Экспериментальная англо-американская поэзия. Экспериментальная литература (тж. Авангардная литература) — совокупность литературных жанров и стилей, одной из основных черт которых являются литературные инновации, в первую очередь в области формы.
Первым текстом, который относится к этой категории, считается роман Лоренса Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена», опубликованный в 1759 году. Он появился так рано, что его только с большой натяжкой можно назвать ниспровергающим каноны, так как сами каноны романа к этому времени ещё не устоялись. Однако в его издевательстве над повествованием, в использовании необычных графических средств (например, полностью чёрных страниц, выражающих скорбь, вызванную смертью персонажа) находили вдохновение многие авангардные литераторы послевоенного времени. Тем не менее, даже в это время произведение Стерна не обошлось без недоброжелателей. Сэмюэл Джонсон (1740—1795), если верить цитате, которую приводит Джеймс Босуэлл, однажды сказал: «The merely odd does not last. Tristram Shandy did not last» (англ. Простая эксцентричность не может длиться долго. «Тристрам Шэнди» долго не продержится). Дени Дидро в романе «Жак-фаталист и его хозяин» обратил, «вывернул наизнанку» многие литературные приёмы Стерна, что делает произведение Дидро одним из ранних примеров металитературы.
В 1910-х годах авангардизм в литературе обрел большую популярность[1], многие европейские и американские писатели увлеклись экспериментированием с формой. Многие тенденции, возникшие в этот период, частью оформидтсь в новое - модернистское движение. Самыми известными произведениями авангарда того времени были «Песни» Эзры Паунда, послевоенные работы Томаса Элиота, проза и драматургия Гертруды Стайн. Наиболее значительным послевоенным экспериментальным произведением считается роман Джеймса Джойса «Улисс». Этот роман оказал сильное влияние не только на литераторов авангарда, таких как Вирджиния Вулф или Джона Дос Пассоса, но и на более традиционных писателей, например, Эрнеста Хемингуэя.
Исторические авангардные движения также внесли свой вклад в развитие экспериментальной литературы начала и середины XX века. Основатель дадаизма поэт Тристан Тцара использовал в своих манифестах вырезки из газет и экспериментальные типографские средства. Футурист Филиппо Томмазо Маринетти придерживался концепции «слова на свободе», взрывая не только границы традиционного литературного повествования, но и типографского оформления книг, как, например, в его сборнике стихов «Занг-Тум-Тум», который представляет собой причудливый монтаж разбросанных печатных строк, математических и телеграфных знаков. Писатели, поэты и художники, входившие в движение сюрреализма, использовали ряд необычных техник, чтобы ввести себя в мистическое, подобное сну, состояние. В качестве примера можно привести книгу «Magnetic Fields», написанную Андре Бретоном и Филиппом Супо, или «Скорбь о скорби», роман-сон, написанный под гипнозом Робером Десносом.
К концу 1930-х годов в свете сложной политической ситуации в Европе модернизм производил впечатление неадекватной, эстетизированной и даже безответственной реакции на опасность мирового фашизма. Экспериментальная литература исчезла из поля зрения общественности и просуществовала в 1940-х годах только в лице её разрозненных представителей, таких как Кеннет Патченen. В 1950-х годах литература битников рассматривалась как реакция на убогость прозы и поэзии того времени. Полумистический роман Джека Керуака «Видения Жерара»en представил новый формальный подход к стандартам повествования того времени.
Дух европейского авангарда жил и в литературе нового послевоенного поколения. Поэт Исидор Ису основал группу леттристов, которые в своей прозе, стихах и фильмах исследовали границы между устным и письменным словом. Группа УЛИПО (фр. OULIPO, сокращение от Ouvroir de littérature potentielle — Цех потенциальной литературы), собрала писаталей, художников и математиков, которые изучали инновационные комбинаторные средства генерации текстов. Она была основана писателем и поэтом Раймоном Кено и математиком Франсуа Ле Ланнуаen. В группу вошли также Итало Кальвино и Жорж Перек. Кено в сборнике «Сто тысяч миллиардов стихотворений» (фр. Cent Mille Millards de Poèmes) использует для генерации комбинаций сонетов учебник физики, а роман Перека «Жизнь: руководство пользователя» (англ. Life: A User's Manual) использует с той же целью известную математическую задачу «Путешествие коня по шахматной доске».
1960-е годы примечательны непродолжительным взлётом модернизма и появлением постмодернизма. Гласность вокруг судебного дела о непристойности против американского писателя Уильяма Берроуза и его романа «Голый завтрак» породили широкую популярность и восхищение идеей неограниченной и неподцензурной свободы. Берроуз известен также как создатель стиля «cut-up» (метод нарезок), когда произведение компоновалось из отдельных строк и текстовых фрагментов, вырезанных из различных книг и газет. В концу 1960-х годов экспериментальные течения в литературе стали настолько популярными, что даже авторы, известные своей приверженностью к классическому литературному стилю (Бернард Маламуд, Норман Мейлер), демонстрировали склонность к экспериментам. Важным направлением в литературе этого периода стала метапроза, наиболее ярко проявившаяся в произведениях Джона Барта и Хорхе Луиса Борхеса. В 1967 году Барт написал эссе «Литература истощения», которое считается манифестом постмодернизма. Эталоном постмодерна стал ставший бестселлером роман Томаса Пинчона «Радуга земного тяготения». Значительными представителями этого стиля считаются Дональд Бартельм (в жанре короткого рассказа), Роберт Куверen и Рональд Сукеникen.
