Мысль о господстве нового века денежных отношений и о том, что он несет с собой для человека, получает развитие в ряде блестящих комедий Островского на грани двух десятилетий: 1860-х и 1870-х гг. Шедевр из шедевров драматурга – комедия "На всякого мудреца довольно простоты" (1868). Даная пьеса литературна в том смысле, что насыщена аллюзиями, реминисценциями, связанными с русской драматургической традицией. Если внимательно присмотреться, то прототекст пьесы можно легко определить – комедия Грибоедова. Даже заглавие сразу же выстраивает ассоциативную связь: "Горе от ума" (в черновиках – "Горе уму") и "На всякого мудреца довольно простоты" – своего рода парафраза грибоедовской мысли, только в пословичном выражении. Метод, которым пользуется Островский, разумеется, другой: нет отголосков схематизма классицистической манеры, как нет и положительного героя – черта, родственная первой его пьесе "Банкрот", появившейся почти па 20 лет ранее.
Становится особенно очевидным, что "этнографизм" Островского уступает место громадным обобщениям. Драматург остается художником правды жизни, но способности глубокого аналитика здесь с особенной силой дают себя знать. Островский открывает законы новой жизни, новой действительности; он называет то, что у всех стоит перед глазами, но пока что нс имеет имени. Иными словами, он попадает в круг гениальных писателей, о чем сам размышлял, имея в виду Пушкина ("Застольное слово о Пушкине") и утверждая, что великий художник дает не просто образы, мысли, а образы-идеи, которые становятся достоянием читателей.
В комедии "На всякого мудреца довольно простоты" Островский порой пользуется готовыми "образами-формулами", но дает им новую жизнь. Молчалин перевоплощается в Глумова, т.е. в Молчалина, который заговорил! Герой вдруг стал центральным лицом действия, все определяя собой. В нем словно сказалась гениальная догадка Достоевского в "Зимних заметках о летних впечатлениях" (1863): ключевая фигура будущей русской жизни не Фамусов, не Чацкий, а именно Молчалин. Однако только Островский открыл, что время этого героя, безродного выскочки, ловкого и циничного до предела приспособленца, уже наступило. Неслучайно Μ. Е. Салтыков-Щедрин увидел в этом образе символ нового века и сделал персонажа комедии центральным героем в романе "Современная идиллия" (1883). Даже сейчас, в начале XXI в., данный образ исключительно злободневен, комедия Островского до сих пор ренертуарна и то и дело появляется па сцепе.
Если продолжить параллели, то полковник Скалозуб теперь – это генерал Крутицкий. Первый поддержал бы фамусовские меры: "Забрать все книги бы, да сжечь!" Второй пишет трактат "О вреде реформ вообще"! Крутицкий в изображении Островского – вечный тип консерватора, солдафона, всегда существовавший и существующий по сей день в России. Фамусов, с его страстью поучать всех, напоминает московского барина Мамаева.
Одна из великих удач Островского в комедии – образ Городулина. Только в первый момент он может показаться ожившим Ренетиловым из "Горя от ума". И. С. Тургенев попытался создать нечто подобное, причем в то же самое, что и Островский, время, – в Ростиславе Бамбаеве, герое романа "Дым" (1867), но это второстепенный и шаржированный образ, наподобие Ситникова или Кукшиной. У Островского совершенно реальный персонаж, под рукой драматурга становящийся образом-типом, образом-символом – символом нового времени. Кажется, Городулин бестолково мечется в вихре трескучих фраз и спичей, до которых большой охотник; любопытно, что пишут ему эти спичи другие. Однако он прежде всего – крупный чиновник и такой же циник, как и Глумов. Городулин много болтает, говорит, но поэтому нередко и проговаривается: "Нам идеи что!? Слова, фразы очень хороши!.."
