Эстетика и поэтика постмодернизма в литературе Англии. Одной из отличительных особенностей английской постмодернистской литературы конца XX века является диалог с культурным наследием предшествующих эпох и, в частности, с викторианской культурой и литературой. Мифологизированность понятия «викторианства» в сознании современного англичанина, идеализирующего его из чувства ностальгии, тоски по былому могуществу Великобритании и преклоняющегося перед его эстетическими достижениями, привела к тому, что викторианская литература стала огромным прецедентным текстом для творчества современных английских писателей. Викторианство приравнивается к особому образу мышления, мировоззрению, и если в послевоенной Европе слово «викторианский» первоначально имело негативный оттенок и обозначало прежде всего проявление регрессивности, эмоциональной сдержанности, сексуальной угнетенности, несвободы, холодности и скрытности, то в конце XX века оно уже приобрело комплиментарный характер, ознаменовав тем самым своеобразную моду на все викторианское. Викторианские ценности, викторианский стиль, викторианский склад ума, викторианский кодекс джентльмена неизменно реконструируются на страницах современной международной викторианы. Викторианская литература оставила заметный след во всей последующей литературной традиции Англии. Ее заслуженно называют золотым фондом английской литературы, одной из наиболее ярких страниц мировой культуры, временем высокой классики. Неудивительно, что английские писатели конца XX века постоянно обращаются в своем творчестве к литературе XIX века, стремясь пересказать или переинтерпретировать с оглядкой на современность классические образцы викторианской прозы. Вся викторианская литература в романах современных английских писателей (П. Акройда, А. Байетт, Д. Лоджа, Г. Свифта, С. Уотерс) предстает как своеобразное сверхтекстовое единство. Викторианский роман становится неким архетипом и рассматривается уже как совокупность всего, что было написано о викторианстве. Поэтому зачастую невозможно выявить все случаи текстовых включений из произведений викторианских писателей, целесообразнее говорить о некоем викторианском тексте в целом как реконструировании основных мотивов, сюжетов викторианской литературы и культуры, упоминании в произведении реалий времени, исторических личностей, знаковых романов эпохи викторианства и общей текстовой ориентации на Англию XIX века.
Мир как текст. Принцип ризомы, ориентация на множественность интерпретаций. Английские авторы постмодернизма, опираясь на викторианский стиль литературы, подгоняли свои произведения под стиль XIX века, создав сверхтекстовое единство.
Ризома (фр. rhizome «корневище») — одно из ключевых понятий философии постмодернизма. Ризома должна противостоять неизменным линейным структурам (как бытия, так и мышления), которые, по их мнению, типичны для классической европейской культуры.
Ризома – специфическая форма корневища, не обладающая четко выраженным центральным подземным стержнем, а с запутанной корневой системой. Термин введен как противовес систематизированному и иерархически упорядоченному принципу организации. Ризома характеризуется нелинейностью, неожиданностью. Это символический лабиринт. Ризома стала символом художественной практики постмодернизма. Отсюда вытекает принцип множественности интерпретаций.
Анализ одного из произведений (по выбору). Айрис Мердок «Черный принц»; Джон Фаулз «Коллекционер»; Т. Стоппард «Розенкранц и Гильдестерн мертвы» и др.
Джон Фаулз «Коллекционер». В романе «Коллекционер», которым дебютировал в 1963 году Дж. Фаулз, присутствуют два главных образа-символа, противопоставленных друг другу - Фредерик и Миранда, связанные на уровне аллюзии с пьесой Шекспира «Буря». В этой пьесе доброе, светлое начало воплощено в волшебнике Просперо, его прекрасной дочери Миранде и благородном принце Фердинанде, а Калибан предстаёт уродливым, злым дикарём.
Клегг - Калибан отождествляется с темной стороной человеческого естества, он ставит себе в заслугу рыцарское отношение к Миранде, лицемерит даже перед самим собой, называя себя Фердинандом. Однако благородное имя Фердинанд, под которым представляется Клегг, не мешает Миранде понять его настоящую сущность - сущность Калибана: «Фердинанд …Вас надо было назвать Калибаном». Калибан Дж. Фаулза не лишен положительных качеств, однако, все благородные порывы его души гибнут из-за его ограниченности и духовной бедности. Оправданием поступкам Клегга и его «душевному уродству» могут отчасти послужить слова, вложенные автором в уста главной героини: «В этом - весь он. Он стремится выглядеть корректно, он должен вести себя прилично и поступать правильно, в соответствии с нормами, существовавшими задолго до нашего рождения…это трагедия…он - жертва убогого мещанского мирка, насквозь пропитанного затхлыми установлениями нонконформистской церкви; жалкая жертва промежуточного социального слоя, униженно и гротескно стремящегося перенять стиль жизни и манеры людей из «высшего общества»…мир Калибана - отвратительней стократ».
