Александр Павлович Чудаков (1938–2005) окончил филологический факультет МГУ и со временем стал одним из лучших в своем поколении ученым-гуманитарием.За прозу он взялся довольно поздно. Единственная законченная прозаическая вещь Чудакова — роман «Ложится мгла на старые ступени». Не лишена драматизма история его публикации: после нескольких отказов роман согласились напечатать Н.Б.Иванова и С.И.Чупринин в журнале «Знамя». В 2001 году «Ложится мгла на старые ступени» была опубликована в издательском доме «Олма-пресс», вошла в шорт-лист «Букера», но тогда осталась без награды. Справедливость восторжествовала в 2011 году, когда роман получил «Букер Букеров» — премию за лучшую книгу десятилетия. Сегодня я хочу выступить не в роли критика, расхваливающего роман (уже сам его выбор в качестве произведения для разбора говорит о моей оценке), а в роли филолога, то есть попробую предложить ключ к тексту, позволяющий взглянуть на весь роман как на единое целое.
Идея романа вызревала долгие годы: «Попробовать написать историю молодого человека нашей эпохи, используя автобиографический материал, но не давая своего портрета», – делает запись Александр Павлович в студенческом дневнике. Реализацию замысла отодвигала научная деятельность, но тем ценнее книга, что написана она зрелым человеком. Тем интереснее наблюдать за мыслью рассказчика, время от времени отождествляющего себя с главным героем – Антоном – мальчиком, подростком, молодым человеком.
Герои романа живут в советское время, политика которого правится твердой рукой Сталина. Это время противопоставлено жизни до революции, которой еще полны дед и бабушка Антона. События истории и судьбы персонажей тесно переплетены, в центре повествования – перипетии жизни интеллигенции того времени.
В центре романа — два героя. Первый — дед, с его появления произведение начинается, рассказом о том, как он умирал, — завершается. Более того, в финал романа вставлена значимая мотивная перекличка с зачином. В зачине: «Но и теперь, когда деду было за девяносто, когда он с трудом потянулся с постели взять стакан с тумбочки, под закатанный рукав нижней рубашки знакомо покатился круглый шар, и Антон усмехнулся». В финале романа: «И живо представил Антон, как покатился под засученный рукав круглый шар, и впервые заплакал».
Недаром этот связывающий начало и финал романа мотив оказывается мотивом силы. Дед, как богатырь (вспомним пословицу «И один в поле воин»), сознательно противопоставляет хаосу и абсурду советского мира разумное и структурированное устройство мира своей семьи. Приведем большую, но необходимую даже для краткого изложения нашей концепции цитату из романа Чудакова: «Дед знал два мира. Первый — его молодости и зрелости. Он был устроен просто и понятно: человек работал, соответственно получал за свой труд и мог купить себе жилье, вещь, еду без списков, талонов, карточек, очередей. Этот предметный мир исчез, но дед научился воссоздавать его подобие знанием, изобретательностью и невероятным напряжением сил своих и семьи, потому что законов рождения и жизни вещей и растений не в состоянии изменить никакая революция. Но она может переделать нематериальный человеческий мир, и она это сделала. Рухнула система предустановленной иерархии ценностей, страна многовековой истории начала жить по нормам, недавно изобретенным; законом стало то, что раньше называли беззаконием. Но старый мир сохранился в его душе, и новый не затронул ее. Старый мир ощущался им как более реальный, дед продолжал каждодневный диалог с его духовными и светскими писателями, со своими семинарскими наставниками, с друзьями, отцом, братьями, хотя никого из них не видел больше никогда. Ирреальным был для него мир новый — он не мог постичь ни разумом, ни чувством, каким образом все это могло родиться и столь быстро укрепиться, и не сомневался: царство фантомов исчезнет в одночасье, как и возникло, только час этот наступит нескоро, и они вместе прикидывали, доживет ли Антон».
Второй герой, помещенный в центр романа, хотя и не так броско, как дед, — это сам рассказчик, Антон Стремоухов. Ему от деда передалась любовь к четкости, рационализму и структурности, он тоже борется с хаосом и абсурдом окружающего мира (уже не только советского), но с тем же ли успехом, что и дед?
Увы, нет. Он не находит общего языка с большинством одноклассников и однокашников по университету, от него из-за его почти маниакальной любви к разумному, рациональному устройству мира уходят женщины. Свою «манию наилучшего предметоустройства мира» (цитата из романа) он не может передать собственной внучке (важная негативная параллель к взаимоотношениям Антона с дедом): «Дитя мира абсурда, она, тем не менее, не любила абсурдистской поэзии, зауми, что хорошо сочеталось с ее юным прагматическим умом. Но с этим же умом как-то странно уживалось равнодушие к позитивным сведениям <…> Мир моего детства отстоял от внучки на те же полвека, что от меня — дедов. И как его — без радио, электричества, самолетов — был странен и остро-любопытен мне, так мой — безтелевизионный и безмагнитофонный, с патефонами, дымящими паровозами и быками — должен, казалось, хотя б своей экзотикой быть интересен ей. Но ей он был не нужен».
Антон в романе порой до неразличимости сливается с автором (много писали о бросающихся в глаза частых переходах первого лица романа в третье и обратно). Однако в самом главном герой и автор не похожи. Антон не смог полностью воплотить себя в слове (как не смог в свое время перевестись с истфака на филфак, хотя и стремился к этому). О его книжных проектах в романе рассказано так: «Это была четвертая из задуманной им серии книг по рубежу веков; он говорил: я занимаюсь историей России до Октябрьского переворота. Первая книга серии — его диссертация — не была напечатана, требовали переделок, ленинских оценок. Уговаривали и друзья. «Чего тебе стоит? Вставь две-три цитаты в начале каждой главы. Дальше же идет твой текст!» Антону же казалось, что тогда текст опоганен, читатель и дальше не будет автору верить. Книга не пошла. Вторая и третья книги лежали в набросках и материалах — он уже говорил: полметра; постепенно он охладевал к ним. Но четвертую книгу почему-то надеялся издать».
Однако Александр Павлович Чудаков в отличие от собственного героя свои книги в советское время издал. То есть он своими филологическими книгами смог реально противостоять хаосу, раздерганности и абсурду, эти книги являли собой замечательный пример четких и структурно выстроенных текстов. Но ведь и на роман «Ложится мгла на старые ступени» можно посмотреть как на попытку обуздать хаос воспоминаний и представить стройные и ясные картины из жизни окружавших автора в детстве людей и предметов.
При этом усредненности и скучной одинаковости, господствующей в современном мире, Чудаков в своем романе противопоставляет уникальность почти каждого описываемого им предмета. В этом отношении он оказывается учеником не Чехова, а скорее Гоголя с его любовью к необычным и выламывающимся из обыденности предметам (так Чудаков рассказывает о предметном мире автора «Мертвых душ» в филологической статье о нем)
17.
