Перевод в Европе в эпоху средневековья.

Античный мир медленно и незаметно угасает, перерастая в евро­пейский. Мы не можем назвать точную дату, когда имеет смысл го­ворить о собственно европейском мире. Но отправной точкой, как всегда, служит человек и человеческое общество. А человек на рубе­же эр перешел от расчлененного, рассеянного в окружающей приро­де языческого восприятия мира — к единобожному (монотеистиче­скому). Для европейских народов ведущим вариантом единобожного восприятия явилось христианство.

Именно эта грандиозная перемена в восприятии человеком себя и мира обусловила новый подход к переводу и закрепила его на дол­гие века. Попробуем разобраться в сути этого принципиально но­вого подхода.

Христианство принесло с собой Священное писание)-— священ­ный текст, к которому люди уже неЬяоТлйТтодхбдйть с прежними, античными мерками. Текст этот, данный Богом, почитался как свя­тыня. Необычайно важно, что это был письменный текст, т. е. текст, имеющий законченное оформление. В принципе в истории народов Европы уже известна была к тому времени традиция религиозного восприятия письменных знаков языка. Древние германцы дохристи­анской п о р ы именно так на рубеже эр в о с п р и н и м а л и свои р у н ы . Сак­ральный характер имела каждая руна сама по себе, вне ее связи со значением. Значение ее представляло собой таинство и находилось в ведении жрецов. Использование рун для составления слов связно­го текста, т. е. для передачи информации, было в то время явно вто­ростепенной областью их применения.

Почитание текста Священного писания основывалось не на по­ читании отдельных графических знаков (букв), а на почитании Слова, которое с самого начала воспринималось как наименьшая возмож­ ная частица, прямо связывающая человека с Богом. Это средневековое европейское восприятие текста дает ключ к пониманию средневе­ ковой теории перевода. Она опирается на средневековое пред­ ставление о природе языкового знака, а это представление, в свою очередь, уходит корнями в философию неоплатонизма. Ее принесли на христианскую почву Блаженный Августин — на Западе и Псев- до-Ареопагит — на Востоке Европы2**. ~

В центре этих представлений — иконическая природа слова. Это означает, что слово есть образ вещи; причем существует внут­ренняя нерасторжимая связь между словом и вещью. Представле­ние об иконической природе слова впоследствии сменится аль­тернативой представлений (в современной лингвистике эта связь может трактоваться и как иконическая, и как случайная). Но тогда, в культуре средних веков, иконическая природа слова была аксио­матична.

Итак, слово есть образ вещи. Значит, в принципе слово может ото­бразить вещь еще раз — на другом языке. В такОм подходе была за­ложена принципиальная возможность перевода. Нужной нерастор­жимой связи можно достичь, выбрав другой иконический знак для данного слова, вернее — тот же по сути, но выраженный средствами другого языка.

Но в таком случае переводчик обязан четко и последовательно, без изъятий, отображать каждое слово, иначе он исказит саму реальность.

В этом и заключается, по мнению известного исследователя ли­тературных памятников Средневековья Д. М. Буланина, лишгвофи-лософская основа теории перевода Средних веков —теории послов­ного (буквального) перевода. Термин «буквальный перевод» мы приводим как дань традиции, но сразу отметим, что, как и многие устаревшие термины, он давно отягощен негативной оценочной кон­нотацией. Термин этот сформировался в то время, когда любое явле­ние пытались оценить с позиций современности, исходя из догмати­ческого представления о том, насколько оно применимо для нас, современных людей. Этот взгляд всегда неизбежно приводит к тому, что явление оценивается негативно. Мы не стремимся понять его суть, мы констатируем только, что нам это явление не подходит.

Но гораздо продуктивнее исследовать явление в его историческом контексте, попытаться понять его место, корни и перспективы. Тог­да оно окажется гармоничным компонентом единой системы явле­ний, одним из естественных отражений особенностей жизни чело­века того времени.

Говоря о специфике перевода Средневековья, мы прежде всего имеем в виду перевод письменный; правда, у нас есть сведения о том, что на Востоке, в Индии, существовал пословный устный перевод, очевидно, базировавшийся на той же иконической теории. Однако в европейской традиции он неизвестен. То, что письменность при­несло европейским народам христианство, — факт общеизвестный. Это были очень похожие между собой графические системы, по­строенные на основе греко-латинских буквенных знаков. Во всех ис­ходно преобладал фонематический принцип фиксации речи. Но в ис­следованиях, посвященных истории письменности, как правило, не делается акцент на том, что письменность возникла как инстру­мент перевода и первым письменным текстом почти у каждого из европейских народов был текст Библии. Значит, фактически пись­менность исходно потребовалась именно для перевода.

