Термины «возвращенная литература», «возвращенные писатели», «скрытая», даже «потаенная» литература появились в начале 90-х годов ХХ века, когда в результате начавшейся перестройки рухнул «железный занавес», прочно отделявший Россию от западного мира. Крушение коммунистической идеологии, наступившая гласность позволили опубликовать в России огромное количество произведений писателейэмигрантов, которые были вынуждены, спасаясь от большевистского террора в 1920-х годах, навсегда покинуть родину. Уехав и поселившись кто во Франции, кто в Германии, кто в Чехии и других странах, русские писатели, многие из которых были уже широко известны в России, написали правду о революции 1917 года и последовавшей за ней гражданской войне. За это они у себя на родине были объявлены врагами. Творчество большинства из них и даже сами их имена были изъяты из всех энциклопедий и на 70 лет преданы забвению. Официально было заявлено, что в эмиграции творчество писателей пришло в полный упадок.
Возвращенная литература: А) литература писателей, которые жили в России, а произведения их были запрещены и в России не издавались (М. Горького, А. Ахматовой, А. Твардовского, Б. Пастернака, А. Платонова, М. Булгакова и др.) Б) литература эмигрантов (И. Бунина, И. Шмелева, М. Алданова, Г. Иванова, В. Набокова, Б. Зайцева, А. Ремизова, А. Аверченко и др.) Писатели русского зарубежья своими правдивыми, искренними произведениями открыли читателям много нового об исторических событиях первой половины ХХ века в России
Солнце мёртвых. Шмелев Иван Сергеевич
История создания: В Крыму коренной москвич Шмелев оказался в 1918 году, приехав с женой к С.Н. Сергееву-Ценскому. Туда же, в Алушту, демобилизовался с фронта и единственный сын писателя, Сергей. Время было непонятное; по всей вероятности, Шмелевы просто решили переждать большевиков (тогда многие уезжали на Юг России). Крым находился под немцами; всего за годы гражданской войны на полуострове сменилось шесть правительств.
Сын Шмелева был расстрелян в январе 1921, в Феодосии, куда он (сам!) явился для регистрации, но родители его еще долго оставались в неизвестности, мучаясь и подозревая самое худшее. Шмелев хлопотал, писал письма, надеялся, что сын выслан на север. Вместе с женой они пережили страшный голод в Крыму, выбрались в Москву, затем, в ноябре 1922 - в Германию, а через два месяца во Францию. Именно там писатель окончательно уверился в гибели сына: врач, сидевший с юношей в подвалах Феодосии и впоследствии спасшийся, нашел Шмелевых и рассказал обо всем. Именно тогда Иван Сергеевич решил не возвращаться в Россию. После всего пережитого Шмелев стал неузнаваем. Превратился в согнутого, седого старика - из живого, всегда бодрого, горячего, чей голос когда-то низко гудел, как у потревоженного шмеля.
Смерть сына, его жестокое убийство перевернуло сознание Шмелева, он серьезно и последовательно обращается в православие. Небольшую повесть "Солнце мертвых" можно назвать эпопеей гражданской войны, вернее, даже эпопеей бесчисленных зверств и расправ новой власти.
Впервые "Солнце мервых" было опубликовано в 1923 году, в эмигрантском сборнике "Окно", а в 1924 году вышло отдельной книгой. Сразу же последовали переводы на французский, немецкий, английский, и ряд других языков, что для русского писателя-эмигранта, да еще неизвестного в Европе, было большой редкостью.
Жанр: Авторский вариант жанрового обозначения является неожиданным, но справедливым. "Эпопейное миросозерцание есть мышление о бытии в самом крупном плане… через самые конкретные ценности". Это "жажда всеобщего универсального охвата и понимания бытия".
Произведением наиболее "антибольшевистским" во всем творчестве И.С. Шмелева назвал эпопею А.Г. Соколов. Современный исследователь в послесловии к первой на родине писателя публикации определил произведение как повесть. "… это прежде всего романная документалистика, … но в то же время это и лирическая исповедь, пронизанная мотивами и мелодиями плача и молитвы", - писал А.И. Павловский в статье "Две России и единая Русь". Эту же черту увидел в форме произведения один из первых рецензентов эпопеи: "Солнце мертвых" - плач. Пророк Иеремия плакал об одном городе. Иван Шмелев в "Солнце мертвых" вознес свой плач о городах и областях, о целом народе…".
