Взаимосвязь между мотивацией и интеллектом систематическому исследованию не подвергалась. Это странно, но не удивительно, поскольку в теоретических представлениях мы не находим связующих звеньев, объединяющих эти области. Настоящие результаты представляют собой случайные наблюдения. Как правило, они не дают статистически значимой корреляции между мотивацией достижения и результатами интеллектуальных тестов. Было бы преждевременным делать вывод о функциональной независимости двух данных переменных (см.: Krumboltz, 1957; Krumboltz & Farquhar, 1957) только на основании отсутствия ее теоретического обоснования. Различного рода связи могут скрываться в данных, полученных на всей выборке; эти связи могут проявиться только при нахождении адекватных критериев разделения выборки испытуемых на однородные подгруппы. Неожиданно было высказано предположение, что один и тот же результат интеллектуального теста может быть вызван взаимным компенсирующим вкладом как со стороны мотивации, так и со стороны интеллекта. Подобное отношение взаимодополнения должно приводить к обратной корреляции между данными переменными, при условии, что группы испытуемых гомогенны по параметру достижения одинакового уровня результатов. Неудивительно, что обратная корреляция нигде не фигурировала, поскольку взаимодополнительность интеллекта и мотивации может проявиться только в определенных, очень специфических условиях.

Несмотря на модель дополнительности, несомненно существует верхняя граница в распределении интеллекта, выше которой достижения (включая результаты интеллектуальных тестов) зависят исключительно от различий в мотивации (см.: McClelland et al., 1958. с. 13); существует также и нижняя граница, ниже которой мотивация становится несущественной. А точнее, начиная с определенного (высокого) уровня природных способностей, улучшение интеллектуальных достижений проявляется в большей степени благодаря росту силы мотивации, чем увеличению уровня природных способностей, уже высокому; и наоборот, ниже определенного уровня природных способностей улучшение интеллектуальной деятельности поддерживается более увеличением в уровне естественных способностей (низком), чем ростом силы мотивации. Таким образом, сужение выборки до испытуемых из зоны близкой к верхней границе распределения интеллекта должно привести к открытию тесной взаимосвязи между достижениями и мотивацией (парадоксальный результат, так как обычно расширение выборки испытуемых повышает уровень корреляции).

Дело было, кажется, именно в этом, так как по крайней мере в трех из пяти исследований, где была обнаружена положительная корреляция между мотивацией достижения и уровнем интеллекта, использовалась подобная усеченная выборка. Френч и Томас (French & Thomas, 1958) работали с курсантами ВВС, чей уровень интеллекта находился в 11 % верхней зоне распределения, а из них были отобраны только высокомотивированные. Ими была получена корреляция 0,36 между мотивацией достижения и интеллектом. Робинсон (Robinson, 1961, 1964) получил корреляцию 0,40 на группе 11-12-летних учеников верхней половины распределения интеллекта. Мейер обнаружил тесную связь между мотивацией достижения (AM) и интеллектом (измеренным при помощи Теста умственных способностей Терстоуна для начальной школы) третьеклассников, если выборка сводилась к лучшим ученикам классов школ нескольких больших городов, то есть чей IQ превосходил 105. Показатели их интеллектуальных тестов коррелировали (0,52) с мотивацией на успех и с общей мотивацией (НУ+БН). Аналогичная корреляция была получена Мак-Клелландом и его коллегами на студентах колледжа и обучающихся ветеранах войны.

 Выборка в последнем случае, возможно, была менее гомогенной по параметру интеллекта, зато более гомогенной по принадлежности к определенной социальной группе. Последний параметр в сочетании с первым является значимым для другой теории взаимосвязи мотивации и интеллекта. Более продуктивным было бы рассматривать их взаимодействующими в комплексе, чем взаимодополняющими: большие способности способствуют усилению мотивации достижения, а высокая мотивация достижения вносит свой вклад в выражение и применение способностей, что уже было продемонстрировано. Согласно French (1958а), успешность в выполнении сложных заданий коррелирует с уровнем интеллекта только у высокомотивированных испытуемых. Результаты лонгитюдинального исследования еще более показательны. Между 6 и 15 годами IQ (по Стенфорду - Бине) высокомотивированных детей увеличивался, в то время как у низкомотивированных детей оставался прежним. Опять же экспериментальная выборка была ограничена по социоэкономическому параметру (средний класс) и по высокому уровню интеллекта (средний IQ = 120).