Рассмотрим типичные черты средневековых переводов на приме­ре одного из самых ранних памятников — готской Библии. Готская письменность была одним из самых первых вариантов европейской письменности на греко-латинской основе. В IV в. и. э. вестготский монах Вулъфила перевел Библию на готский язык. На основе знаков греческого, италийского и отчасти рунического алфавитов Вульфи-ла разработал для целей перевода готский алфавит, который затем и стал основой готской письменности. Уже в этом раннем тексте про­явились все основные черты средневекового перевода. Перевод этот — пословный. Если Вульфила сталкивался в греческом ориги­нале со словом, которого нет в готском языке, он изобретал различ-н ы е с п о с о б ы его отображения. С р е д и них и т р а н с к р и п ц и я , и кальки­рование словообразовательной модели. Установка на передачу каждого слова в отдельности приводила к тому, что не учитывался контекст, перевод оказывался внеконтекстуальным, точно следовал

за цепью отдельных слов, но не учитывал систему языка. Поэтому он и получил наименование буквального, или «рабского», перевода. Однако вряд ли можно говорить здесь о лингвистической наивности переводчиков, как это делают многие исследователи25. Дело скорее в совершенно особом отношении к тексту, которое для нас трудно пред-ставимо. Ведь средневековый переводчик заботился не о мастерстве перевода, точности передачи содержания и понятности переведен­ного текста, а о том, чтобы он соответствовал доктрине христиан­ского вероучения. При этом затемненность, непонятность содержа­ния была даже привлекательна, усиливала мистическое религиозное чувство и соответствовала невыразимости, непознаваемости основ­ных христианских истин. В этом свете особое звучание приобретает слово «рабский»: чувствуя величайший пиетет перед подлинником, переводчик ощущал и хотел ощущать себя рабом перед Божествен­ным текстом.

Практика пословного перевода приводила к прямому заимство­ванию латинских и греческих грамматических структур (accusativus cum infinitivo, genitivus absolutus и др.), которые затем зачастую усваивались принимающим языком.

В переводных текстах, таким образом, при пословном принципе отражалась структура языка оригинала, его словообразовательные модели, но на национальной специфике не делалось акцента, она, видимо, и не осознавалась, во всяком случае, проблемы перевода не составляла. При переводе текста Библии, который делался с древне­еврейского через язык-посредник — греческий или латынь7'— воз­никала многослойная структура текста перевода на всех уровнях язы­ка. Стремление к верности христианской доктрине при пословном принципе иногда позволяло переводчикам заменять традиционные детали библейского антуража на местные. Так, в поэтическом пере-л о ж е н и и Библии на д р е в н е с а к с о н с к и й язык, и з в е с т н о м под названи­ем «Хелианд» («Спаситель», IX в.), пустыня, куда направляется Хрис­тос, заменена лесом. Но такие замены мы встречаем, как правило, в том случае, если исходный текст обрабатывался поэтически. Тогда одновременно допускались купюры, выравнивание сюжета и при­способление текста к поэтической форме, привычной для данного народа, — т. е. фактически адаптация, которая являлась известным переводческим приемом еще в дохристианские времена. Одновре­менно с адаптацией можно было наблюдать и логическое «выравни­вание» текста оригинала, целью которого было, по-видимому, облег­чение его восприятия — все с той же задачей: донести до паствы Слово Божье. Ярким примером такого логического выравнивания были так называемые «евангельские гармонии», т. е. сведение во­едино всех четырех Евангелий. Таким образом, в переводах раннего Средневековья зачастую сливались воедино три принципа: пословный перевод, культурная адаптация и логическое выравнивание. Таков и упомянутый «Хелианд», написанный традиционным для германцев древнегерманским аллитерационным стихом; таково Евангелие Отфри-да (IX в.): евангельская гармония, написанная на рейнско-франкском диалекте и использующая смежную конечную рифму.

Получается парадоксальная на первый взгляд картина. С одной стороны, на протяжении всех средних веков существует пословный перевод, не допускающий купюры даже одного слова при переводе, с другой стороны, встречается очень свободная обработка подлин­ника, допускающая даже превращение прозы в стихи. На деле здесь нет противоречия. Принцип соблюдения верности доктрине неук­лонно соблюдался, а вольная переработка, очевидно, была связана не только с дохристианскими традициями адаптации, но и с тради­циями устного проповедничества, хотя авторы, безусловно, пользо­вались, как основой, письменным текстом Библии.

