В «Театральном разъезде» Гоголь отвечает своим критикам, разбирая их обвинения, отчасти похвалы. Обвинения против «Ревизора» сводились к следующему: 1) эта пьеса не комедия, а фарс; 2) построена она не по правилам: нет завязки и развязки, 3) в «Ревизоре» нет добродетельных героев. 4) эта комедия есть насмешка над Россией, она опасна в политическом отношении, так как она подрывает «основы» русской жизни. Эти обвинения высказываются зрителями, которые на «театральном разъезде», спускаясь после окончания представления по театральной лестнице, делятся впечатлениями, вынесенными из театра.
На все обвинения, тут же из толпы слышатся и ответы, оправдывающие автора и его произведение. Один из зрителей говорит о правильности построения пьесы, о великом общественном значении серьезного комического сочинения. Другой зритель опровергает мнение, будто комедия Гоголя опасна в политическом отношении, ссылаясь на слова одного мужичка, сказавшего по поводу комедии: «небось, прытки были воеводы, а все побледнели, как пришла царская расправа». Из этого восклицания он выводит заключение, что «основ» государственной жизни «Ревизор» не затрагивает, теряется уважение только к порочным слугам государства. Тот же зритель говорит о великом нравственном значении комедии, приглашая слушателей внимательнее заглянуть в свои сердца, поискать там тех чувств и мыслей, которые высмеяны автором в его комедии.
В конце «Театрального разъезда», Гоголь влагает в уста одного из его персонажей, «автора», свои мысли о великом очищающем значении «смеха». Он указывает, какая громадная духовная сила сокрыта в смехе его боятся все, даже те, «кто уже ничего не боится на свете». Серьезный смех не есть пустозвонство. Он углубляет предмет, заставляет выступить ярко то, что проскользнуло бы, без проницающей силы, которого мелочь и пустота жизни не испугали бы так человека; ничтожное и презренное, мимо чего человек проходит равнодушно всякий день? проясняется и делается понятным, благодаря указанию писателя-юмориста. Его и задача поэтому сводится к тому, чтобы поучать отрицательными образами, подчеркивая и отдавая на смех безобразие зла. Осмеивая зло, он, тем самым, возвышает идеал добра. Вот почему юморист не гаер, не балаганный шут-зубоскал, а врач, который врачует человеческие недуги, скорбя в то же время над падшим человеком. «В глубине холодного смеха, – говорит в «Театральном разъезде» устами «автора» Гоголь, – могут отыскаться горячие искры вечной, могучей любви, и кто льет часто душевные, глубокие слезы, тот, кажется, более всех смеется на свете».
В "Театральном разъезде" Гоголь обращает внимание на то, что драматург должен найти ситуацию, которая затронула бы всех героев, включила бы в свою орбиту важнейшие жизненные заботы всех действующих — иначе персонажи просто не смогут за несколько часов сценического действия реализовать себя, обнаружить свой характер. Поэтому спокойное, "равнинное" течение жизни в драме невозможно — необходим конфликт, взрыв, острое столкновение интересов. Кроме того, "лишних" героев, не включенных в конфликт, быть не может. Но какова тогда ситуация, которую должен найти драматург, чтобы включить в ее орбиту всех героев и показать их характеры? Иными словами, что может лечь в основу драматургического конфликта? Любовная интрига? "Но, кажется, уже пора перестать опираться до сих пор на эту вечную завязку, — утверждает второй любитель искусств, а вместе с ним и Гоголь. — Стоит вглядеться пристально вокруг. Все изменилось давно в свете. Теперь сильней завязывает драму стремление достать выгодное место, блеснуть и затмить во что бы ни стало другого, отомстить за пренебрежение, за насмешку. Не более ли теперь имеют электричества чин, денежный капитал, выгодная женитьба, чем любовь?" Но, оставляя в основе конфликта "Ревизора" и чин, и выгодную женитьбу, и денежный капитал, Гоголь находит все же иной сюжет, имеющий значительно больше "электричества": "А завязать может все, — резюмирует второй любитель искусств, — самый ужас, страх ожидания, гроза идущего вдали закона..."