Е.А. Осьминина в статье "Песнь песней смерти» расценивает форму произведения как дневниковую. Однако авторский вариант жанрового обозначения при всей его неожиданности является наиболее убедительным, так как "предмет эпопеи - не действие (судьба), а шире - событие, то есть бытие во всем объеме", - пишет Г.Д. Грачев.
Смысл заглавия: «Солнце мёртвых» – летнее, жаркое, крымское – над умирающими людьми и животными. «Это солнце обманывает блеском... поёт, что ещё много будет дней чудесных, вот подходит бархатный сезон». Хотя автор к концу объясняет, что «солнце мёртвых» – сказано о бледном, полузимнем крымском. (А ещё «оловянное солнце мёртвых» он видит и в равнодушных глазах далёких европейцев)
Ильин отмечал: «Заглавие “Солнца мертвых” – по виду бытовое, крымское, историческое, таит в себе религиозную глубину: ибо указует на Господа живого в небесах, посылающего людям и жизнь, и смерть, - и на людей, утративших Его и омертвевших во всем мире». Вспоминая о дореволюционном прошлом, герой-повествователь рассказывает: «Люди ладили с солнцем, творили сады в пустыне». После прихода к власти большевиков все изменилось. Люди, ранее жившие в единстве с Богом, теперь отвернулись от него. Поэтому солнце выжигает землю, обрекая все живое на страдания от голода.
Тема: разрушения, гибели. в глобальном смысле - это борьба между жизнью и смертью, между человечностью и животным началом.
Сюжет: в произведении отсутствует сюжет. Шмелев отказывается от начала и отчетливого конца, центральных и второстепенных персонажей, завязки, кульминации и развязки. Главы связываются вместе при помощи внутренних психологических переживаний героя-повествователя – свидетеля происходящих событий. Художественное время «Солнца мертвых» не имеет единой скорости. Появляются отдельные личные хронологии.
Особенности:
Субъекты обозначены суммарно. Это «те, что убивать ходят», «эти», «они», «обновители жизни»:
- «приехали в городок, эти, что убивать ходят»;
- «вот оны... как обкрутылы народ...»;
- «а говорят ли они по радио: «убиваем старух, стариков, детей» ...?»
Предложения, характеризующиеся целостной множественностью субъекта, участвуют в создании атмосферы неопределѐнности и, как следствие - ирреальности: «И вот - убивали, ночью. Днем... спали. Они спали, а другие, в подвалах, ждали...».
Чекисты в произведении сознательно обезличены. О них говорится: «люди с красными звездами», «те, кто убивать ходят» и так далее. Иногда Шмелев использует зооуподобление. Например, у Шурки Сокола «мелкие, как у змеи зубы», а еще от него, «как от стервятника, пахнет кровью». Важную роль в книге играет противопоставление сытости пришедших в Крым большевиков и голодной жизни обычного народа. Пока «все тощают, у всех глаза провалились и почернели лица», новые хозяева пируют – у них много вина из разграбленных крымских погребов, хватает еды. Пока простые люди ходят в лохмотьях, чекисты носят нормальные вещи – у товарища Дерябина есть бобровая шапка, пара шуб – лисья и хорьковая.
Герои: Не раз автор описывает превращение человека в зверя, в убийцу и предателя на станицах эпопеи. Главные герои также не застрахованы от этого. Например, доктор - друг рассказчика - постепенно теряет все свои моральные принципы. И если в начале произведения он говорит о написании книги, то в середине повествования убивает и съедет павлина, а под конец начинает употреблять опий и гибнет в пожаре. Есть и те, кто за хлеб стал доносчиком. Но такие, по мнению автора, еще хуже. Они сгнили изнутри, и глаза их пусты и безжизненны.
Нет в произведении тех, кто не страдал бы от голода. Но каждый переносит его по-своему. И в этом испытании становится понятно, чего по-настоящему стоит человек.
Авторская позиция в «Солнце мертвых» отличается открытой пристрастностью, что делает книгу близкой к «Окаянным дням» Бунина. Шмелев утверждает самоценность ниспосланной свыше человеческой жизни и выступает против использования личности в качестве средства в любых социальных экспериментах.