Отметим еще одну странность средневекового отношения к тек­сту. Верность подлиннику ставилась превыше всего. Но, превратив­шись в переведенный текст, он мог потом подвергаться купюрам, входить в состав различных компиляций и т. п. Это было связано с тем, что понятия авторства в нашем понимании не существова­ло; в конечном счете не человек переводил с помощью своего искус­ства, а божественное вдохновение руководило им. Поэтому понятия посягательства на чужой текст возникнуть не могло.

И последнее важное замечание. В средние века отсутствует оппо­зиция между оригинальной и переводной литературой. Ведь текст не есть национальное достояние, он есть достояние всего христианского мира. Вера объединяла людей гораздо мощнее, чем кровь и обычаи. Текстовая культура была единой. Именно поэтому, в отличие от ан­тичности, доля переводных текстов во всей христианской Европе очень велика и составляет от 87 до 99%. Это вовсе не означает духовной ущербности народов в средние века и их неспособности к самостоя­тельному творчеству. Это говорит об общности их текстовой культу­ры и о христианской доминанте в ней. Кроме того, это свидетельство высокой интенсивности информационного обмена в то время.

После этих предварительных замечаний познакомимся кратко с ос­новными средневековыми памятниками перевода и наиболее извест­ными переводчиками.

Первое место по количеству переводных версий безусловно зани­мает Библия. Самый ранний из прославившихся переводов текста Священного писания относится еще к III в. до н. э. — это знамени­тая Септуагинта, перевод первых пяти книг Ветхого Завета с древ­нееврейского языка на греческий. Согласно легенде, египетский царь Птолемей (285-246 гг. до н. э.) приказал перевести Библию, и для этого было отобрано 72 толковника (т. е. переводчика) — по 6 му­жей от каждого колена Израилева; их разместили в крепости на ост­рове Фарос. Каждый из них должен был перевести текст от начала до конца самостоятельно. Когда работа была завершена и тексты сравнили, то обнаружили, что все они одинаковы слово в слово.

Сохранились также фрагменты первого полного перевода Библии II в. до н. э., выполненного Авилой, Симмахом и Феодотионом, где отмечается как следование пословному принципу, так и перевод по смыслу. Очевидно, и в последующие века Библия не раз переводилась. Известно^что в III в. н. э. Ориген Александрийский с о п о с т а в и л все имеющиеся переводы на греческий язык и создал новую редакцию. Начало переводам Библии на латынь положил анонимный пере­вод начала II в. н. э., иногда именуемый Вульгата16.

Однако чаще Вульгатой называют перевод, осуществленный Иеронимом Стридонским. Об Иерониме известно не так много; мьТ знаем, что он учился в Риме, некоторое время провел в Анти-охии, где постигал греческую книжную культуру, жил в Халкидской пустыни и там выучил еврейский язык. За 20 лет он перевел все Свя­щенное писание (перевод был завершен в 405 г. в Вифлееме). Поста­новлением Тридентского собора в 1546 г. этот перевод под полным названием «Biblia sacra vulgatae editionis» был объявлен обязатель­ным для католической церкви. Подход Иеронима к переводу зависел от переводимого текста: так, при переводе Библии он явно при­держивался пословного принципа, отмечая, что в Священном писании «и самый порядок слов есть тайна»; при переводе же историографии Евсевия и сочинений Оригена с греческого говорил: «Я передаю не слово словом, а мысль мыслью».

В IV в. появился полный перевод Библии на сирийский язык (Си­рийская Вульгата), на эфиопский язык, а также на готский язык. Гот­ская Библия Вульфилы (317-381) была переведена с одной из вер­сий Септуагинты.

В средние века центрами перевода в Европе становятся монастыри и королевские дворы.

В"ГТрландии в IV в. св. Патрик основывает монастырь, где распо­лагались скриптории, занимавшиеся переписыванием и переводом рукописей на латынь. При дворе Карла Лысого в IV в. живет и тво­рит ирландский монах Скотт Эригена, который, в частности, пере­водит сочинения Псевдо-Дионисия Ареопагита с греческого языка па латынь.

