§ 4. Структура сознания-образа. Чувственная ткань, биодинамическая ткань и значения
В работах А.Н.Леонтьева в структуре сознания (как образа) выделяются в качестве его составляющих чувственная ткань, значение и личностный смысл. Некоторые психологи (например, В.П.Зинченко [38]) видят необходимость добавить к этой схеме еще одну составляющую — «биодинамическую ткань» движений и действий. Рассмотрим последовательно каждую из составляющих.
Чувственная ткань, по А. Н.Леонтьеву, определяется как «материя образа», т.е. то, из чего образы «сотканы» и без чего не могли бы существовать. Это система всех ощущений человека от разных органов чувств. Чувственная ткань «придает реальность» картине мира, открывающейся субъекту. Как ни парадоксально, именно благодаря чувственной ткани образы предметов существуют
229
для нас не в нашей голове, а как образы реально предстоящих нам вещей. Многие психологи, считая психическое отражение мира (в том числе ощущения) внутренним и не понимая, почему мир, данный нам в ощущениях, кажется внешним, вынуждены были допустить процесс «объективации ощущений», т.е. процесс отнесения ощущения к его источнику. Это происходило потому, что ощущение воспринималось как исключительно субъективное явление, замкнутое в себе самом, как своего рода «перегородка», отделяющая субъекта от объективного внешнего мира.
Чувственная ткань не отгораживает нас от предметного мира — напротив, это непосредственная связь этого мира с субъектом, форма, в которой мир предметов существует для нас. То, что чувственная ткань есть непосредственная связь субъекта с объектом, обнаруживается в особых, исключительных случаях, когда она в силу разных причин перестает быть полноценной. Так, например, во время Великой Отечественной войны, когда А.Н.Леонтьев и другие психологи, работавшие в госпиталях над восстановлением двигательных и психических функций у раненых бойцов, общались с ослепшими минерами, потерявшими еще и кисти рук, те жаловались на постепенное «исчезновение» мира. У них теперь невозможно было создать полноценную чувственную ткань образа, так как отсутствовало зрение и осязание руками предметов. При полностью сохранном интеллекте и способности говорить и слышать больные испытывали чувство разрушения чувства реальности. Один из них жаловался: «Я обо всем как читал, а не видел... Вещи от меня все дальше» [62, 136].
Менее драматические, но столь же впечатляющие примеры потери чувственной тканью ее главной функции — «презентации» субъекту реального мира — были получены в ходе специальных экспериментов. Одним из таких экспериментов был опыт Дж. М.Стрэтто-на, надевавшего специальные очки, переворачивающие изображения мира вверх ногами. Инверсия чувственной ткани вызывала на некоторое время трудности ориентации субъекта в мире, поскольку в такой форме мир еще не представал перед субъектом. Однако через некоторое время опыт деятельности субъекта в новых условиях приводит к восстановлению его связи с предметным миром, которая теперь представлена в инвертированной чувственной ткани. Таким образом, одно и то же предметное содержание мира может быть представлено в разных формах чувственной ткани.
Согласно В.П.Зинченко, предметное содержание сознания представлено для субъекта не только в форме чувственной, но и в форме биодинамической ткани, которая понимается как обобщенное выражение различных характеристик предметного действия — фактически биодинамическая ткань является «материей» не образа как такового, а предметных действий и движений, строящих этот образ. Биодинамическая ткань принимает столь же активное
230
участие в построении сознания, что и чувственная ткань. Ведь именно благодаря живым движениям и действиям образ мира «вычерпывается» из реальности. Это отчетливо доказывается в особых случаях формирования сознания у слепоглухонемых детей с резко обедненной чувственной тканью.
На наш взгляд, перечисленные выше два типа ткани сознания могут быть соотнесены друг с другом, как материя образа и материя процесса, ведь в деятельностном подходе, как мы уже неоднократно говорили, сознание рассматривается в двух своих ипостасях: как образ и как процесс. Очевидно, что и составляющие сознания как образа и как процесса должны несколько отличаться друг от друга, хотя по происхождению образ есть след процесса, свернутый процесс.
Другие составляющие сознания выступают, метафорически говоря, теми «лекалами», по которым портной (субъект) шьет из чувственной и биодинамической ткани свой неповторимый костюм — образ представляемого им мира. Этими «лекалами» являются значения и смыслы, в которых есть свои процессуальная и результативная (образная) стороны.