Когда Глумов, попадая в тон Городулину, высокопарно требует "дать ему такую службу, где бы он мог лицом к лицу стать с меньшим братом", чтобы самому "видеть его насущные нужды и удовлетворять им скоро и сочувственно", последний мгновенно схватывает суть его речи: "Как я вас понимаю, так вам, по вашему честному образу мыслей, нужно место смотрителя или эконома в казенном или благотворительном заведении?" Глумову нужно всего лишь теплое местечко, а там он посадит "меньшого брата" на габер-суп и капусту, как гоголевский герой, набивая себе карманы за чужой счет. Для Городулина это не имеет никакого значения, для него важно встретить такого же изворотливого краснобая, как и он сам, и пристроить к выгодному делу нужного ему человека.
Ловко используя слабости своих покровителей, втираясь к ним в доверие, Глумов подводит себя тем, что все свои подвиги подхалима и ловкого мистификатора, всю желчь умного и ироничного наблюдателя фиксирует в дневнике, создавая шаржированные портреты своих благодетелей. "Летопись людской пошлости", каким он задумал дневник, становится летописью его собственной низости. В тот момент, когда карьера его обеспечена и он готов получить доходную службу в придачу к богатой невесте, дневник попадает в руки его высокопоставленных жертв. Глумов отброшен к тому состоянию, с которого начинал свою интригу.
Новый взлет популярности драматурга связан с пьесой "Доходное место" (1857). Это был художественный прорыв в новую сферу русской жизни: в центре произведения оказалось чиновничество, с высших ее представителей до мелкой сошки. Л. Н. Толстой отметил в пьесе "ту же мрачную глубину, которая слышится в “Банкроте”", – "сильный протест против современного быта", наиболее ярко "выразившегося в старом взяточнике секретаре Юсове".
В основе сюжета – крах возвышенной мечты молодого идеалиста Жадова. Начав чиновничью карьеру, он надеется принести пользу обществу, воплотить на практике вынесенные из университета представления о добре и прогрессе, но все его идеальные стремления рушатся при встрече с реальностью: вокруг процветают взяточники самых различных рангов и положений, честность обречена на нищету. Директор крупного департамента Вышневский, достигший чинов, знатности, денег, в минуту искренности признается: "Я не волшебник, я не могу строить мраморных палат одним жестом... нужны деньги; их нужно доставать. А они не всегда легко достаются". Единственный путь добывания денег, по представлениям и практике Вышневского, – хитроумные подлоги, не считающиеся с уголовным правом, и взятки, в которых он большой мастер.
Островский имел смелость открыто сказать в своей пьесе, определенным образом строя ее сюжет, конфликт, группируя персонажи, что в России понятия "взятка", "чиновник", "благоденствие" неразделимы: одно не существует без другого, как давно уже не существует "общественное мнение", которого так опасались в свое время герои Грибоедова и Пушкина. Вышневский горячо говорит племяннику
(Жадову): "Вот тебе общественное мнение: не пойман – не вор. Какое дело обществу, на какие доходы ты живешь, лишь бы ты жил прилично и вел себя, как следует порядочному человеку". Он вспоминает, как весь губернский город "уважал первейшего взяточника за то, что он жил открыто и у него по два раза в неделю бывали вечера". Во всем торжествует "мораль" аморального человека, и школу Вышневского успешно проходят чиновники департамента: молодой, начинающий Белогубов и старый умелец-взяточник Юсов, который и формулирует секрет успеха своего патрона, который и сам живет, и жить дает другим: "Быстрота, смелость в делах... Поезжай за ним, как по железной дороге. Так ухватись за него, да и ступай. И чипы, и ордена, и всякие угодья, и дома, и деревни с пустошами... Дух захватывает!"
Герои Островского не просто практики-взяточники, по своего рода философы взятки, знающие все ее запутанные лабиринты, ее неписаные правила. Взятка, по их мнению, неизбежна в России, ибо она – сама жизнь. Юсов вспоминает, как он начинал свою карьеру мальчиком на побегушках: сидел не у стола, не на стуле, а у окошка на связке бумаг и писал не из чернильницы, а из помадной банки. И все-таки судьба взыскала его своей милостью – за умение жить; спустя годы он уже землевладелец, у него три дома, он держит свой выезд (четверней) и т.п. Как утверждает Юсов, главное, чтобы "рука не сфальшивила". Брать можно любым путем, нс только деньгами, но и услугой, так сказать, в "кредит", счесться можно и потом: "Гора с горой не сходится, а человек с человеком сходится... дело какое-нибудь будет, ну и квит". "Возьми так, чтобы и проситель был не обижен и чтобы ты был доволен. Живи по закону; живи так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Что за большим-то гоняться! Курочка по зернышку клюет, да сыта бывает".