В более позднее время, в 1970-е и 1980-е годы, наиболее известными писателями-экспериментаторами были Итало Кальвино, Майкл Ондатже, Хулио Кортасар. Наиболее известные произведения Кальвино — «Если однажды зимней ночью путник», где часть глав изображает читателя, который собирается прочитать книгу под названием «Если однажды зимней ночью путник», а остальные образуют собственно повествование; и «Невидимые города», где Марко Поло рассказывает о своих путешествиях хану Хубилаю, хотя они живут в одном городе и общаются в чате. Роман в стихах «Избранные труды Малыша Билли» Майкл Ондатже написан в стиле альбома газетных вырезок, а главы романа Хулио Кортасара «Игра в классики» могут быть прочитаны по порядку с 1 по 56 главу или по маршруту, предложенным автором.
Аргентинец Хулио Кортасар — один из целой плеяды латиноамериканских писателейen, создавших шедевры литературы XX и XXI веков, смешивая фантастические зарисовки, журнальный стиль и художественную литературу. Испаноязычная литературная классика этого региона включает мексиканский роман «Педро Парамо» Хуана Рульфо, колумбийская семейная хроника «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса, перуанский политический роман «Война конца света»en Марио Варгаса Льоса, пуэрто-риканский испанглийский драматический диалог «Йо-йо-Боинг» Джаннины Браски и кубинский революционный роман «Рай»en Хосе Лесамы Лима.
Современные американские авторы Дэвид Фостер Уоллес, Джаннина Браски и Рик Мудиen сочетают некоторые экспериментальные формы 1960-х годов с иронией и более выраженной тенденцией к доступности и юмору. Роман «Бесконечная шутка» Уоллеса — объёмное произведение, описывающее жизнь в теннисной академии и реабилитационном центре; сюжетная линия часто прерывается отступлениями, которые оформлены в виде сносок и часто превращаются в основную сюжетную линию; в итоге сноски занимают в романе более 100 страниц, и многие из них имеют свои собственные сноски. Другие писатели, такие, как Николсон Бейкерen, наоборот, склонны к малым формам. Его бессюжетный роман «Бельэтаж» в стиле потока сознания на протяжении 140 страниц описывает подъём офисного клерка с этажа на этаж на эскалаторе во время обеденного перерыва. Американский писатель Марк Данилевский в романе «Дом листьев» комбинирует элементы хоррора с академической литературой и типографскими экспериментами.
Греческий автор Димитрис Лиакос в романе «Z213: Выход» создаёт своего рода современный палимпсест, и сочетая цитаты из дневников двух рассказчиков вперемежку с отрывками из библейской книги «Исход», рассказывает о путешествии, в котором реальности внутреннего и внешнего мира постепенно сливаются.
В начале XXI века многие образцы экспериментальной литературы отражают появление компьютеров и информационных технологий, часто с использованием искусственных сред, о которых они рассказывают. Такие произведения часто называются, электронной, гипертекстовой или кодированной («codework») литературой.
Поэты Черной Горы. Школа поэтов Черной Горы сформировалась вокруг Блэк Маунтин Колледж - экспериментальной школы искусств в Эшвилле, Северная Калифорния, в которой в начале 50-х годов читали лекции поэты Чарльз Олсон, Роберт Данкен и Роберт Крили. В ней учились Эд Дорн, Джоэль Оппенгеймер и Джонатан Уильяме, а Пол Блэкберн, Лэрри Эйгнер и Дениза Левертов публиковали свои стихи в журналах "Ориджин" и "Блэк Маунтин ре-вью", издаваемых в колледже. Поэтическая практика этой школы связана с теорией "проективного стиха", сформулированной Чарльзом Олсоном, который отстаивал открытую форму, вытекающую из соотнесенности спонтанных дыхательных пауз в речи и поэтической строки, набранной на странице.
Среди наиболее значительных поэтов, принадлежащих к этой школе, назовем Роберта Крили (р. 1926 г.), стиль которого характеризуется сжатостью и минимализмом. В стихотворении "Предостережение" (1955 г.) поэт дает волю своему яркому и жестокому воображению:
Люблю, люблю - и потому Я б
раскроил тебе башку, в
глазницах вставил бы свечу.
Любовь - усохнет и умрет,
забудь лишь амулета власть и
оторопь при виде глаз.
(Пер. А. Нестерова).
Анализ одного из стихотворений.
Роберт Данкен – Моя мать хотела бы быть сокольничей (вольный перевод).