Как уже говорилось, в форме чувственной ткани существует для субъекта (т.е. презентирован ему) предметный мир, который в отделенности от модальной чувственной ткани (зрительной, слуховой, вкусовой и др.) амодален. Познание не данной непосредственно в восприятии структуры амодального мира предполагает использование человеком особых методов, выходящих за рамки чувственного опыта, и соответствующих познавательных «орудий» — систем значений. Надо отметить, что значения занимают в известном смысле центральное место в структуре сознания. Л.С.Выготский однажды назвал сознание психикой, опосредствованной значениями, рассматривая значение как «единицу» сознания. В сознании индивида значения существуют как обобщенное отражение наиболее существенных (не данных на поверхности) свойств мира. Значения не есть обобщение собственно чувственных образов, как думали многие представители интроспективной психологии сознания. По мнению А. Н.Леонтьева, в значениях представлена «преобразованная и свернутая в материи языка идеальная форма существования предметного мира, его свойств, связей и отношений, раскрытых совокупной общественной практикой» [62, 141].
Обобщенным отражением действительности (представленным в форме понятий, знаний, навыков, умений, норм поведения и др.) каждый отдельный человек овладевает в той или иной степени, усвоив соответствующую систему значений, которую он находит «готовой», исторически сложившейся к данному этапу развития соответствующей культуры. Таким образом, исходно значение задается индивидуальному субъекту (ребенку) в виде надын-
231
дивидуальных форм, которые субъект должен превратить в индивидуальные в процессе обучения. Это усвоение происходит путем формирования у него (в совместной деятельности со взрослым) систем способов действий (операций) с предметами в соответствии с существующими в общественном сознании «эталонами». Носителями значений выступают не только язык, но и другие знаковые системы — математические формулы, дорожные знаки, карты, схемы, обучающие программы и др. В знаковых системах свернута идеальная форма материального предмета, и если человек, опираясь на знаки, воссоздает своими действиями (операциями) эту форму, то он начинает действовать с предметом в идеальном плане1. Таким образом, значение представляет собой в процессуальном отношении совокупность операций обобщения, а в результативном плане — обобщенное представление о предметах окружающего мира и самом себе как объекте познания.
Надо отметить, что усвоение значений ребенком проходит определенные стадии своего развития, которые отметил, в частности, Л. С. Выготский в своей книге «Мышление и речь». В школе А. Н.Леонтьева в последние годы выделяют разные типы значений: не только собственно языковые значения (значения слов), но и предметные, операциональные и ролевые значения (А.А.Леонтьев, А. П. Стеценко). Выделенные Л. С. Выготским этапы развития значений имеют отношение прежде всего к словесным (вербальным) их формам.
Операциональные значения предшествуют по времени своего возникновения в онтогенезе вербальным значениям. Это обобщенное отражение действительности, неотделимое от структуры внешне-практического действия, с помощью которого оно формируется. Построение необходимых для общественной жизни действий ребенка осуществляется в совместной деятельности со взрослым на основе так называемых операциональных эталонов — обобщенных схем действий. Усваивая эти схемы, ребенок овладевает операциональными значениями как инвариантами производимых действий, задающими последовательность конкретных операций и движений, необходимых для решения соответствующих задач. Операциональные значения появляются уже на первом году жизни ребенка. Одним из критериев их появления является то, что ребенок может использовать одно и то же действие по отношению к разным предметам, обобщая их свойства буквально в самом действии [116]. Так, к концу первого года жизни можно наблюдать у ребенка следующие обобщенные действия: ребенок всовывает, нанизывает, вкладывает и вынимает, кидает предмет вперед, вызывает стук постукиванием предмета по предмету, враща-
1 О философской категории «идеальное» и возможностях ее использования в психологии см. главу 9.
232
ет предмет и т. п. [86]. Еще раз подчеркнем, что в усвоении операциональных эталонов ребенком огромную роль играет взрослый (так, в самом раннем возрасте взрослый помогает ребенку освоить правильный способ удержания предметов, вкладывая ему в руку погремушку, и т.п.). Операциональные значения не сменяются затем вербальными, а продолжают существовать и во взрослом сознании в системе других значений.
