Становление и автономизация коммуникативистики как науки (Communication Study, Communication Science) началось немногим более полувека назад, но она унаследовала огромный объем разнообразных знаний и представлений о коммуникации (Human Communication), накапливавшихся со времен Платона и Аристотеля в самых различных областях интеллектуальной деятельности. Интенсивная работа мысли, посвященная коммуникации/диалогу продолжалась в ХХ в. и безотносительно к формированию собственно коммуникативной науки: здесь достаточно назвать имена М. Бубера, М. Бахтина, Л. Выготского, Ф. Розенцвейга, О. Розенштока-Хюсси, Ю. Хабермаса, Г. Щедровицкого.
В последние годы предпринимались попытки осмыслить и упорядочить это интеллектуальное богатство, ассимилировать его в рамках коммуникативистики (см., например, [1, 2, 3, 4, 5]), появились и отечественные обзоры [6, 7, 8, 9]), однако мы считаем, что эта работа только начинается.
В частности, из сказанного следует, что коммуникативистику вовсе необязательно считать научной дисциплиной, а, если и считать так, то это не значит, что обсуждение ее проблем должно вестись исключительно в научном ключе. Хотя бы потому, что некоторые из них могут оказаться более заметными и выпуклыми при философском, ироническом или просто житейском взгляде. В данной статье мы попробуем взглянуть на коммуникативистику не только с точки зрения ученых, но и с учетом точки зрения потребителей продукции этой…, ну, скажем, дисциплины – в предположении, что дисциплина может быть не только научной, но, как минимум, еще и учебной. Сверх того хорошо бы разобраться, кто такие эти потребители: вспоминая о столь актуальной в России проблеме толерантности, мы подозреваем, что в этой позиции могут оказаться не только учащиеся или представители смежных наук, но и все граждане.
Для того, чтобы говорить о проблемах той или иной («нашей») системы и/или сферы деятельности, нужно, как минимум, представлять себе ее организацию: место в общественном разделения труда, функции по отношению к соседним системам, процессы и механизмы собственного функционирования и развития (внутреннее устройство). Механизм развития мыслится при этом как преодоление возникающих в ходе нашей деятельности трудностей, постановка и решение соответствующих проблем. За недостаточной четкостью применительно к коммуникативистике общепринятой картины указанного рода, – в чем уже можно увидеть проблему, – в первом приближении мы представляем дело следующим образом.
Примем для начала самое нейтральное представление о коммуникативистике как науке, призванной обеспечивать знаниями сферу коммуникации. В качестве интерфейса между ними мыслится некая коммуникативная техника, на которой основывается организация и обучение коммуникации. Коммуникацией будем считать, как это принято, процессы, центрированные на обмене информацией между различными субъектами деятельности, но подчеркнем, что при этом открытым остается важнейший вопрос, сводятся ли они к такому обмену. Поскольку выбор ответа кардинальным образом влияет на содержание коммуникативистики и ее проблемы, мы вынуждены принять решение, и будем считать, что «голый» информационный обмен есть вырожденный случай коммуникации, вообще представляющей собой неизмеримо более сложную систему.
Собственно, таким образом, сразу высвечивается важнейшая проблема коммуникативистики: отсутствие онтологической картины изучаемого объекта и его схемы, которая могла бы лечь в основание теории коммуникации. Место такой схемы в коммуникативистике занимают различные «модели» коммуникации – Аристотеля, Шеннона-Уивера, Лассвелла, Осгуда-Шрамма, Якобсона и др., – причем вопрос об их соотнесении друг с другом, конфигурировании даже не ставится . Отсутствует, например, постановка вопроса о соотнесении ключевых понятий коммуникации и диалога. В таких условиях проблематичной оказывается сама идея теории коммуникации: из упомянутых моделей только одна (модель К. Шеннона) породила работающую теорию, но, как известно, это теория не коммуникации, а информации, согласно принятому нами решению пригодная лишь для вырожденного случая. К тому же это теория позитивного (естественнонаучного) типа, в то время как теория коммуникации, как следует из общих соображений, должна была бы быть в большей степени теорией нормативной – наподобие логики, этики или риторики (о позитивных и нормативных теориях см. [10, с. 190]).