И действительно, у этого подчеркнуто обезличенного чиновника из городской ратуши есть нечто общее с Калибаном: он тоже опрокидывает барьеры, переступает все табу, покоряясь своей маленькой идее, он так же труслив, хотя и пытается скрыть это за маской самодовольства и за наигранной уверенностью в себе (троп - антономазия). Калибан - Клегг раб своих желаний, раб обстоятельств, раб случая, раб своего увлечения и «убогого мещанского мирка», в котором он вырос.
Убогость внутреннего мира Клегга не позволяет ему представить и понять мировоззренческие принципы Миранды, не дает ему возможности следовать за ней: «…бедный Калибан, все тащится, спотыкаясь, следом за Мирандой, все не поспевает…», постигать не только внешнее проявление прекрасного, но и его внутреннюю суть: «Ему безразлично, что я говорю, что чувствую, мои чувства ничего для него не значат. Ему важно только, что он меня поймал. Словно бабочку… Ему нужна я, мой вид, моя наружность, а вовсе не мои чувства, мысли, душа, даже и не тело. Ничего, что есть во мне одушевленного, человеческого». Для Клегга вершиной прекрасного является его коллекция бабочек, любование смертью: «он - коллекционер. Коллекционерство - огромное мертвое нечто, заполняющее все его существо».
Полным отождествлением с пустым и темным внутреннем миром Клегга может служить атмосфера полумрака, царящая в его доме, убогость обстановки: «На верху комнаты - очаровательные сами по себе, но затхлые, нежилые. Какой-то странный, мертвый воздух. И вся эта красота уничтожена, убита обстановкой. Фарфоровые утки над прелестным старинным камином…», «Черная, черная, черная тьма», «…какая здесь стоит мертвая тишина. Ни звука… Ни звука - ни внутри, ни снаружи…», «…что кажется самым странным в этом доме? В нем совершенно нет книг…».
Лишенный своего духовного обличья Клегг - Калибан Дж. Фаулза изображен как «…нелюдь, пустое пространство, заключенное в человеческую оболочку…», поклоняющийся смерти - коллекции мертвых бабочек.
Фаулз не случайно сделал Клегга коллекционером бабочек. Коллекционеры не любят живых бабочек. Потому Клегг никак не может привести созданный им идеал в соответствие с реальностью: Миранда - живая, ее мир - мир движения, поиска, творчества. Мир Клегга - мир подполья, замкнутого пространства, в котором творческая личность жить не в состоянии.
Клегг не боится смерти, но боится жизни со всеми ее возможными неприятностями, даже самыми крохотными. Боится и собственного несовершенства, своих грехов. Но это не муки совести, а скорее навязчивые переживания, что он совершил что-то недозволенное. Клегг постоянно ощущает, что всё неправильно, дискомфортно чувствует себя в интимной сцене с Мирандой у камина, что показывает нам его как импотента. Этот мотив присущ зарубежной литературе ХХ века (Э. Хемингуэй, А. Мердок и др.). В данном случае творческая импотенция, абсолютная неспособность героя приподняться над бытом приводит к импотенции физической.
Миранда является полной противоположностью Клегга, она - творческая индивидуальность, ее образ сложный и многогранный. Фаулз усложняет характер героини, показывая его в динамике, что, безусловно, свидетельствует о внутреннем развитии личности.
«…в характеристике Миранды Дж. Фаулз отдает предпочтение философско-символической интерпретации. Душевная жизнь героини в заточении представляет собой постоянную борьбу достоинства и страха, дерзкого вызова, жажды свободы и попыток компромисса…». Путь самопостижения, самоанализа и переоценки ценностей дает Миранде возможность постичь окружающий мир, раскрыть и обрести себя через искусство - искусство слова, живопись, скульптуру: «…о важных вещах, написанных людьми, которые по-настоящему чувствуют и понимают жизнь…». Она кажется единственно реальным персонажем в произведении, способным чувствовать, переживать, мечтать, отстаивать свой собственный взгляд на мир. Даже в заточении Миранда живет своим богатым миром воспоминаний, ощущений, грез: «…Не было прошлого. Не было будущего, только яркое, глубокое ощущение единственности этого мгновения в настоящем. Такое чувство, что вот сейчас кончится, исчезнет все: музыка, мы, луна, все на свете. Что вот сейчас проникнешь в саму суть вещей и обретешь печаль, вечную и неизбывную, но прекрасную, светлую, словно лик Иисуса Христа…», «…Будто лежишь на спине, как тогда в Испании, и смотришь вверх сквозь ветви олив, вглядываешься в звездные коридоры, в моря, океаны звезд. Ощущаешь себя частицей мироздания…». Она любит жизнь и полна желания жить, во что бы то ни стало, она хочет жить и писать то, что дорого и близко ее внутреннему миру: «Люблю честность, свободолюбие, стремление отдавать. Созидание и