Рано или поздно у ребенка появляются предметные значения как обобщения зафиксированных в предмете свойств, а также связей и отношений между предметами. Ребенок начинает действовать с предметами в соответствии с закрепленными за ними общественными функциями. Носителем предметных значений выступает теперь обобщенный образ предмета, уже не столь зависимый от непосредственных действий с ним. Он формируется у ребенка, как показали исследования [86], [95], [116], на втором году его жизни. Ребенок научается пользоваться «как положено» ложкой, чашкой, катает куклу на коляске, использует машинки для перевозки кубиков и т.п. Взрослый одни действия ребенка оценивает как правильные («Вот как Маша хорошо уложила куклу на кроватку!»), а другие — запрещает ребенку осуществлять, поскольку они не соответствуют нормативным («Нельзя бросать куклу на пол!»), тем самым способствуя формированию соответствующих предметных значений. Предметные значения могут существовать и во взрослом сознании в невербальной форме, например в качестве наглядно-чувственных представлений, помогающих решать человеку соответствующие задачи.
Еще позднее в онтогенезе появляются вербальные значения, перестраивающие всю систему обобщений у человека. Как пишет А. П.Стеценко, психологическая структура значения — это «система соотнесения и противопоставления слов в процессе их употребления в деятельности» [117, 17]. Вербальные значения в психологии наиболее изучены.
А.А.Леонтьев выделял в качестве еще одного типа ролевое значение, представленное в форме социальных норм и социальных ролей. Ролевые значения выступают в двух формах: 1) в качестве объективно заданных правил поведения и ожидаемых от носителя социальной роли действий (капитан должен покидать тонущий корабль последним, тогда как пассажир вполне может спасаться на шлюпке), 2) в качестве усвоенных человеком представлений об этой роли [61]'.
В образе предмета чувственная ткань и значения сливаются в единое целое, и лишь в особых случаях можно отделить одно от
1 Многообразие различных форм значений и накопившийся опыт их исследования привели к формированию особой области психологии — психосемантики, которая специально занимается проблемами возникновения, строения и функционирования индивидуальной системы значений человека [87; 88].
233
другого. При этом значения выступают как более «консервативное» образование (поскольку несут в себе опыт предыдущей деятельности субъекта) и при возникновении «конкуренции» между значением и чувственной тканью чаще всего побеждает значение.
Приведем пример, который может проиллюстрировать сказанное.
В исследованиях по психологии восприятия, проводимых с помощью так называемого псевдоскопа, обнаружены факты построения образа, не соответствующего актуальной чувственной ткани потому, что эта последняя противоречит всему опыту жизни субъекта в мире (зафиксированному в значениях).
В псевдоскопе с помощью специальных оптических устройств восприятие трехмерных объектов определенным образом искажается: ближние предметы кажутся дальними и наоборот. Если субъект смотрит через псевдоскоп на нейтральный объект (сделанный из пластилина рельеф с горками и ямками), то он видит его «вывернутым наизнанку» (ямки он видит горками, а горки воспринимает как ямки). Однако ни один испытуемый не увидел лицо человека, рассматриваемого через псевдоскоп, «вывернутым» так, что нос оказывается «проваленным», — система значений препятствует такому видению мира («этого не может быть, потому что не может быть никогда»), и образ лица, содержащий другую чувственную ткань, оказывается похожим на обычный образ лица при «нормальной» чувственной ткани.
Как уже говорилось, значения, взятые в их процессуальном аспекте, выступают в деятельности человека как совокупность операций, которые можно передавать (транслировать) другому человеку как способы действий в мире и способы познания этого мира. Наука как важнейшая форма деятельности и познания человечества как раз и возникла как средство получения и трансляции значений как относительно «объективных» содержаний сознания. Более «пристрастными» содержаниями сознания являются смыслы, к рассмотрению которых мы переходим в следующем параграфе.
§ 5. Структура сознания-образа. Значения и смыслы
Смысл часто определяется А. Н. Леонтьевым как «значение для меня», т.е. как субъективно-личностная значимость того или иного явления для субъекта, обусловленная его потребностно-моти-вационной сферой1.
1 В книге «Деятельность. Сознание. Личность» А. Н.Леонтьев к слову «смысл» всегда прибавлял прилагательное «личностный», поскольку, с его точки зрения, речь шла о смыслах человека, уже ставшего личностью. Хотя понятие «смысл» шире по объему, чем понятие «личностный смысл», условимся, что здесь и далее под словом «смысл» мы будем подразумевать «личностный смысл» (который в контексте рассмотрения сознания как деятельности имеет, как мы знаем, и другое определение — «отношение мотива к цели»).