Известно много попыток уйти от примитивной, с точки зрения коммуникации, схемы обмена информацией (Р. Барт, Дж. Вуд, Ю Кристева, У. Матурана, Б. Пирс и др.). Наиболее подходящими концепциями для общего случая нам представляются идейно близкие взгляды М.М. Бахтина [11, 12] и Г.П. Щедровицкого [13, 14, 15 и др.]. Близка к ним, с нашей точки зрения, и концепции Б. Пирса [4]. Основываясь на их работах, мы можем, считать, что в понятии коммуникация объединяются два типа диалога: формальный, «композиционно выраженный» (Бахтин) диалог-1, который мы понимаем как обмен монологами/информацией, и следующий сократической традиции, «пронизывающий всю нашу жизнь» диалог-2, предполагающий само- и взаимоопределение коммуникантов, задействование в диалоге понимания, рефлексии, мышления (подробнее о двух типах диалога см. [16, с. 364]). Выключение перечисленных «трудов души» сводит диалог-2 к диалогу-1, значение которого, кстати, тоже не следует преуменьшать.
Дальнейшее движение в этом направлении уводит совсем в сторону от сложившихся традиций коммуникативистики, но представляется нам очень перспективным, и мы хотим привлечь к нему внимание научной общественности. В упомянутых работах Г.П. Щедровицкого и возглавлявшегося им Московского методологического кружка (ММК) можно выделить три важнейших момента.
1. Построена схема коммуникации как идеального объекта, принципиально отличающаяся от упомянутых выше «моделей» за счет включения ситуаций участников (у отправителя сообщения одна ситуация, у получателя – другая), различения смысла и значения, коммуникации и трансляции. На ее основе можно собрать воедино основные идеи, связанные с упомянутыми выше «моделями». Прорисовывается так же спектр ситуаций коммуникации от межличностной, с одной стороны, до межкультурной – с другой.
2. Коммуникация истолкована не как взаимодействие между отдельно взятыми субъектами, осуществляющими собственную интеллектуальную деятельность, а как конституирующая форма организации самой этой деятельности. Работа интеллекта оказывается гораздо более сложной, чем казалось прежде. Среди прочего она представляется не индивидуальной, а коллективной, и лишь проецируется в сознание каждого из действующих лиц, – в том числе, каждого из нас – как, якобы, его отдельное, индивидуальное занятие. (Мы, чтобы не ходить далеко за примерами, никогда не написали бы данного текста, если бы не вступили в коммуникацию, диалог-2, друг с другом, продуктом которой он и является.)
3. В развитие сказанного в п.п. 1 и 2 построено понятие и схема мыследеятельности как особой формы организации работы интеллекта, учитывающей его сложносоставный характер. В рамках этой схемы коммуникация выступает центральным звеном интеллектуальной работы, объединяющим в единое целое другие интеллектуальные функции: мышление и действование, понимание и рефлексию. Но необходимо специально отметить, что мыследеятельность – это идеал, который реализуется преимущественно в условиях специальной организации.
Работы, о которых идет речь, выполнялись в свое время (1970–80-е гг.) в связи с другими обстоятельствами, чем нынешние, и преследовали цели, отличные от стоящих перед нами сейчас. А именно, речь шла тогда о выработке нового взгляда на мир мышления и деятельности, на присущие человеку интеллектуальные функции, среди которых, как оказалось, коммуникации следует отвести центральное место. Происходило все это в ММК в ходе формирования и развития методологии как – скажем в первом приближении – учения о мышлении и деятельности. При этом важнейшей отличительной чертой ММК была именно особая форма организации коммуникации между его членами, в которой реализовывались их теоретические представления или, наоборот, из которой они рафинировались .
Конечно, вопросы, связанные с возможностями и путями построения и развития предметной науки о коммуникации, с типом возможной в данном случае теории возникают в совсем другой ситуации, это другие вопросы, и их решение требуют коллективных трудов коммуникативного сообщества. Но как раз для решения таких вопросов упомянутые работы дают новые подходы, необходимую онтологическую картину коммуникации и, что не менее важно, задают должный уровень обсуждения. Нет нужды принимать все это на веру (такой прием противоречил бы идеологии ММК), но понимание, осмысление, критический анализ работ ММК и включение их в профессиональную культуру коммуникативного сообщества входит, как нам кажется, в зону ближайшего развития коммуникативистики.
