к авторам, сколько к конкретным книгам.
Помимо квалификации, при оценке автора того или иного исторического сочинения традиционно учитывается его групповая принадлежность и внутригрупповой статус. Издавна внимание обращалось на происхождение и социальное положение. Начиная с Реформации существенную роль стало играть вероисповедание, с XVIII в. значимость приобретает национальность, а с XIX в. — партийная позиция автора. В последние десятилетия влияние этого фактора стало уменьшаться, но отнюдь не исчезло (более того, к традиционным групповым параметрам добавилась, например, гендерная принадлежность и даже сексуальная ориентация). И все же главным показателем в настоящее время является уровень квалификации. Жан Боден в работе «Метод легкого познания историй» (1566) подчеркивал, что доверия заслуживают лишь авторы, компетентные в вопросах, о которых они пишут. О степени компетентности автора свидетельствует список его предшествующих публикаций и отзывов на них (от рецензий до системы ссылок). В результате косвенным параметром, позволяющим оценивать уровень квалификации, оказывается возраст: молодые авторы вызывают меньше доверия, и их работы чаще подвергаются тщательной проверке и перепроверке.
Но достаточно важную роль играют и внешние критерии, а именно соотнесенность с другими типами знания, существующими в данном обществе. Понятно, что в Средние века история должна была соотноситься с религией, в тоталитарных обществах XX в. она точно так же должна была соответствовать господствующей идеологии.
