Рассказ «Художники» (1879) может восприниматься как своего рода художественный манифест писателя. Перед нами снова привычная структура психологической новеллы, строящейся на чередовании двух самосознаний, исповедальных самоотчётов. Но здесь предметом размышления становится не война или социальный абсурд, а искусство, его сущность, его назначение. Два ведущих героя рассказа – художники, олицетворяющие разные концепции искусства.
Дедов защищает так называемое «чистое искусство», «искусство ради искусства», которое считает недопустимым подчинение творчества текущим интересам времени, какую-то социальную ангажированность. Здесь утверждается необходимость служения вечному, идеальному. В живописи того времени это предполагало исключительный интерес к пейзажу. Предметом становится не запутанный человеческий мир, а красота, умиротворённость природы, в этот мир можно уйти от сложностей жизни.
Рябинин олицетворяет искусство социального служения, посвященное людям и их страданию. Гаршин отдаёт меру справедливости обеим сторонам: Дедов до некоторой степени имеет право уходить от проблем жизни в сферу эстетской гармонии и умиротворённости, потому что сам в собственной жизни сталкивался со многими трудностями и знает о человеческом страдании не понаслышке. Рябинин, напротив, слишком легко шёл по жизни, всё ему давалось само собой.
Но симпатии автора всё-таки обозначены недвусмысленно, он на стороне Рябинина. Дедов скомпрометирован, служение высокому вечному идеалу красоты причудливым образом переплетается с коммерческой направленностью его искусства. Во время прогулки гребцу, представителю простого народа, не верящего в нужность живописи, если она не «духовная» (т.е. если рисуются не иконы), говорит, что за картины платят тысячами, чем мгновенно возвращает уважение гребца. «Не буду же я с ним разговаривать о высоком предназначении искусства», думает Дедов, но это самооправдание героя недействительно в авторском кругозоре.
Рябинин посвящает свою живопись миру реальных людей с их трудностями. Ярче всего это реализовано в его центральном произведении – картине «Глухарь». Этим словом на профессиональном жаргоне называют человека, который внутри металлической емкости удерживает заклепки, по которым бьют снаружи. Он принимает удары молота по сути на свою грудь – работа, которая обрекает человека на очень быструю смерть. Но всегда находятся люди, положение которых настолько безвыходно, что им приходится браться за эту работу. Такой человек и становится героем картины Рябинина. Задача такого произведения, по мысли героя, – будить людей, в том числе причиняя боль. «Ударь их в сердце, лиши их сна, стань перед их глазами призраком. Убей их спокойствие, как ты убил моё!» – обращается художник к герою своей картины.
Такова же установка и самого Гаршина. Писатель – представитель так называемого «болевого искусства», установки которого востребованы в рамках этого писательского поколения.
Жанровая система Гаршина не исчерпывается психологическими новеллами. Второй полюс жанровой системы гаршинской малой прозы образуют условно-символические произведения, притчи, сказки.
Характерным образцом условно-символической прозы писателя является сказка «Attalea princeps» – о гордой бразильской пальме, в самом названии которой присутствует отсылка к её королевскому происхождению. Попадая в оранжерею, она не смиряется с заточением, начинает бороться за свободу, стремительно расти и в итоге пробивает стеклянную крышу. Но эта борьба была абсурдной: снаружи мороз, которого не выдержит бразильская пальма. Борьба заканчивается тем, что гордое дерево спиливают.
Салтыков-Щедрин отказался публиковать в этот рассказ «Отечественных записках», из-за того что финал этой истории борьбы пессимистический, безнадежный. Но нужно всё же понимать, что в концепции Гаршина «действия» его специфической героини не опровергаются и не осуждаются.