Вторая группа вопросов, теснейшим образом переплетающаяся со сказанным, касается форм самосознания и осмысления своей деятельности специалистами по коммуникации. Коммуникативистика формировалась под влиянием научных традиций как особая область знаний о коммуникации и направленная на выработку этих знаний деятельность. По крайней мере, в России доминирует самосознание коммуникативного сообщества именно как научного. В существующей ситуации такое самосознание оправдано и, не исключено, что является наиболее удобным, но оно заведомо не единственно возможное. Почему бы, например, не считать, что знания о коммуникации как особого рода практике получаются не с помощью научных исследований, требующих построения специального идеального объекта, а непосредственно из анализа опыта? Это более реалистично, да и великое множество разнообразных человеческих практик обходится без «своей» науки. Как минимум, следовало бы различать эти две квалификации, но любой способ представления своей работы предполагает осмысление задействуемых методов и средств, возникающих трудностей и проблем. Пока что все это остается на дальней периферии интересов специалистов, интересы которых сосредоточены на изучении своих объектов.
Однако в наше время общественная потребность в любой, в том числе и коммуникативной науке определяется тем, что нас не устраивает в существующей практике, что мы хотим, но не можем изменить в ней наличными средствами. Выработка недостающих методов и средств решения практических проблем оказывается, в конечном счете, задачей науки. Любая работа, в том числе и научная, должна начинаться с вопроса, кто, как и для какой надобности будет использовать ее продукты и результаты. С этой точки зрения, обсуждаемые работы оказываются до- или преднаучными: это то основание, на котором может строиться система знаний о коммуникации и деятельность по ее изучению, а сложится ли на этом месте наука (или удастся ли ее построить) – отдельный вопрос.
Ответ на него связан с двумя обстоятельствами. Первое. Человеческая мысль далеко не всемогуща, и вовсе не факт, что в своем историческом развитии она уже созрела для формирования коммуникативной науки. Очень возможно, что гуманитарная мысль в целом еще не достигла нужного для этого уровня, что, разумеется, может служить не препятствием, а стимулом для нашего движения вперед. Второе. Наука отнюдь не является единственной возможной формой организации продуктивной и общественно полезной интеллектуальной деятельности. Тема эта плохо проработана, но стоит заметить, что, например, научные предметы и учебные дисциплины – совсем разные формы организации, а, если говорить о познавательной деятельности, то наряду с упоминавшимся различением научных исследований и анализа, не следует забывать и о таких отличных от науки формах организации как философия или искусство. С этой точки зрения, коммуникативистика имеет ближайший аналог в лице сексологии, которая, будучи в высшей степени необходимой, общественно полезной и востребованной сферой деятельности и областью знаний, вовсе не имеет (да и не может иметь) своего научного предмета. Здесь, впрочем, мы выходим уже в другую проблемную область – методологию науки.
Возвращаясь к нашим трудностям и проблемам, мы обратили бы еще внимание на два обстоятельства, с которых, наверное, следовало начать, и которые являются, с нашей точки зрения, явными симптомами неблагополучия в нашем профессиональном сообществе.
Первое – это непропорционально большое число работ, по-своему, может быть, и очень интересных, но таких, за которыми не просматривается никаких перспектив практического использования. Конечно, такие перспективы могут вырисовываться далеко не сразу, но и полное безразличие исследователей к возможностям и путям практического использования продуктов их труда вряд ли нормально. Забота об упоминавшемся в начале статьи интерфейсе – технике совершенствования коммуникации в самых различных сферах деятельности, должна быть в центре внимания профессионального сообщества.
Второе. Сформировавшись в рамках научной традиции, наше сообщество унаследовало и «антикоммуникативную» форму организации конференций, на которых представляется, как правило, необозримое множество заранее подготовленных сообщений, на обсуждение которых (т.е. на работу интеллекта «здесь и теперь», на диалог-2) не остается времени. Господство, казалось бы, устаревшего для наших целей и отвергнутого информационного подхода продолжается не только в теории, но и на практике.
В заключение еще раз подчеркнем, что высказанные соображения требуют, конечно, детального и предметного критического анализа, в расчете на который мы и публикуем эту статью. Только в результате их обсуждения в широком кругу специалистов можно наметить программу действий по преодолению стоящих на нашем пути трудностей и развитию коммуникативистики, являющейся, с нашей точки зрения, может быть и не наукой, но царицей наук XXI века.
