Обряд. А. Н. Веселовский в своей «Исторической поэтике» отмечал ведущую роль обряда в развитии культуры, а между ритуалом и мифом не видел никакой связи. В современной науке наибольшее распространение получила точка зрения, принимающая семантическое единство мифа и ритуала как теоретической и практической сторон одного и того же явления.
Любое действие может стать обрядом, если оно теряет целесообразность и становится семиотическим знаком. Обряд тесно связан с мифами и ритуалами. Некоторые ученые выводят происхождение мифа из обряда и ритуала (К.Леви-Строс, Е. М. Мелетинский). Обряд в отличие от ритуала имеет более сложную структуру, включает несколько этапов и более длителен во времени. Он сопровождается специальными песнями, драматическими действиями, хороводами, ряжением, гаданием и т.п. Миф может обосновывать происхождение обряда.
В сущности каждый обряд символизирует и воспроизводит творение. Обряды подтверждают основные принципы мирового порядка в русле конкретной традиции. Обряд и есть освященное многовековой традицией условно-символическое действие, он складывается на основе обычая и наглядно выражает
устойчивые отношения людей к природе и друг к другу; обряд издревле помогал людям общаться, обобщать и передавать социальный опыт, гармонизировал человеческие переживания, и вообще создавал условия для того, чтобы человек осознал себя членом сообщества себе подобных. Примерами обрядов могут служить родильные обряды, крестины, сватанье, свадьба, похороны, поминки и др. Например, белорусский ФЕ пасадзiць на пасад означает «готовить место и сажать невесту и жениха на свадьбе в почетном углу» и «отдавать замуж». Таким образом, данный фразеологизм закрепил в своей семантике обряд сажать молодую на почетное место во время свадьбы, ее сажали на дежу, которая накрывалась тулупом (А. Сержпутоуский).
Ритуал — система действий, совершаемых по строго установленному порядку, традиционным способом и в определенное время. Это форма «превращенного сознания» (термин В.Зомбарта), он является главным механизмом коллективной памяти, который во многом определяет жизнь человека и теперь.
Ритуал появляется у животных, объединенных в крупные сообщества; как утверждает К. Лоренц, все человеческие ритуалы возникли у человека естественным путем, т. е. в своих истоках человеческий ритуал и ритуал животных едины. У ритуала К. Лоренц выделяет три функции: 1) снятие агрессии, 2) обозначение круга «своих», 3) отторжение «чужих». Ритуал столь важен для человека, что существует гипотеза, будто язык возник в русле ритуала.
По В.Тэрнеру, ритуал — важное средство поддержания общих норм и ценностей народа, поскольку сложная система ритуала связана с символом, подражанием и восприятием, т. е. опирается на доминантные стороны человеческой психики. Таким образом, действие становится ритуалом, когда оно теряет целесообразность и становится семиотическим знаком.
В.Тэрнер писал: «...ритуал и символика — не просто эпифеномены или маскировка более глубинных социальных или психологических процессов, ...они обладают онтологической ценностью, имеющей определенное отношение к состоянию человека... Расшифровка ритуальных форм и раскрытие происхождения символических действий, возможно, более полезны для нашего культурного роста, чем мы до сих пор предполагали». Ритуалы на заре истории человечества были невербальными текстами культуры людей, а само знание ритуалов было символом, определяющим уровень овладения культурой и социальную значимость личности. Подражательность ритуального поведения требовала от каждого индивида следовать образцам и исключала творческий подход. Индивидуальное самосознание в этих условиях развивалось слабо и почти полностью сливалось с коллективным.
Ритуал нельзя сводить к театрализованному действию, иллюстрирующему миф, ибо миф проникал во все формы жизнедеятельности людей. Устная трансляция мифа, как и ритуальные действия, обеспечивала единство взглядов на мир всех членов сообщества, объединяла «своих» и отделяла их от «чужих». Можно предположить, что семантика знаков человеческого языка, которые возникли на базе ритуала, должна отражать прежде всего структуру прототипических ситуаций.
Ритуал магически связывал людей с живыми силами природы, с персонифицированными мифическими существами, богами; древние ритуалы — это своего рода обряд оберега от вреда. Например, сглаз — специфический вид вреда, нанесенного визуальным путем. Отсюда беречься от сглаза — не попадаться на глаза, не смотреть в глаза. Дурной глаз входит в архетипическую модель мира. Око — окно в иной мир. Через окно иной мир врывается в дом в сказках, как, например, вампиры и вурдалаки проникают в дом сквозь окна.
Бережет человека и смех, точнее, ритуальный смех.