Еще одна счастливая способность чиновничества – умение подлаживаться к обстоятельствам, в особенности к начальству. "Обратили на тебя внимание, ну, ты и человек, дышишь; а не обратили – что ты?.. Червь!" – говорит Юсов.
Здесь все связано круговой порукой. Среда, которую изображает Островский, воспроизводит себя и себе подобных, развращает тех, кто попадает в нес, воспитывает, формирует целую когорту мздоимцев, циников и плутов. Однако она же безжалостно калечит души и ломает судьбы честных людей. Центральный герой пьесы Жадов поступает на службу с чистой совестью, он весело и с надеждой смотрит на жизнь, полагая, что трудом образованный человек в состоянии обеспечить достойное существование себе и своему семейству. Но в финальной сцене он приходит к своему влиятельному дядюшке (Вышневскому) просить... доходного места, т.е. такого, где можно было бы брать взятки, "приобресть что-нибудь", как он осторожно говорит. Жадов – совсем не герой, не борец, а обыкновенный, слабый человек. Бедность, семейные неурядицы, окружающий разврат его доконали, и только случай дает ему возможность остаться честным человеком и сохранить право глядеть всякому в глаза без стыда и угрызений совести. "Я буду ждать того времени, – говорит он, – когда взяточник будет бояться суда общественного больше, чем уголовного".
Сатирический эффект новой пьесы был настолько велик, что она, как и "Банкрот", была на долгие годы запрещена для постановки, и только спустя семь лет после завершения работы над ней автор получил разрешение к представлению ее на сцене (1863). Судьба произведений Островского складывалась так трудно (при исключительном успехе его пьес у театральной публики) потому, что автор обладал способностью всякий раз открывать болезненные проблемы русской жизни и с такой художественной силой выносить их на суд зрителей, что встречал самое ожесточенное противодействие: сначала со стороны русских "толстосумов" – влиятельного купечества ("Банкрот"), затем – "благородного сословия", русского дворянства ("Не в свои сани не садись"), и, наконец, цензура встала на защиту громадного племени
бюрократов в бюрократическом же государстве – российского чиновничества, которое во все времена отличалось тем, что позднее было отмечено кратким и горьким словом "воруют...".
Подводя итог почти десятилетней деятельности драматурга, Добролюбов опубликовал в 1859 г. статью "Темное царство", подчеркнув, что главное в пьесах Островского – "семейные и имущественные отношения": "Это мир затаенной, тихо вздыхающей скорби, мир тупой, ноющей боли, мир тюремного гробового молчания". Критик ограничил свой анализ социальной сферой действительности, отраженной в произведениях драматурга. Однако это и было целью, по его определению, "реальной критики": говорить не столько о художественной специфике произведения, сколько о жизни, в нем изображенной, и о ее острых проблемах. Мир жестоко угнетаемых, бесправных людей и сила торжествующего произвола – вот основные темы пьес Островского, подчеркнутые Добролюбовым. Область художественных решений, драматургическое мастерство писателя оставались в тени.
Завершающая комедия цикла - «Волки и овцы». В ней переплелись многие мотивы прежних пьес Островского, сюда собраны и многие типы, мелькавшие раньше. Но все получило новое осмысление, новое освещение. Сатирическое понимание и освещение стали предельно резкими и, так сказать, всеобъемлющими. Уездная дворянская жизнь в этой комедии неожиданно предстала даже как бы гармоничной. Только гармония эта совершенно своеобразная - сатирическая. И в этом-то состоит особая острота критического изображения действительности, поднимающегося до широкого обобщения, до социальной сатиры на русскую пореформенную жизнь в целом.