«Солнце мертвых» - произведение мрачное, тяжелое, страшное но и в нем нашлось место свету, надежде. Вера в духовные силы человека у Шмелева оказывается доминирующей. В начале книги и в финале появляется поющий дрозд, который олицетворяет идею торжества жизни.
Направление: Эпопея "Солнце мертвых" - неореалистическое творение. Категориальная система новой эстетики перевешивает в ней подобную систему традиционного реализма. Уйдя от классического реализма уже в первом периоде творчества, И.С. Шмелев воплощает принципы нового искусства в программном произведении второго периода. По словам Т.Т. Давыдовой, "Шмелев обогащал свой творческий метод достижениями символизма, импрессионизма, экспрессионизма, примитивизма, то есть создавал новый реализм".
https://goldlit.ru/shmelyov/1339-solntse-mertvyh-kratkoe-soderzhanie - краткое содержание
Второе произведение – это ваше, которые вы брали для анализа
Замятин «Пещера».
В период с 1917 по 1920 г.г. Замятин создает цикл рассказов, где действие происходит в послеоктябрьской России, в Петербурге. Это рассказы «Мамай», «Дракон», «Пещера». Они пронизаны тревогой за судьбу человека, России, революции. За год до написания рассказа «Пещера», в 1919 г., в газете «Завтра» он писал: «Война империалистическая и война гражданская – обратили человека в материал для войны, в нумер, в цифру… Умирает человек. Гордый homo erectus становится на четвереньки, обрастает клыками и шерстью, в человеке – побеждает зверь. Возвращается дикое средневековье, стремительно падает ценность человеческой жизни… Нельзя больше молчать». Он и не молчал, рассказав о трагедии, переживаемой людьми в революционном Петрограде, предстающим как возвращение к пещерному веку.
Рассказ «Пещера» - одно из самых талантливых произведений Е. И. Замятина. Интересна история его создания. Толчком к созданию рассказа послужило, как это часто бывало у Замятина, незначительное впечатление. Писатель вспоминает: «На дворе 1919 год. Ночное дежурство зимой. Мой товарищ по дежурству озябший, изголодавшийся профессор, жаловался на здоровье: «Хоть впору красть дрова! Да все горе в том, что не могу: сдохну, а не украду.
На другой день я сел писать рассказ «Пещера».
Вот так житейский эпизод под пером писателя превращается в грандиозное обобщение
Краткое содержание:
В послереволюционном зимнем Петрограде ютятся в промерзшей квартире немолодые уже супруги. Они не имеют ни продуктовых запасов, ни дров. Осталась одна щепотка настоящего чая, редкого в то время продукта. Но они сберегли ещё нечто более важное - любовь друг к другу. Весь город живет почти в таких же условиях. Петроград - уже не столица Российской империи, а большая пещера, в которой существуют люди, потерявшие многое в своей жизни.
Мартин Мартиныч уже забыл про день ангела своей супруги Маши, и вера в Бога все дальше уходит из их жизни. Они перебрались в маленькую комнатку из-за невозможности отапливать всё помещение. Теперь их бог - небольшая буржуйка, которая постоянно требует жертву - дрова. А их то как раз и нет в промороженном насквозь городе. Мартин, переступая нравственный и моральный запрет, совершает воровство дров у соседа Обёртышева, руководствуясь главной целью - сохранить жизнь своей Маше. До этого он просил дрова у соседа, но получил отказ, так как и у того своя семья и дети. Интеллигент Мартин на воровство пошел вынужденно. Но это не остановило Обёртышева подать на него в суд. Кто тут прав? У одного цель - спасти жену, у другого - жена и дети, для которых дрова - дорога в будущее. Но в этом жестоком мире ушли в небытие моральные принципы о том, что все люди - братья. Председатель Селихов выносит решение вернуть дрова, но их уже нет. Где выход? Даже небольшой пузырек со смертельным ядом всего один. Мартин перед дилеммой: отдать его жене, чтобы прекратить её страдания, а самому держать ответ за похищенные поленья дров? Когда-то это могло считаться настоящим убийством, но в нынешнее время - проявление огромной любви, освобождение дорогого человека от страдания и безысходности.
