Очевидны аналогии с гомеровской «Одиссеей»: Блум уподобляется странствующему Одиссею (Улиссу), Мэрион – Пенелопе, Стивен – сыну Одиссея – Телемаху. Все они вместе – само человечество, а Дублин – весь мир. Странствия Блума по Дублину завершаются его возвращением домой (на Итаку), но уже вместе с Дедалом, в лице которого он обрёл сына, а Дедал в свою очередь находит в Блуме отца. Их встреча происходит в 14 эпизоде романа, и становится его кульминацией. К ней всё устремляется и ею всё разрешается: достигается цельность, гармония, ясность. Воссоединение Дедала и Блума – это епифания, духовное прозрение для каждого из них, постижение истины и скрытого прежде смысла существования. Последние эпизоды романа и заключающий «Улисс» внутренний монолог Мэрион-Пенелопы с его знаменитым утверждающим «Да» - это тоже итог, результат этой встречи.
Вопрос об отношении Блума и Стивена, как отца и сына, требует некоторых пояснений. Их даёт Ричард Эллман, отмечая, что в июне 1904 года, то есть именно тогда, когда происходит действие Улисса, Джойс глубоко интересовавшийся Гамлетом и трактовавший его в связи с биографией Шекспира начал развивать теорию о том, что своё авторское «я» создатель этой великой трагедии воплотил не в самом Гамлете, а в образе Отца Гамлета. И подобно тому, как отец Гамлета был убит своим братом Клавдием и предан женой, так и сам Шекспир был предан своей женой Анной, в девичестве Хэттуэй, изменившей Ульяму с его братом. В Улиссе Блум страдает от измены Мэрион и скорбит о безвременной кончине своего сына Руби, умершего в детстве. Мысли о сыне не покидают Блума, в сближении со Стивеном он стремится возместить утрату.
В 15 эпизоде романа есть знаменательная сцена: Стивен и Блум смотрятся в зеркало и вместо своего собственного отражения видят лицо Шекспира. Оно возникает перед ними как символ их общности, как знак их единения. Желанная цельность достигнута. В связи с этим Эллманом замечание Джойса о том, что Шекспир – это отец Гамлета, тоже не может не быть отмеченным: отсюда берёт начало замысел Джойса изобразить Блума отцом Дедала и этим подчеркнуть кровную связь между «дублинским Пер Гюнтом» и Художником.
Джойс признаёт и свою собственную близость не только к художнику Дедалу, но и к Отцу Дедала – Леопольду Блуму. Его «Я» воплощается в каждом из них.
Так же каждая глава Улисса, каждый эпизод соотнесён с определённой песней Одиссеи. Изначально Джойс писал соответствующее название песни в названии главы, но потом отказался от этой идеи, поскольку всё-таки не все главы, да почти все – не соответствуют маршруту или сюжету песен Одиссеи. Иногда Джойс берёт уже только образы (глава «Сирены» у Джойса представлен забегаловкой, в которой две прекрасные леди усыпляют посетителей своими дивными голосами, выпивкой и разговорами, они владелицы своего пространства, и затягивают, притягивают, как Сирены).