2 вида существования людей в социуме: волки и овцы. Те, кто едят, и те, кто позволяет себя есть. Так и среди персонажей. Некоторые волки к концу пьесы становятся овцами - жертвами других, более сильных волков.
Купавина - главная героиня, находящася вне этой системы.
Бледные копии культурных прототипов.
Абсолютный пик личностной невыразительности - Беркутов. Он обводит всех вокруг пальца.
Начав с уездного волжского городка в "Бесприданнице", продолжив в Москве ("Бешеные деньги"), Островский перенесет конфликтное столкновение старого и нового века в поместное провинциальное захолустье, создав комедию "Волки и овцы" (1875). Вместо Василькова появится Беркутов, дворянин с предпринимательской жилкой, приехавший из Петербурга, вместо Чебоксаровых и Кучумовых – Мурзавецкие, "плуты с ограниченными потребностями", вместо Телятева – Лыняев, характер которого вполне отвечает его "значащей" фамилии. Настоящие "волки" среди них – люди типа Беркутова и Глафиры, но и между ними есть существенное различие. Беркутов, присоединив к своим владениям имение Купавиной и ее состояние богатой вдовушки, пустит полученные новые средства в оборот. Он из всего сумеет извлечь выгоду, на то он и Беркутов, хищно схватывающий очередную жертву. В действии четвертом (явление третье) происходит любопытный разговор двух приятелей, Беркутова и Лыняева.
Беркутов. Погляди, ведь эго роскошь. А вон, налево-то, у речки, что за уголок прелестный! Как будто сама природа создала.
Лыняев. Для швейцарской хижины.
Беркутов. Нет, для винокуренного завода...
Красота природы для Беркутова – тот же Васильковский "бюджет", как и женская красота Купавиной.
Глафира же – человек иного закала. Главное для этого персонажа – прибрать к рукам богатого холостяка и увальня Лыняева, и она ловко играет роль беззащитной, неопытной, любящей женщины. Но как только деньги оказываются в руках Глафиры, они становятся "бешеными". В Париж, в Швейцарию! – она готова сейчас же пуститься во все тяжкие. "То-то денег увезут из губернии", – как эхо, откликается Чугунов (сутяга-плут типа Рисположенского). Отправившись в Париж, Глафира скоро промотает свое состояние, потому что там на каждом шагу маячит тень Телятева, сформулировавшего мысль о "бешеных деньгах".
Символичен финал комедии и образ Аполлона Викторовича Мурзавецкого, беспутного племянника старой ханжи Мурзавецкой, которая держит под своим влиянием всю губернию. Горький пьяница, выгнанный из полка за мелкие гадости своими же товарищами, он живет случайными подачками; тетушка не дает ему ни гроша, зная, что он тут же все пропьет, а чтобы он не бегал в трактир, оставляет ему вместо одежды... ночной халат. Попытка Мурзавецкой, используя подложные письма и векселя, женить Аполлона Викторовича на Купавиной, тоже идет прахом. Все для него в прошлом, от богатых псарней осталась лишь жалкая дворняга с громкой кличкой Тамерлан (дворовые зовут ее "волчьей котлеткой"). В последнем явлении последнего действия комедии Аполлон Викторович Мурзавецкий вбегает на сцену в отчаянии и в слезах. Он ищет пистолеты. Он готов застрелиться. Он не хочет жить.
Мурзавецкий. Нет, та tante, нет! Я не переживу... нет, застрелюсь, застрелюсь...
Меропа Давыдовна тщетно пытается его успокоить.
Мурзавецкий. Да, та tante, лучшего друга... Близ города, среди бела дня, лучшего друга... Тамерлана волки съели.
Этим гротесковым эпизодом заканчивается комедийная история свирепых "волков", которые благополучно едят беспомощных "овец". Но если овцы одинаково безропотны и покорны, то среди "волков" выживает только тот, кто исповедует законы "деловых людей".