Время и пространство в рассказе. С первых строк рассказа автор погружает нас в обстановку каменного века:
«Ледники, мамонты, пустыни. Ночные, черные, чем-то похожие на дома, скалы; в скалах пещеры. И неизвестно, кто трубит ночью на каменной тропинке между скал и, вынюхивая тропинку, раздувает белую снежную пыль; может быть, серохоботый мамонт, может быть, ветер; а может быть — ветер и есть ледяной рев какого-то мамонтейшего мамонта. Одно ясно: зима. И надо покрепче стиснуть зубы, чтобы не стучали; и надо щепать дерево каменным топором; и надо всякую ночь переносить свой костер из пещеры в пещеру, все глубже; и надо все больше навертывать на себя косматых звериных шкур…»
Строгий ритм, создаваемый обилием пауз (ледники… мамонты… пустыни…) и анафорическими конструкциями («и надо покрепче стиснуть зубы… и надо щепать дерево… и надо всякую ночь переносить свой костер…); экспрессивная образность (таинственный вой, дома-скалы, квартиры-пещеры); и чудовищный гиперболический образ «мамонтейшего мамонта», — все это создает напряженную, жуткую атмосферу.
Ho уже следующий фрагмент заставляет понять, что каменному веку уподоблен день сегодняшний. Эта развернутая метафора появляется еще раз в финале и, таким образом, обрамляет рассказ, очерчивая его пространство — пространство пещерной страны, затерянной среди скал. Ho она напоминает о себе на протяжении всего рассказа, поддерживаясь многочисленными деталями:
«Колыхались лохматые, темные своды пещеры…»;
«Двадцать девятое. С утра — низкое, дырявое, ватное небо, и сквозь дыры несет льдом».
Заметим, что, называя своды пещеры «лохматыми», а небо — «дырявым и ватным», писатель изображает не сам предмет, а передает ощущение мрака и холода, которое хочет вызвать в читателе. В этом явственно проявляется тяготение Замятина к эстетике экспрессионизма.
Экспрессионизм (от лат. expressio — выражение) — художественное направление, возникшее в западноевропейской живописи на рубеже веков. Художники этого направления стремились повышенно эмоционально, страстно выразить свою мысль о мире и неблагополучии человека в нем. Этой задаче подчинены и все их художественные средства: тяготение к абстракции, гротескность, фантастичность образов, невероятные преувеличения, взвинченность и изломанность ритма. «Искусство крика» — так образно называют экспрессионизм искусствоведы.
Как и художники-экспрессионисты, Замятин не дает детального изображения, а лишь намечает контуры, выделяя в описываемом объекте самое впечатляющее, ударное, самое существенное. Мы не найдем в тексте ни одной случайной детали.
Вот как дан в рассказе интерьер комнаты, в которой живут герои:
«В пещерной петербургской спальне было так же, как недавно в Ноевом ковчеге: потопно перепутанные чистые и нечистые твари. Красного дерева письменный стол; книги; каменно-вековые гончарного вида лепешки; Скрябин, опус 74; утюг; пять любовно, добела вымытых картошек; никелированные решетки кроватей; топор; шифоньер; дрова. И в центре всей этой вселенной — бог: коротконогий, ржаво-рыжий, приземистый, жадный пещерный бог: чугунная печка».
Очевидно, что по этому беспорядочному перечислению предметов невозможно точно представить внешний облик комнаты. Отбор предметных деталей подчинен здесь иному художественному замыслу: приметы старого интеллигентского быта (письменный стол, книги, кровать, ноты скрябинского сочинения) перемешаны с деталями быта пещерного человека, т. е., увы, быта сегодняшнего (топор, дрова, лепешки). Такое смешение создает ощущение кризисности, катастрофичности бытия, нового Всемирного потопа («потопно перепутанные чистые и нечистые твари») и отражает центральный конфликт рассказа, конфликт между прежним, духовным — и новым
, пещерным.
Особое место среди названных деталей Замятин отводит печке, уподобляя ее пещерному богу. Коротконогая, ржавая «буржуйка» с огнедышащим чревом действительно внешне напоминает языческое божество. Ho проследим движение этой сквозной метафоры в рассказе:
«Чугунный бог еще гудел»; «Пещерный бог затихал, съеживался, затих, чуть потрескивает» (заметим, что предмет постепенно одушевляется, начинает жить самостоятельной жизнью); «Ho пещерный бог набил брюхо с самого утра, милостиво загудел» (печь протопили, принесли страшную жертву пещерному богу); «…пещерный бог змеино шипел» (Мартин Мартиныч опрокинул на печку чайник); «Равнодушно задремывает чугунный бог» (герои подошли к последней черте).