 Это важно, так как если способности и мотивация влияют друг на друга, то необходимо связующее звено, а именно подкрепление достижений. Оно может даваться регулярно только в рамках определенной социологической группы, однородной относительно конкретных критериев успешности ("стандартов мастерства"), таким образом опосредуя взаимодействие между способностями и мотивацией; в различных социальных классах (и их субкультурах) принято разное по количеству и качеству подкрепление за деятельность, в зависимости от ее вида и требующегося уровня интеллекта. Так, например, в низших социальных слоях деятельность, требующая объективно более низкого уровня способностей, может быть связана с таким же размером подкрепления за достижения (и, благодаря взаимосвязи, с той же силой мотивации), для получения которого в группе среднего класса требуются достижения более высокого уровня сложности и результативности. Различие в качестве и длительности обучения в разных социальных слоях является ярчайшим показателем подкрепления, дающегося за достижения. Однако высокие образовательные требования к представителям высших социальных слоев удовлетворяются не только увеличением среднего уровня интеллекта. Мотивация достижения в целом растет от низших слоев к высшим, а мужчины среднего класса в целом имеют самые высокие показатели, даже если использовать образование в качестве критерия принадлежности к определенному классу. Каковы бы ни были индивидуальные показатели, связь между интеллектом и мотивацией может быть прояснена, только если выборка ограничена однородностью по параметру связи критериев успешности с объемом подкреплений достижений, принятых в жизненном пространстве социального класса.

Что такое хорошее общество?

Параллельно с дефинициями благоприятных взаимоотношений, обсуждавшимися ранее, мы можем также рассмотреть явно востребованную дефиницию хорошего общества, т. е. общества, которое обеспечивает своим членам максимальные возможности для того, чтобы стать здоровыми и самоактуализирующимися людьми. Это в свою очередь означает, что институты такого общества организованы так, чтобы благоприятствовать, способствовать, поощрять и обеспечивать максимум взаимоотношений позитивного характера и минимум плохих отношений между людьми. Из предыдущих дефиниций и тезисов естественным образом вытекает то, что хорошее общество является синонимом психологически здорового общества, в то время как скверное общество является синонимом психологически больного общества, что, в свою очередь, означает соответственно удовлетворение базовых потребностей или наличие препятствий для такого удовлетворения (т. е. недостаток любви, сердечности, защиты, уважения, доверия, истины и избыток враждебности, унижений, страха, презрения и подавления).

Следует подчеркнуть, что давление со стороны общества и его институтов может способствовать психотерапевтическим или патогенетическим последствиям (создавая для них благоприятные условия, делая их более выгодными, вероятными, позволяя получить от них как первичные, так и вторичные преимущества). Оно не принимает фатального или неизбежного характера. Нам достаточно известно о масштабах личности как в простых, так и в сложных обществах, чтобы, с одной стороны, уважать гибкость и пластичность человеческой натуры, а с другой стороны, необычайную устойчивость уже сформировавшегося характера у исключительных личностей, что позволяет им противостоять и даже презирать давление со стороны общества (см. главу 11). Антрополог всегда сумеет найти в жестоком обществе одного сердечного человека и одного борца в пассивном обществе. На сегодня мы знаем достаточно, чтобы не обвинять, подобно Руссо, во всех несчастьях человечества социальные структуры, и не надеемся на то, что можно сделать всех людей счастливыми, здоровыми и мудрыми путем одних лишь социальных улучшений.

