В повести «Крестовые сестры» Ремизов увлеченно использует прием повтора, вырабатывая различные его разновидности, иногда прямо экспериментируя с ними.
Здесь он прибегает к повтору многократно целого абзаца текста наподобие повтора куплета в песне. Так, рассказывая о новой соседке Маракулина Анне Степановне, он создает как бы вставную новеллу, пронизанную таким абзацем-рефреном:
«Пурховец — древний город на реке Смугре, а по пению соловьиному — первый, соловей-город».
В первый раз эта характеристика воспринимается всерьез, как сообщение о родном городе героини, впрочем, несколько отдающее странным для Ремизова образным безвкусием. Когда затем Ремизов набрасывает картины провинциальных нравов, ухаживания за Анной Степановной учителя Лещева и т. п., тогда повторение приведенного абзаца начинает уже явно отдавать иронией. Параллельно повторяется упоминание квартирной хозяйки Анны Степановны, про которую говорится, что она «хоть и не шестнадцати лет, но еще бодрая и крепкая», «хоть и не шестнадцати лет, а думка-то в голове у ней бывала» (имеется в виду любовная думка). Наконец, упоминание «соловья-города» и всего приведенного абзаца повторяется в связи с женитьбой Лещева на Анне Степановне по расчету и последующим откровенным объяснением Лещевым ей, что она ему нужна не была («Мне, говорит, разве тебя надо, мне деньги твои надо!»). Рефрен изменяет свой первоначальный смысл на противоположный. Так судьбы героев, их пути к «развязке» идут и от символического «соловья-города», и от плакун-города. Жизнь людей — меж песней и плачем.
Широко использует А. Ремизов менее объемные повторы части текста, время от времени воспроизводящиеся им вне прямой связи с развитием повествования — причем набираемые обычно курсивом, что выделяет их даже чисто графически (Чехов, Зайцев, Шмелев так не делают). Так проходит по части произведения стилизованный оборот «коло белого света катучим камнем», так повторяется снова и снова упоминание «изнасилованной души», «смертного поля», «складного стульчика», «матери в белом» и т. п.
Дар лирического «поэта без стихов» Ремизов проявляет уж в своем произведении «В плену», которое именуется обычно повестью, но в котором вместо описания быта тюрьмы, «Мертвого дома», в который оказался заключен герой, — повествование о собственной душе, образующей именно тот универсум, художественный мир, коего читатель ищет в произведении:
«Я хожу по кругу. И не могу проснуться.
Однажды ночью в наш дом привезли Иверскую — икону. Тогда я был совсем маленький, спал с зайчиком. Я прикладывался к иконе, и зайчик прикладывался. Потом игрушку куда-то закинули... И у меня нет больше игрушки.
Прищурившись, фонари следят за мною».
Повторы также пронизывают «В плену». Движение по камере взад и вперед, смена дня и ночи, казалось бы, и есть те «ожидаемые» типы повторов, которые естественны в повествовании о тюрьме. Однако описав свои переживания в камере и на этапе (а не камеру и этап), герой в третьей части («В царстве полночного солнца») погружается в свой внутренний мир абсолютно. Радуга, лебеди, снега, яркое солнце, цветы — вот какие художественные ассоциации ведут это «тюремное» повествование. Это поэзия в оболочке повести.