Моя мать предпочитала бы быть сокольничей,
чтоб я, ее гей- соколок, переступающий с ноги на ногу на ее запястье,
прилетал с кровавой добычей из синевы неба,
где я мечтал бы в моем маленьком клобучке* со множеством бубенчиков,
которые бряцали бы, когда я поворачивал голову.
Моя мать предпочитала бы быть сокольничей.
Она шлет меня туда, куда Ей хочется.
Она отпускает меня на длину своего должика*,
откуда я пячусь в тоске.
Я в ужасе, что она вышвырнет меня,
из-за моего отступления, моего промаха, провала ее поручения.
Она хотела бы приканчивать маленьких птичек.
И я хотел бы приканчивать маленьких птичек.
Когда же она позволит мне прикончить маленьких птичек,
пронзенных в полете с их сломанными шейками,
их головками, повисшими, как цветы на стебле?
Я топчу запястье моей матери и хотел бы выпустить кровь.
Маленький клобучок нахлобучен на глаза.
Я ныряю в свою нахлобученную тишину,
разговаривая с самим собой и проваливаясь в сон.
Потому что она глушит мои мечты в клобучке, что сделала для меня,
нашив вокруг бубенчики, звенящие, когда я двигаюсь.
Она скачет верхом со своим маленьким соколом на ее запястье.
Она использует шип, заставляя меня сжиматься.
Она шлет меня подальше, чтобы испытать мои крылья,
и я возвращаюсь к ней. Я хотел бы приканчивать
маленьких птичек для нее.
Я могу не набрасываться, я должен их приносить аккуратно.
Я набрасываюсь на её запястье моим клювом чтобы пустить кровь,
и ее глаза сдерживают меня, измученные, испуганные.
Она ограничивает мой полет.
Всегда будь у меня на глазах, она говорит.
Она учит меня приносить дичь и сдерживать себя в охоте.
Она поощряет меня куском мяса на ужин.
Но я никогда не должен есть то, за чем она меня посылает.
Было бы замечательно, если бы она заботилась обо мне всегда,
в маленьком клобучке с бряцающими бубенчиками,
на ее запястье, скачущая на великую соколиную охоту, и я
взлетющий на должике от ее сердца к моему сердцу,
чтобы принести жаворонка из голубени к ее ногам,
старающийся изо всех сил, и затем освобожденный для полета.
Моя мать предпочитала бы быть сокольничей,
Чтобы я, ее кречет, охотился по ее воле,
взлетал по ее приказу с ее запястья, как будто я был ее собственной
добычей, как будто ее гордыня
была безгранична, как будто ее глаза
следили за моим полетом даже за горизонтом.
А! Но выше, выше в воздух я летел,
И дальше, дальше, дальше от должика ее воли,
туда, где голубые холмы, туда где гнездятся соколы.
И потом я увидел закат умирающего солнца –
казалось моя человеческая душа закатилась в пламени.
Я набросился на ее запястье там, где она удерживала меня,
и рвал его пока кровь не хлынула горячая, и я услышал ее вопль,
далеко, далеко, далеко от должика ее воли,
к горизонтам звезд, дальше трезвона холмов мира, где
гнездятся соколы
я видел, и я разорвал ее запястье моим беспощадным клювом.
Я улетел, так же как улетел взгляд от муки в ее глазах подальше от ее взгляда,
от всего, что ограничивало мою свободу, от ее жестоких оков на ее запястье,
свободный от крови, чтобы быть свободным от нее.
Моя мать предпочитала бы быть сокольничей,
и даже сейчас, годы спустя,
когда раны, которые я ей нанёс, бесспорно зажили,
и женщина мертва,
её лютые глаза закрыты, и если ее сердце
и было разбито, оно успокоилось,
я был бы соколом и стал свободным.
Я топчу ее запястье и ношу клобучок,
разговаривая с самим собой, желая нанести удар.
* - клобучок – кожаный колпачок,
надеваемый на голову ловчим птицам;
* - должик – поводок, которым
сокол пристёгивается к перчатке;
* - бубенчик – обязательный
атрибут соколиной охоты; привязывается
соколу под хвост, или на ногу; служит
для облегчения отыскания птицы
с добычей в кустарнике.
Стихотворение Роберта Данкена можно отнести к философско-символистской лирике. В основе содержания стихотворения – переживание лирического героя о чрезмерной опеке матери над своим сыном. Автор развивает тему «отцов и детей»; мать не хочет принимать сыновьи помыслы о свободе, держит его возле себя (даже в зрелом возрасте). Автор доносит до читателя мысль о несогласии ребенка быть всегда под контролем своего родителя. Стихотворение называется Моя мать хотела бы быть сокольничей, потому что в стихотворении автор проводит связь между отношениями сокола и сокольничего (сокол подчиняется своему хозяину и обязан беспрекословно выполнять его задания). Сквозь строфы тянется цепочка тропов: эпитетов («горизонты звезд», «голубые холмы»), метафоры («глушит мечты», «умирающего солнца»), сравнения («я, ее кречет»). Автор использует высокую лексику, использует глаголы, описывающие затронутые в тексте проблемы, такие как шлет, отпускает, вышвырнет, позволит, глуши