творчество. Жизнь в захлеб. Люблю все, что противоположно пассивному наблюдательству, подражательству, омертвению души», «Хочу писать…так же просто, с таким же светом… Я хочу писать солнечный свет на детских лицах, цветы на зеленой изгороди или улицу после апрельского дождя. Суть предметов. Как на всем играет свет, даже на мельчайших деталях…». Дж. Фаулз наделяет Миранду способностью видеть и тонко чувствовать уникальность красоты природы. Она остро ощущает необходимость жить в гармонии с ней: «…чудесный, свежий воздух, воздух сада. Замечательный воздух, такой прекрасный, я не в силах его описать. Живой, наполненный запахами трав и деревьев и еще сотнями, тысячами таинственных, влажных запахов ночи…», «Неописуемой красоты и чистоты солнечный диск на кроваво-красных стволах», «Переменчивость света… Охряные стены, добела обожженные солнечным светом. Крепостные стены Аилы. Дворики Кордовы…Только свет». Внутренний свет героини дает ей силы сохранить не только человеческие качества, но и способность размышлять, сочувствовать и желание озарить находящегося рядом Клегга, открыть дверь в иной мир: «…как печальна жизнь, которую он ведет…эти жалкие, несчастные люди…Почувствовала тяжкую, всепоглощающую безнадежность такой жизни. Словно люди на рисунках Генри Мура, в темных туннелях метро…им не надо видеть, чувствовать, танцевать, рисовать, плакать, слушая музыку, ощущать мир вокруг и западный ветер…им не надо быть в истинном смысле этого слова…».
Автор, изображая внешнюю и внутреннюю красоту, обогащает духовные качества Миранды. Возможность писать, кисти, холст и книги являются для Миранды единственно возможным способом общения с внешним миром и ощущением того, что она еще живет.
Противопоставление героев происходит и на лингвистическом уровне.
Внутренняя пустота Фредерика Клегга проявляется даже в общении с Мирандой, в его способности выражать свои мысли только при помощи безликих фраз и выражений. Его речь неинтересна и бессодержательна, хорошим подтверждением тому могут служить слова Миранды: «Знаете, что вы делаете? Видели, как дождь размывает краски? Вы делаете тоже самое со своей речью. Вы лишаете слово цвета, как только собираетесь это слово произнести».
Словарный запас Клегга ограничен и подчеркнуто обезличен, как и его портрет. Коллекционер делит мир на «плохое» и «хорошее», «правильное» и «неправильное». Мир Клегга ограничен рамками его увлечения, он не способен мыслить другими категориями, более яркими.
В рассказе коллекционера мы находим разговорный стиль, просторечия, лексические повторы и отступления от принятых норм: «Ну, наконец, настал тот великий момент», «Короче говоря, тот вечер - самый счастливый в моей жизни...», «После она всегда твердила...» и т. д. Подобные выражение явно принадлежат человеку, малограмотному и плохо владеющему речью.
В повествовании Миранды мы находим большое количество повторов выполняющих в основном, экспрессивную функцию. Большое количество односоставных и неполных предложений придают повествованию Миранды интонацию живой речи, динамичность, эмоциональность.
Практически с самого начала рассказа Миранды мы сталкиваемся с целой группой лексем, значение которых так или иначе связано со светом: «Прошу у него света. Буквально. Дневного света», «Больше всего я тоскую о свежем дневном свете. Не могу жить без света. Искусственное освещение...» и т. д. Для Миранды свет - символ жизни.
Таким образом, особенности синтаксического построения романа позволяют противопоставить грамотно построенную речь умной и образованной Миранды простонародной (иногда с претензией на интеллектуальность) речи Клегга, где имеют место самые разнообразные отступления от нормы.
Исходя из всего вышесказанного, можно заключить, что как у читателя, так и у самого автора Миранда ассоциируется с красотой, светом, свежестью, чистотой. Миранда - это мир прекрасного. Ему противопоставлен мир Калибана - темнота, уродство, искусственность, ограниченность, жестокость, насилие, зло.
Оба героя чувствуют между собой не только идейно-мировоззренческое противостояние, но они также остро ощущают и социальное неравенство: «Борьба между Калибаном и мной. Он - представитель «новых», я - «Немногих»». Автор усиливает контраст в изображении Миранды и Клегга, не только для того чтобы показать межличностный конфликт, но и для того, чтобы вскрыть конфликт социальный.
Подводя итог важно заметить, что «Коллекционер» - не самый сенсационный из романов Фаулза. Но может быть именно этот спокойно - раздумчивый роман и создаёт вполне отчётливое представление о философско-эстетической концепции Фаулза.
Краткое содержание: http://www.briefly.ru/faulz/kollektcioner/