Обратим внимание, что после первого упоминания печка уже не называется печкой, а именуется лишь пещерным богом, т. е. на первый план выходит не прямое, а метафорическое значение. Дело в том, что печка для героев действительно бог, жестокий и всемогущий, который распоряжается людскими судьбами. Таким образом истинный смысл предмета для Замятина не в его конкретности, а в потаенной, метафорической сущности. Будем иметь в виду эту особенность при рассмотрении системы действующих лиц рассказа, так как с каждым из них связана своя сквозная метафора.
Конфликт, образный строй и система персонажей рассказа.Обратимся к портрету главного героя рассказа Мартина Мартиныча: «лицо у него скомканное, глиняное…» Метафорический эпитет «глиняное» дает представление о бледном, неживом, неподвижном лице смертельно уставшего человека. Опять метафора основана на внешнем сходстве. Ho проследим за этой метафорой по тексту рассказа.
«Глиняный Мартин Мартиныч боком больно стукнулся о дрова — в глине глубокая вмятина». «Тупо ноющие вмятины на глине от каких-то слов и от углов шифоньера, стульев, письменного стола».
Глина — материал мягкий и податливый, как и характер Мартина Мартиныча, в душе которого от каждого удара остается глубокий след. Смысл метафоры постоянно углубляется: от внешнего сходства — к сущности характера.
Найдем в рассказе эпизод, который является кульминацией того конфликта, который намечен в самом начале.
«И на черте, отмеченной чуть приметным пунктирным дыханием, схватились насмерть два Мартина Мартиныча: тот, давний, со Скрябиным, какой знал: нельзя, — и новый, пещерный, какой знал: нужно. Пещерный, скрипя зубами, подмял, придушил — и Мартин Мартиныч, ломая ногти, открыл дверь, запустил руку в дрова… полено, четвертое, пятое, под пальто, за пояс, в ведро — хлопнул дверью и вверх — огромными, звериными скачками».
Это не просто кульминация рассказа. Здесь подлинная человеческая трагедия.
Трагическое — это эстетическая категория, характеризующая неразрешимый конфликт, развертывающийся в процессе свободного действия героя и сопровождающийся страданием и гибелью героя или его жизненных ценностей. С кем же вступает в конфликт Мартин Мартиныч? Герой вступает в конфликт с самим собой, душа его будто раскалывается надвое.
А теперь посмотрим, как «ведет себя» замятинская метафора. Если раньше на глине оставались вмятины, то теперь она раскалывается («и расколотый надвое…»). В данном случае метафора выявляет сущность трагического конфликта: писатель видит трагизм не в конфликте человека с эпохой, а в несовершенстве самой человеческой природы, сочетающей высшую духовность и первобытные инстинкты. Переломная эпоха лишь ставит человека перед выбором. Мартин Мартиныч делает свой выбор: в схватке на лестничной площадке побеждает пещерный человек. Герой остается жив, но погибают его духовные ценности.
Обратим внимание, что после кульминационной сцены в рассказе возникает новая метафора, связанная с главным героем. Мягкий, податливый и наконец раздавленный Мартин Мартиныч превращается из человека в механизм. (Заметим, что в романе «Мы», в мире далекого будущего, у Замятина будут действовать механические люди, марширующие под звуки Музыкального завода, люди, для которых музыка Скрябина (опус 74) — «забавнейшая иллюстрация» того, что получалось в XX веке в припадках «вдохновения» — «неизвестная форма эпилепсии».) Уже в этом рассказе Замятин намечает образ иного мира, идущего на смену каменному веку.