234
Для иллюстрации различий между значением и смыслом приведем следующий пример. Представим себе двух врачей-онкологов, которые окончили медицинский институт с отличием и прекрасно разбираются в онкологии, в том числе в особенностях течения онкологических заболеваний и, увы, ограниченных возможностях лечения некоторых из них. Для этих врачей значение слова «смерть» в принципе одинаково. Вдруг один из друзей узнает, что у него неоперабельная злокачественная опухоль. Изменится ли для него значение слова «смерть» как система обобщенных форм отражения действительности? Вряд ли. Зато, несомненно, изменится смысл этого слова: оно приобретет для него совершенно иную субъективную окраску, чем для его друга, у которого все в порядке. Какие именно субъективные переживания могут быть у человека, осознавшего вдруг возможность собственной скорой смерти, лучше всего передают великие произведения писателей и поэтов — знатоков человеческих душ. И это неслучайно — именно искусство является средством передачи (трансляции) другому смыслов (наука, как мы помним, имеет своей целью трансляцию значений).
Для субъекта смысл того или иного явления непосредственно представлен в эмоциях. Например, отрицательная эмоция при внешне успешном действии открывает субъекту истинный смысл произошедшего: на самом деле успех является поражением, так как осуществленное действие не привело к реализации значимого для субъекта мотива. В главе 5, § 7 мы уже приводили пример, иллюстрирующий сказанное. Девушка, поступавшая в институт ради любимого, казалось бы, должна была обрадоваться, увидев свою фамилию в списках зачисленных на 1-й курс. Но она, напротив, испытала отрицательную эмоцию: оказалось, ее любимый в институт не поступил.
Однако эмоции не тождественны смыслу. Эмоции, как пишет Д.А.Леонтьев [69], абстрактны (отражают лишь успешность/неуспешность реализации истинного мотива деятельности), т.е. носят неспецифический характер. Смысл же всегда конкретен. Это означает, что появившаяся эмоция только ставит перед человеком «задачу на смысл», т.е. может побудить его к самоанализу с целью выяснить, какой именно конкретный мотив стоит за эмоцией.
Смысл субъективно проявляется и в других формах, например в эффектах искажения некоторых характеристик перцептивного образа (пространственных, временньгх и т.п.). Так, например, значимый для ребенка взрослый приобретает на его рисунках больший размер, чем менее значимый (скажем, в рисунках семьи самой большой по размеру оказывается мама, а в уголке этого рисунка запечатлен «маленький» папа, хотя в действительности папа выше мамы чуть ли не вдвое). Факт увеличения в размерах «страшных» предметов в нашем образе мира хорошо передает, как мы уже говорили, русская пословица «У страха глаза велики». Человек, занимающийся любимым делом, не замечает, как много ча-
235
сов прошло с начала работы; напротив, при занятиях нелюбимым или неприятным делом время «тянется бесконечно». Существуют и другие формы проявления смыслов.
Согласно А.Н.Леонтьеву, в отличие от значений, которые надындивидуальны, поскольку «кристаллизуют в себе» опыт человечества, смыслы (как и чувственная ткань) существуют лишь в индивидуальных формах. Последующее развитие идей в школе А.Н.Леонтьева показало, что смыслы могут иметь и надындивидуальный характер (а значение, напротив, может быть индивидуальным или групповым). Ведь смысл — это такой же «след деятельности», как и значение, но деятельности, взятой не в совокупности безличных операций, способных передаваться как способы совершения действий (они-то и «кристаллизуются», воплощаются в значении), а взятой в отношении к мотиву (мотивам). Формой надындивидуального существования смыслов является, например, миф, в котором «живет» то или иное племя и через призму которого оно воспринимает мир. Поэтому обобщения, обнаруженные в племени (например, называние одним словом оленя, пшеницы и священного растения у гуичолов — представителей одного из описанных Л. Леви-Брюлем первобытных племен), определяются одинаковой значимостью данных вещей для жизни племени, а не более или менее объективными свойствами этих предметов. Формами надындивидуального существования смыслов являются, как уже было сказано, произведения искусства. Искусство вообще является одним из самых действенных способов трансляции (передачи) смыслов.
Большой проблемой является соотношение между собой смыслов и значений. Значение более объективно (оно ведь непосредственно не определяется мотивами деятельности субъекта), и именно поэтому мы можем использовать одно и то же значение для выражения разных смыслов и — наоборот — один смысл может найти свое выражение в разных значениях. В то же время процесс воплощения смысла в значениях (и обратный ему процесс понимания скрытых за значениями смыслов) очень сложен.
«Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь?» — вопрошал Ф.И.Тютчев и горестно заключал: «Мысль изреченная есть ложь». Но мысль изреченная — это попытка выразить смыслы в словесных значениях, которые понимаются другим субъектом через призму его собственных смыслов, и поэтому, казалось бы, одно и то же высказывание не воспринимается собеседниками одинаково. Впрочем, это происходит в том случае, когда мотивы двух общающихся людей действительно различны, поэтому одно и то же событие воспринимается ими совершенно по-разному. С точки зрения школы А.Н.Леонтьева, это неизбежно в обществах, где есть группы людей с противоположными или просто различными интересами. Лишь в первобыт-
236
ных обществах наблюдалось относительное тождество смыслов всех участников совместной деятельности, и поэтому значения, в которых выражали свои смыслы, скажем, первобытные охотники, не находились в столь драматических отношениях с ними, как в случаях осознания человеком своего особого (в смысловом отношении) видения мира по сравнению с другими людьми. Поэтому не всегда человек может выразить имеющиеся у него смыслы в адекватных им значениях. Например, принятая в обществе система «правильных» (нормативных) высказываний (т.е. систем значений как закрепившихся в данной культуре способов овладения миром и соответствующих способов его отражения) может препятствовать тому или иному автору обнародовать свою точку зрения. Те смыслы, которые автор хочет донести до читателя, должны быть выражены в иных значениях.
Скажем, когда-то в советское время было принято считать основным вопросом философии вопрос о соотношении «материи» и «сознания»: что из них первично, что из них вторично. В соответствии с этим каноном все философы должны были быть разделены на два лагеря: материалистов и идеалистов (первые говорили о первичности материи и вто-ричности сознания, вторые — наоборот). Однако многие историки философии в советское время обнаруживали, что есть философы, которые не вписываются в эту схему по разным причинам (либо они не считают возможным говорить о первичности и вторичности указанных выше двух реальностей, поскольку для них они существуют одновременно и взаимно обусловливают друг друга, либо «основным вопросом философии» для них является какой-то другой вопрос). И советские историки философии были вынуждены либо «писать в стол», либо, увы, загонять в прокрустово ложе имеющихся значений свои смыслы, рискуя при этом утратить их неповторимое обаяние, т.е. искажать смыслы в угоду принятым значениям. Или, допустим, художник пишет картину, стремясь выразить свое неповторимое видение мира (свои смыслы). Однако те формы, в которых он это делает (манера живописи, длительный срок обдумывания и создания картины и т.п.), не вписываются в систему значений общества, в котором он живет. Допустим, ему заказал картину для своего офиса некий бизнесмен и теперь торопит с выполнением заказа, требует писать в той манере, которая ему нравится. И художник, который раньше думал, что занимается искусством «ради реализации себя», теперь, при угрозе голодного существования, начинает пользоваться художественными приемами (значениями), которые на самом деле реализуют требования (смыслы) возможного покупателя его картин.
Говоря о требованиях общества, нельзя забывать о том, что при потенциально общей системе значений они все же не могут быть одинаковыми у разных членов этого общества и у разных социальных групп. Во-первых, далеко не каждый человек сможет приобщиться к богатству выраженного в значениях опыта человечества, во-вторых, значения как система операций (при всей воз-
237
можности ее трансляции другим) реализуют все же способы достижения конкретных мотивов человеческой деятельности (т.е. воплощают в себе те или иные конкретные смыслы). Конечно, можно научить разночинца танцевать так, как танцуют на дворянских балах, но для дворянина танцы и балы — неотъемлемый способ существования, пронизанный особыми смыслами, которые невозможно транслировать простым обучением танцам, а для разночинца смысл танцевальных движений — не чувствовать себя «белой вороной» в светском обществе. Несомненно, это будет сказываться и на характере танцевальных движений.
Кроме того, одна социальная группа, находясь у власти, может не допускать другую к определенным системам значений (например, препятствуя «кухаркиным детям» получить образование), тем самым реализуя только свои смыслы. В последнее время в российском обществе наблюдается антигуманная тенденция — навязать определенным слоям населения в процессе обучения систему значений, которая объективно не соответствует их интересам, т.е. реализует не их смыслы, а смыслы организаторов обучения1 (см., например, [94]). Значит, овладение системой значений не всегда столь безразлично для смыслов субъекта.
Впрочем, проблема соотношения смыслов и значений еще далека от своего окончательного решения в школе А. Н.Леонтьева. Более того, эти понятия теперь несколько иначе определяются и рассматриваются, чем в классических работах ее создателя. За рамками нашего изложения осталось введение В. П. Зинченко в схему строения сознания еще и «духовного» его измерения [37].