Одновременно с переводами на латынь появляются и переводы па родные языки народов Европы. На древнеанглийский язык сочи­нения теологического, исторического и философского содержания переводят члены кружка, организованного королем Альфредам-Ве-ликим в IX в. Переводит и сам Альфред Великий, в частности Боэ­ция, Беду Достопочтенного, Орозия. Переводческая деятельность Альфреда преследовала прежде всего просветительские цели, види­мо, поэтому пословный принцип в его переводах совмещается с прин­ципом вольного, адаптирующего перевода. В переводах из Боэция мы даже видим попытку перевести прозу аллитерационным стихом. В Германии первые памятники перевода появляются в VIII в. — они же являются и первыми памятниками письменности на древне­верхненемецком языке. Это «Отче наш» и «Символ веры», «Исидор» (перевод трактата Исидора Севильского «Об истинной вере»). Затем, в IX в., к ним добавляются «Татиан» (перевод евангельской гармонии Татиана с греческого через латынь на немецкий язык) и уже упомяну­тые «Хелианд» и «Отфрид». К X в. относится переводческая деятель­ность Ноткера Губастого, или Немецкого (950-1022). Ноткер руко­водил монастырской школой в монастыре Санкт-Галлен, которая была крупнейшим центром перевода в то время. Сам Ноткер перевел «Ри­торику» и «Категории» Аристотеля, «Брак Филологии и Меркурия» Марциана Капеллы, «Утешение философией» Боэция, «Буколики» Вергилия, псалмы и многое другое. Руководствуясь в целом пословным принципом, Ноткер-переводчик редко пользуется транслитерацией при переводе, зато широко применяет словотворчество, основанное на каль­кировании и конверсии. На примере переводов Ноткера мы видим, как велика могла быть роль перевода в развитии и расширении сло­варного запаса языка (для сравнения: словарный запас «Татиана» — 2300 слов; словарный запас Ноткера — 7000 слов).

Особая переводческая ситуация складывается в средневековой Испании. Наверное, нигде в Европе не наблюдается такой пестроты культурных и языковых влияний, как здесь. Во-первых, в Испании в это время четыре (!) литературных языка: испанский (кастильский), каталанский, галисийский и баскский. Во-вторых, испанская куль­тура формируется под влиянием римлян, вестготов, арабов, бербе­ров, евреев. Поэтому переводческие традиции неоднородны и не вполне согласуются с общеевропейскими тенденциями. В частно­сти, латынь в Испании — это одновременно и язык перевода, и язык, с которого переводят на разные языки. Первые памятники перевода относятся к IX в.: это переводы глосс и нескольких документов с ла­тыни на испанский. Но расцвет перевода приходится на XII в. В на­чале XII в. испанский еврей Педро Альфонси переводит с арабского на латынь индийские и арабские сказки; основным принципом пере­вода было вольное переложение оригиналов, т. е. дохристианская традиция. В ИЗО г. в То л е д о по инициативе Великого канцлера Кастилии Раймундо была организована школа переводчиков с араб­ского языка. Наряду с литературными произведениями переводчики Толедской школы переводили труды по философии, астрономии, ме­дицине. В XH-XIV вв. процветанию школы содействовал король Альфонсо X (1226-1284). Он переводил и сам, но главное — актив­но участвовал в организации переводческой деятельности. Любопыт­но, что в Толедской школе практиковался двуступенчатый метод пе-

ревода, явно заимствованный из восточных культур: один перевод­чик устно переводил с арабского языка на испанский читаемый вслух текст; второй тут же устно переводил его на латынь, а третий — за­писывал результат. При таком двуступенчатом устном переложении ' текста корректирование неточностей и толкование неясных м е с т про­исходило тут же, в процессе перевода. Переводы получались не бук­вальными, но очень близкими к подлиннику. Однако, в отличие от чисто письменных переводов, они были в большой степени внекон-текстуальными, поскольку, естественно, последующий контекст по­чти не учитывался. Переводчики находились под сильным влиянием арабского языка; переводы пестрят кальками с арабского. Сам ко­роль Альфонсо принимал участие в редактировании и переводе не­которых текстов, например юридических и исторических. Благода­ря трудам толедских переводчиков европейцам стали доступны достижения арабской науки и культуры: труды по математике, аст­рономии, физике, алхимии, медицине. Они ввели в европейский куль­турный обиход также и труды знаменитых греков: Аристотеля, Евк­лида, Птолемея, Галена, Гиппократа.

Начиная с ХЦ-ХШ вв. среди памятников перевода увеличивается доля светских текстов. По всей Европе благодаря переводам распро­страняется рыцарский роман: в XII в. обработки рыцарских романов по французским источникам обнаруживаются в Германии («Парци-фаль» Вольфрама фон Эшенбаха, «Эрск» и «Ивейн» Гартмана фон Ауэ); в XIII в. появляются пересказы французских рыцарских рома­нов в Англии, Италии, Норвегии, Фландрии, Испании. Даже в Ис­ландии, культура которой по целому ряду причин (толерантная хри­стианизация, островная изолированность, сильная собственная литература) не так сильно зависела от переводов, именно под влия­нием переложений рыцарских романов сформировался целый лите­ратурный жанр: романическая,сага. Популярным среди европейских переводчиков является также старофранцузский эпос «Песнь о Ро­ланде», который начиная с XII в. переводят на разные европейские языки (в частности, на средневерхненемецкий и нидерландский). В самой же Франции, помимо христианской и античной литератур, переводят не так много, поскольку существует собственная автори­тетная литература.