Однако вернемся к «пещерным» жителям и найдем те сквозные метафоры, которые связаны с другими героями рассказа. В портретной характеристике Обертышева мы увидим «желтые каменные зубы, и между камней — мгновенный ящеричный хвости
к — улыбка», увидим, как он «каменнозубо улыбался». Камень не случайно становится лейтмотивом образа Обертышева, человека холодного, неприступного, равнодушного. Его равнодушие агрессивно, поэтому — «желтые каменные зубы сквозь бурьян, желтые зубы — из глаз, весь Обертышев обрастал зубами, все длиннее зубы». И вот перед нами гротескный образ пещерного чудовища.
Отметим, насколько выразителен замятинский гротеск. Предельное преувеличение какой-либо одной детали создает характер, формирует читательское отношение к нему и замещает подробное описание.
Художественный мир рассказа необычайно цельный. Все замятинские метафоры — глина, камень, мамонт («мамонтоподобным» назван домовый председатель Селихов) — связаны с главной метафорой рассказа — с метафорой каменного века. И в то же время каждая из них выявляет конкретную индивидуальность персонажа.
Особенности речевых характеристик в рассказе. Еще одно средство раскрытия характеров героев — речь. В речи персонажей преобладает разговорный стиль, она лишена закругленности, в ней нет сложных предложений, нередки пропуски слов, недосказанные фразы. Ho одновременно она и ярко индивидуализирована. Так, для речи Обертышева характерны бесконечные повторы, заискивающая интонация. Кстати, именно эта слащавая манера говорить вызывает, пожалуй, большее читательское отвращение, чем его отказ поделиться с Мартином Мартинычем дровами. Речь Селихова отличается пристрастием к вводным словам («во-первых — во-вторых»); любимое словечко «потеха» он употребляет в связи с событиями отнюдь не всегда смешными.
Ho наиболее своеобразна речь Мартина Мартиныча. Неполнота, обрывистость, недосказанность — вот те ее качества, которые сразу бросаются в глаза. И это психологически объяснимо, ибо Мартин Мартиныч на протяжении всего рассказа пребывает в состоянии предельного нервного напряжения.
Особенно важно для понимания замятинской стилистики то, что эти характеристики можно отнести и к авторской речи. Чтобы выяснить, с чем связана такая манера повествования, рассмотрим ряд примеров из текста. Вот один из них:
«— Понимаешь, Март, — если бы завтра затопить с самого утра, чтобы весь день было, как сейчас! А? Ну, сколько у нас? Ну с полсажени еще есть в кабинете?
До полярного кабинета Маша давным-давно не могла добраться и не знала, что там уже… Туже узел, еще туже!»
Чего не договаривает автор, обрывая фразу многоточием? Почему не говорит, что же в действительности «там уже»? Ho читатель вправе и сам додумать, сам понять, что в «полярном кабинете», увы, не осталось дров. Замятин — писатель XX века; в отличие от классиков века XIX он не объясняет, а рассчитывает на чуткость самого читателя. А может быть, он боится произнести эту страшную правду, чтобы не убить надежду в Маше?..
Значит, авторская речь — не бесстрастное объективное повествование, но голос человека, глубоко сопереживающего своим героям.
Рассмотрим еще один пример. Разговаривая с Селиховым о всевозможных мелочах, Мартин Мартиныч стремится не дать ему завести разговор о главном, о совершенной им краже, он хочет заговорить своего гостя, «подбросить в Селихова дров». Обратим внимание на то, что автор использует именно эту разговорную метафору — «подбросить дров». Ведь на дровах сосредоточено сейчас внимание Мартина Мартиныча. Таким образом, авторская речь фиксирует внутреннее состояние героя, его мысли, причем иногда еще не оформившиеся в слова («мысленный язык», по определению самого Замятина). Вероятно, еще и поэтому для авторской речи так характерны неполнота, недосказанность.
Смысл названия в том, что автор погружает читателя как бы в атмосферу каменного века, в те времена, когда люди жили в пещерах, их богом был огонь, и этот бог требовал жертв.
Рассказ завершается метафорой:
«И на черте, отмеченной чуть приметным пунктирным дыханием, схватились насмерть два Мартин Мартиныча: тот давний, со Скрябиным, который знал: нельзя — и новый, пещерный, какой знал: нужно...»