Уже на самых ранних стадиях развития культуры рядом с серьезными культами существовали и смеховые, срамословящие и высмеивающие божество: его ругают, над ним издеваются, чтобы утвердить жизненное начало вслед «умирающему» божеству; смех, сопровождающий эти культы, и назывался ритуальным смехом. Так древний и средневековый человек освобождался от религиозного догматизма, от мистики и благоговения, молитвенного состояния. Так создавался второй, как бы параллельный, мир, в котором жил человек. Это было для него необходимо, ибо официальный праздник не вполне соответствовал человеческой природе, искажал ее, поскольку был абсолютно серьезным.
Смех по своей семантике амбивалентен. В языческом обществе он имел сакральную символику, своеобразный магический жест. В христианской культуре смеются смерть, дьявол и прочая нечисть, отсюда фразеологизм дьявольский смех. Считается, что уже с самого рождения возле человека находится как ангел-хранитель, так и дьявол-искуситель, соблазнитель. И если ангел радуется, умиляясь добрым поступкам человека, то дьявол осклабляется и хохочет при виде злых дел. Христос, его апостолы и святые никогда не смеются, лишь улыбаются, радуясь.
Запрет на смех находит отражение в славянском фольклоре — в тех русских сказках, где живой проникает в царство мертвых: сказки о Бабе Яге, где героя предупреждают: «Придешь в избушку — не смейся!». Отсутствие смеха — признак пребывания в царстве мертвых, ибо мертвые не смеются. Смеясь, мертвый выдает себя за живого. Поэтому смеется, например, русалка в одноименном стихотворении В.Я.Брюсова: Еще нежней, еще коварней,| Смеялась, зыбля камыши. По славянскому поверью, хохочет в лесу леший, заманивая к себе людей. В стихотворении «Папоротник» В.Брюсов пишет: Все виденья, всех поверий, | По кустам кругом хохочут.
В тесной связи с запретом на смех формируется значение фразеологизма сардонический смех (смех смерти). Внутреннее содержание этого фразеологизма — существовавший у древнего населения Сардинии обычай убивать стариков и при этом громко смеяться. Смех не одобряется древними славянами, отсюда выражения типа дурня па смеху пазнаеш; па латках пазнаеш скупого, а па смеху — дурного (бел.), русские фразеологизмы и поговорки смеху подобно (о смехотворном — неодобр.), смех без причины — признак дурачины и др. Выражение гомерический смех также имеет негативную окраску: это громовой смех, подобный тому, каким смеялись на пиршествах олимпийские боги в «Илиаде» Гомера.
Было время, когда клятву ели, т.е. ели землю, изображая породнение с ней, как бы жертвуя собой при этом. Данный обычай закрепился в языке во ФЕ «есть землю»
Песня «Лазарь бедный», которую пели нищие и обиженные, усиленная семантикой самого имени Лазарь («бог помог»), подкрепленная библейской легендой о Лазаре, который получил награду за свои мучения на том свете, трансформировалась во фразеологизм «петь лазаря» в значении «пытаться разжалобить, вызвать сочувствие».
К фразеологизмам поведения можно отнести ФЕ с компонентом «смех»: и смех и грех, поднимать на смех (русск.); памiраць ад смеху, не на смех, надрывацъ жываты ад смеху, паехаць ад смеху (бел.) и др., которые кодируют в своей семантике запрет на смех. Но есть и другая сторона у смеха. А. А. Потебня видит связь смеха со светом и жизнью. В мифах народов мира, в которых повествуется о проглоченных рыбами, смех — возврат к жизни. По украинскому поверью, ворон похищает детей на тот свет, и если мать успеет рассмешить ребенка, он остается с ней, а если не успеет, то он достается ворону. Следы этого аспекта значения у смеха имеют фразеологизмы: смех разбирает, смешинка в рот попала и др.
Эта амбивалентная древняя семантика смеха формирует отношение к нему в современной культуре восточных славян, где смех не только выражение радости, но с ним связаны и такие слова как насмехаться, пересмешник (мифическое существо, источник эхо). Заговор. Урон, по Т.В.Цивьян, — семантизируется как наговор, т.е. вред, нанесенный словом. Чтобы избавиться от него, нужен заговор. Заговоры и заклинания уходят своими истоками в глубокую древность. Первые сведения о них у восточных славян встречаются в летописных сводах X в., в договорах XI в. русских с греками. Позднее заговоры включаются в древнерусские памятники, а с XVI—XVII вв. о них есть сведения в судебных документах о колдовстве.
Точки зрения на происхождение заговоров и заклинаний различны. Ф.И.Буслаев и А.Н.Афанасьев, например, настаивали на их связи с мифом (Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. — СПб., 1861. — Т. 1; Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. — М., 1866. — Т. 1). А. А. Потебня усматривал в заговорах склад древнего поэтического мышления. По его определению, они — «словесное изображение пожелания через сравнение» (Потебня А. А. О некоторых символах в славянской народной поэзии. — Харьков, 1914. — С. 147). Существуют разные мнения о возникновении заговоров: на основе византийских апокрифов (А. Н. Веселовский), на основе халдейских книг (В.Ф. Миллер), на основе чернокнижия.