Завершая разговор о средневековой теории и практике перевода, кратко остановимся на устном переводе. Если письменный перевод находился в ведении монахов и был богоугодным делом, основные языки, с которых переводили — греческий и латынь, — восприни­мались как божественные языки Священного писания, а латынь была также языком богослужения, то устный перевод, наоборот, воспри­нимался в народе как занятие бесовское. Во-первых, говорящий на любом другом (варварском, неполноценном) языке, как и в древ­ности, казался человеком неполноценным, а необъяснимая способ­ность говорить сразу на двух языках наводила на подозрения, не связан ли он с дьяволом. Но поскольку устный переводчик становился незаменимой фигурой в дипломатических контактах между форми­рующимися европейскими государствами, он постепенно превраща­ется в официальное должностное лицо и как профессионал имеет высокий статус государственного признания. В XIII в. впервые осо­знание необходимости обучать устных переводчиков приводит к ре­альным инициативам: юрист Петрус де Боско добивается создания в Париже специальной Высшей школы устных переводчиков с вос­точных языков и излагает в послании Филиппу IV Красивому при­мерную программу обучения, аргументируя необходимость созда­ния школы тем, что настало 2в8ремя начать экспансию европейской духовной культуры на Восток .

Кстати, несколько слов о переводческой ситуации на Востоке в средние века; ведь искусство перевода развивалось, разумеется^ не только в Европе, и немаловажно представлять себе культурный фон европейского развития. В а р а б с к о м м и р е расцвет переводческой деятельности приходится на VIII—XIII вв. и непосред­ственно связан с распространением ислама. Средневековая арабо-му-сульманская философия опирается на греческую философи2ю9 , в част­ности на Аристотеля, й берет свое начало в переводах . Среди мощных центров перевода в то время можно отметить Насибин и Гундишапур (Иран), Дамаск. Особое место занимает И н д и я, ко­торая по объему и количеству переводов превосходит не только весь средневековый Восток, но и Европу. Примечательно, что перевод в Индии является в основном не средством заимствования информа­ции извне, а средством ее «излучения»: на территории Индии созда­ются переводы более чем на 300 (!) языков, в основном — с санскри­та. Богатые переводческие традиции обнаруживаются в К о р е е (переводы в основном с китайского и на китайский), в Т и б е т е (VII-XIVвв., центры перевода — тибетские монастыри), в Мон-г о л и и (с китайского, тибетского, уйгурского). Особняком стоят К и т а й и Я п о н и я . Китай — одна из древнейших непрерывных цивилизаций — на протяжении всей своей истории отличался ярко выраженной самодостаточностью (китайский гегемонизм) и не стре­мился к культурным заимствованиям; не наблюдалось также и стрем­ления распространять свою культуру. Перевод в Китае в связи с этим был развит крайне слабо, и вспышки переводческой деятельности в Ш—VII вв. были связаны лишь с усвоением буддизма. Далее, вплоть до XX в., в Китае практически ничего не переводилось. Первым сим­птомом скорого выхода из изоляции явилось создание школы иност­ранных языков и бюро переводов при Цзянь-Наньском арсенале в 60-е гг. XIX в. Библия на китайский язык была переведена только в XX в. Аналогичную ситуацию мы наблюдаем в средневековой Япо­нии, где до начала XVII в. перевод неизвестен и не культивируется. Подведем некоторые итоги:

1. Письменный перевод в средние века оказывается мощным сред­ством религиозной консолидации — как в Европе, так и на Востоке.

2. Появление письменности у европейских народов непосред­ственно связано с необходимостью перевода Библии, таким об­разом, перевод становится катализатором информационной культуры человечества.

3. Письменный перевод в средние века осуществляется преиму­щественно в рамках пословной теории перевода, которая бази­руется на представлении об иконической природе языкового знака.

4. Конкурирующим принципом письменного перевода является принцип культурной адаптации.

5. Высокая культура письменного перевода в Средневековье спо­собствует развитию и обогащению европейских языков.

6. Для средневекового письменного перевода характерно отсут­ствие осознанного авторства, а также отсутствие представле­ний о национальной принадлежности текста.

7. Функциональные рамки устного перевода по-прежнему оста­ются ограниченными.