Мартин Мартиныч старается победить в себе эту мысль, победить самого себя - пещерного. Он стягивается узлом до предела натянутых нервов. Здесь опять Замятин создает удивительно звучащий образ - "туже узел, еще туже!" - словно плачет струна под безжалостным смычком... Струна рвется: "Запустил руку в дрова... полено, четвертое, пятое, под пальто, за пояс, в ведро - хлопнул дверью и вверх - огромными, звериными скачками"... Рвется струна …
Это не просто кульминация рассказа. Здесь подлинная человеческая трагедия.
Герой украл, и теперь можно жечь все, конец уже неотвратим, мы понимаем, что стоит за этим: "Все сжег - я все сжег - все..."
Стук топора, и Март расколот.
Обратим внимание на хронологическую разлиновку рассказа. События начинаются 28 октября, когда еще бывают «синеглазые дни», когда еще есть надежда на спасение.
«Двадцать девятое. С утра - низкое, дырявое, ватное небо, и сквозь дыры несет льдом... Только бы сегодня: «завтра» - непонятно в пещере: только через века будут знать «завтра», «послезавтра…
Сумерки. 29 октября состарилось. 29 октября умерло».
Смерть героев остается за пределами рассказа. Умирает время, умирает эпоха с ее нравственными понятиями: не убий, не укради.
Замятин изображает трагедию в душе одного человека, но для него это трагедия истории, трагедия эпохи, эпохи крушения гуманизма. Уходит старый Петербург с его жизненным укладом, а вместе с ним уходит многое – наша культура, наш язык, нравственность, тепло и доброта человеческих отношений, да что там – даже понимание ценности человеческой жизни…
Трагедия интеллигенции в России XX века - очень глубокая тема.
Проблемы:
-выбор людей во времена исторического перелома
Сущность конфликта – выбор между человеческим и пещерным. Мартин Мартиныч делает свой выбор: в схватке на лестничной площадке побеждает пещерный человек. Герой остается жив, но погибают его духовные ценности.
Пещерная» жизнь приводит, утверждает автор, не только к физическим страданиям, она делает людей бессильными перед звериным натиском сгущающихся обстоятельств и таит реальную опасность духовного разрушения. Мартин Мартиныч и Маша, главные герои рассказа, еще вспоминают счастливые дни из прошлой, отрезанной навсегда жизни, когда любовью была сотворена вселенная. У них еще «пробивались зеленые стебельки – мысли» (стр. 412) и вспоминались «синеглазые дни» из прошлой, отрезанной навсегда жизни. Семья же Обертышевых: «каменнозубый» Алексей Иванович, с явными признаками трусливого приспособленчества и развивающегося умственного косноязычия, проявляющегося в бесконечном повторении одних и тех же слов, его жена и дети – «обертышевская самка и трое обертышат» (стр. 413) живут в своей «пещере», самозабвенно ее укрепляя, замуровывая. И сознание их уже почти на уровне «пещерного».
Обертышев советует все отдать «пещерному богу» – и книги, они «отлично горят, отлично, отлично…». Замятин указывает на признаки безнравственно-пошлого отношения к культурным ценностям некоторых представителей интеллигенции, с патологической легкостью готовых жечь книги, а фактически отрекающихся от своих убеждений, утрачивающих свободу духа.
Писатель показывает, что, категорически отказав Мартину Мартинычу в пяти поленьях, Обертышев раскрывает свою эгоистически-бесчувственную сущность. Но и Мартин, укравший у него эти поленья, чтобы поддержать угасающую Машу хотя бы в день ее именин, 29 октября, Мартин – новый, с пещерными инстинктами, а не прежний, живший в мире музыки Скрябина.
Побеждает зло, ставшее в атмосфере равнодушия и животной ненависти благом, способом физического выживания. Но для Мартина его поступок – источник душевных терзаний, ожидание высшего возмездия – его совести. Он оказывается на другом полюсе, вдали от разучившейся смеяться Маши, от событий в городе, – большой «пещере». Писатель ставит острый вопрос: оправданы ли сегодняшние жертвы, будет ли полноценной завтрашняя жизнь без исчезнувших во времени людей? «Завтра – непонятно в пещере; только через века будут знать “завтра” и “послезавтра”» (стр. 415). Умирающая Маша, принявшая яд, – бессмертна для мужа, сочувствующего автора и неравнодушного читателя; но Мартин, которого Маша называет Март, и в этом сокращении его имя ассоциируется с весной, вряд ли способен на душевное обновление: психологически он тоже мертв.