Если говорить о нашем обществе, мы можем взглянуть на него с различных точек зрения, каждая из которых полезна в определенном аспекте. Например, можно вывести некие средние характеристики для нашего или любого другого общества и определить его как достаточно больное, тяжело больное и т. д. Для нас, однако, более плодотворным будет оценить и сопоставить факторы, благоприятствующие болезням и благоприятствующие здоровью. В нашем обществе явно имеет место неустойчивое равновесие, при котором положение попеременно определяется то одной, то другой группой факторов. Ничто не мешает оценивать эти факторы и экспериментировать с ними.

Оставляя общие соображения и переходя к личностно — психологическим, мы в первую очередь сталкиваемся с фактом субъективной интерпретации культуры. С этой точки зрения, мы можем с полным основанием сказать о людях, страдающих неврозом, что для них общество больно, поскольку они видят в нем преимущественно опасность, угрозу, нападение, эгоизм, унижение и холодность. Понятно, что их соседи, глядя на ту же культуру и тех же людей, могут считать это общество здоровым. Психологически эти умозаключения не противоречат друг другу. Так, любой серьезно больной человек субъективно живет в больном обществе. Вывод из этого утверждения в совокупности с предшествующим обсуждением вопроса о психотерапевтических взаимоотношениях состоит в том, что психотерапию можно определить как попытку создания хорошего общества в миниатюре. Та же самая формулировка применима в том случае, если общество больно с точки зрения большинства его членов. При этом нам следует остерегаться излишнего субъективизма. Общество, которое для больного пациента является больным, является дурным и в более объективном смысле (даже для здоровых людей) уже только потому, что оно производит людей, страдающих неврозами.

Как общество влияет на природу человека?

Теоретически психотерапия в социальном плане представляет собой противодействие основным формам давления и тенденциям больного общества. В более обобщенном виде, независимо от того, какова степень здоровья или болезни общества, психотерапия борется с теми факторами, которые вызывают болезнь в обществе или в индивидуальном масштабе. Она пытается, так сказать, изменить ход событий, вести подрывную работу изнутри, быть революционной или радикальной в изначальном этимологическом смысле. А значит, все психотерапевты воюют или должны сражаться с психопатогенетическими факторами своего общества, и если эти факторы являются фундаментальными и основными для данного общества, то психотерапевты сражаются и с самим обществом.

Не вызывает сомнений тот факт, что, если бы психотерапию можно было применять в гораздо более широком масштабе, т. е. если бы вместо того, чтобы заниматься несколькими десятками пациентов в год, психотерапевт мог иметь дело с миллионом пациентов, тогда это незначительное по силе противодействие природе нашего общества можно было бы заметить невооруженным глазом. В том, что это бы изменило общество, не может быть никаких сомнений. Прежде всего, человеческие отношения стали бы приобретать иной характер, в частности в таких проявлениях, как гостеприимство, щедрость, дружелюбие и т. п.; а когда достаточное количество людей становится более щедрыми, более гостеприимными, более сердечными, более общительными, это вызывает юридические, политические, экономические и социологические изменения (Murford, 1951). Возможно, быстрое распространение групповой психотерапии, разного рода групповых встреч для обсуждения общих проблем и групп «личностного развития» может оказать ощутимое воздействие на общество.

Нам кажется, что никакое общество, даже хорошее, не может полностью исключить болезнь. Если не существует угрозы, исходящей от людей, она всегда может возникнуть со стороны природы, смерти, фрустрации, болезни, даже стать следствием того простого обстоятельства, что, хотя сосуществование в обществе и дает нам определенные преимущества, оно заставляет нас видоизменять форму удовлетворения своих желаний. Мы не должны забывать и о том, что сама человеческая природа может быть источником зла, если и не по причине врожденного порока, то из — за невежества, глупости, страха, неспособности найти общий язык, неловкости и т. д. (см. главу 8).

Речь в данном случае идет о невероятно сложном комплексе взаимосвязей, который очень легко может быть неправильно понят или изложен таким языком, который может привести к непониманию. Я постараюсь уберечь от этого моего читателя, не пускаясь в длинные рассуждения и отослав его к работе, которую я подготовил для своих студентов на семинаре по социальной психологии Утопии (1968b). Она делает акцент на эмпирическом, достижимом в действительности (а не на недосягаемых фантазиях), и уделяет внимание скорее степени проявления того или иного свойства, чем формулировкам типа или/или. Задача определяется следующими вопросами: насколько хорошее общество допускает человеческая природа? насколько хорошую человеческую природу допускает общество? до какой степени мы можем рассчитывать на доброе начало в человеке, оценивая присущие человеческой природе недостатки, которые нам известны? до какой степени мы можем рассчитывать на доброе начало в обществе ввиду тех проблем, которые свойственны природе самого общества?

Мое личное мнение состоит в том, что совершенный человек невозможен, даже немыслим, но люди могут стать гораздо лучше, чем думает большинство. Что касается совершенного общества, оно тоже кажется мне неосуществимой мечтой, в особенности с учетом того очевидного обстоятельства, что практически невозможно создать совершенный брак, совершенную дружбу или отношения родитель-ребенок. Если паре, семье, группе так сложно достичь безукоризненной любви, насколько труднее это для 200 миллионов? Для 3 миллиардов? И все же очевидно, что пара, группа, общество хотя и не могут быть совершенными, несомненно, могут совершенствоваться и могут быть как очень хорошими, так и чрезвычайно скверными.

Кроме того, по моим ощущениям, нам достаточно много известно о совершенствовании пар, групп, обществ, чтобы понять, что вероятность быстрых перемен крайне мала. Совершенствование одного — единственного человека может быть делом года психотерапевтической работы, и после этого основным результатом этого «совершенствования» является то, что оно позволяет этому человеку взяться за выполнение задачи длиною в жизнь, а именно самосовершенствования. Мгновенная самоактуализация в великий момент превращения, инсайта или осознания действительно случается, но это происходит чрезвычайно редко, и рассчитывать на это не приходится. Психоаналитики долго учились не делать ставку только на инсайт, но уделять основное внимание проработке, длительным, медленным, болезненным усилиям, которые нужно приложить, чтобы достичь инсайта. На Востоке духовные наставники и учителя также подчеркивают, что совершенствование самого себя — это задача, которая ставится на всю жизнь. Эта идея постепенно доходит до сознания наиболее мыслящих и рассудительных лидеров психотерапевтических групп, групп для встреч, групп личностного развития, эмоционального развития и им подобных, которые переживают сейчас болезненный момент расставания с теорией «большого взрыва» (Big Bang theory) самоактуализации.

Все выводы в данной сфере должны делаться исключительно на основе сопоставлений, как в следующих примерах. 1. Чем здоровее общество в целом, тем меньше в нем необходимости в индивидуальной психотерапии, поскольку больных индивидов в нем меньше. 2. Чем здоровее общество в целом, тем более вероятно, что больной человек может получить помощь или исцеление без вмешательства профессиональной психотерапии, т. е. при помощи позитивного жизненного опыта. 3. Чем здоровее общество в целом, тем легче в нем психотерапевту излечить пациента, поскольку повышается вероятность психотерапии пациента путем удовлетворения потребностей. 4. Чем здоровее общество в целом, тем проще будет лечить при помощи инсайт — терапии, поскольку будет достаточно способствующего этому позитивного жизненного опыта, добрых взаимоотношений и т. д., наряду с относительным отсутствием войн, безработицы, бедности и других патогенетических факторов социального характера. Безусловно, можно построить десятки подобных теорем, которые несложно доказать.

Некоторые из таких формулировок, касающихся взаимосвязи болезни индивида, индивидуальной психотерапии и природы общества, необходимы, чтобы разрешить часто упоминаемый пессимистический парадокс: как может здоровье или улучшение здоровья быть возможным в больном обществе, которое само и стало причиной плохого состояния здоровья? Пессимизму, которым проникнута эта дилемма, можно противопоставить сам факт существования самоактуализирующихся людей и наличие психотерапии, доказывающей, что она возможна, существуя в действительности. И в этом случае полезно выстроить теорию, каким образом это возможно, если только мы оставляем этот вопрос открытым для эмпирического исследования.