пользователей: 30398
предметов: 12406
вопросов: 234839
Конспект-online
РЕГИСТРАЦИЯ ЭКСКУРСИЯ

статьи для чтения:
» читать
Книги:
» "Политология" Сазонов Н.И.
» апгрейд обезьяны (для чтения)
8 семестр (госы):
» Теория политики
» Сравнительная политология
8 семестр (экзамены):
» Национальная безопасность
» Полит. менеджмент
» Охрана труда
» Государственное управление
» удали
» Європа міграція
8 семестр (зачёты):
» Теория партий и партийных систем
» Постмодерная политика
» Политическое лидерство
7 семестр:
» Кратология
» Терроризм и политика

Глобальная система власти

Итак, приходится признать, что старая система совершенно не отвечает современным требованиям и в обозримой перспективе ее эффективность будет лишь снижаться. Поскольку транснациональные коммунитарные организации, а в более широком плане – глобальное гражданское общество, способны взять на себя лишь часть нагрузки (при том, что остающиеся функции никем не выполняются), то вполне логичны поиски новых государственных институтов транснационального уровня1. При этом обычно пытаются найти универсальное решение в виде создания какого-то нового института, способного решать если не все, то большинство вопросов. В прошлом многие надеялись на некое мировое правительство, которое фактически действовало бы подобно национальному, осуществляя верховную власть на глобальном уровне. Многочисленные сторонники идеи всемирного федерализма представляли себе будущее именно таким образом, во всяком случае первоначально2. В последнее время на роль такого органа предлагается некое подобие радикально реформированной и реструктурированной Организации Объединенных Наций3.
Оппозиция идее мирового правительства и огромные трудности ее реализации настолько хорошо известны, что нет нужды в очередной раз говорить о них. Практика свидетельствует, что формируется комбинация ряда новых элементов, которая может стать прообразом особой (sui generis) глобальной архитектуры, отличной от всего, что в настоящее время существует в национальном и международном масштабах (хотя, возможно, у нее будет определенное сходство с Европейским Союзом).
C. 219
Эскиз этой архитектуры необходимо предварить рассмотрением тех блоков, из которых она, по всей вероятности, будет создаваться и которые уже просматриваются на горизонте.

Монофункциональные наднациональные государственные структуры

Существуют некоторые, правда пока не слишком явные, признаки того, что развитие могут получить государственные структуры наднационального характера, на каждую из которых будет возложена какая-то одна миссия. Подобная схема управления известна как функциональная4. (Наднациональные органы государственной власти не следует смешивать с транснациональными неформальными общественными структурами.)
Опираясь на работы Роберта О. Кохейна и Джозефа С. Ная-младшего, а также Самюэля Хантингтона, Анн-Мари Слотер показала, что наднациональные государственные структуры состоят из государственных чиновников, выполняющих одинаковые функции в своих странах5. Преимуществом таких организаций считается то, что их деятельность не требует официальных согласований, обычно необходимых при совместной работе представителей различных государств. Работники этих структур знают друг друга лично, работают над решением одних и тех же проблем. Им отнюдь не безразлично, как к ним относятся их зарубежные коллеги, и поэтому они настроены на неформальное сотрудничество, выходящее за рамки должностных инструкций6. «Они действуют оперативно, гибко и децентрализованно»7, далеки от политики и, будучи технократами, обладают высокой профессиональной квалификацией.
В качестве примеров наднациональных государственных институтов Слотер и другие авторы называют Базельский комитет руководителей центральных банков, Международную организацию уполномоченных по ценным бумагам, Международную ассоциацию руководителей органов контроля страхового бизнеса, Форум по проблемам финансовой стабильности, Организацию Верховных судов государств Северной и (с. 220) Южной Америки, а также Международный комитет по стандартизации бухгалтерского учета8.
Большинство приведенных примеров относится к торгово-финансовой сфере, где в силу большой заинтересованности в сотрудничестве формирование наднациональных структур происходит легче, чем в других областях. Однако нет принципиальных противопоказаний, препятствующих созданию аналогичных государственных органов для решения других проблем, в частности – высшего образования, прав человека, миграции и других9.
Оценивая потенциальную эффективность наднациональных структур, следует помнить о том, что они сталкиваются с рядом препятствий. Я уже указывал (возможно, недостаточно четко), что пока государства сохраняют свой суверенитет, они вряд ли допустят, чтобы их представители вырабатывали существенные международные соглашения и договоренности без детальных предварительных согласований, постоянных консультаций и предварительного одобрения. Иначе может быть нарушен консенсус, сложившийся в национальной политике и в институтах (прежде всего, законодательных), которым подотчетны органы исполнительной власти соответствующих стран. Поскольку функционеры существующих наднациональных структур не обладают достаточной свободой действий, их деятельность жестко ограничена и практически не выходит за рамки того, чем занимается сонм традиционных межправительственных комитетов и организаций, составляющих старую систему. Если же эти структуры начнут жить собственной жизнью, действуя по своему усмотрению, а не в качестве представителей отдельных стран, то они перестанут быть кому-либо подотчетными.
Сравнение этих государственных руководящих транснациональных структур с глобальным агентством безопасности и другими аналогичными структурами весьма показательно. ГАБ отличается большей иерархичностью, поскольку его политика определяется одной страной, даже когда имеют место консультации с другими государствами либо учет, по мере возможности, их интересов и ценностных ориентаций (например, американское командование запретило женщинам-воен(с. 221)нослужащим носить шорты на улицах городов Саудовской Аравии). Чем сильнее будет стремление ГАБ и аналогичных ему властных структур обрести легитимность (а это, на мой взгляд, неизбежно), тем меньше в их деятельности будет односторонности, тем больше она будет соответствовать нормам международного права и тем теснее окажется их взаимодействие с международными институтами, прежде всего – с ООН. В результате начнут сходить на нет различия между ГАБ и гораздо более «приятными» структурами.
В то же время для глобальных агентств характерны два преимущества по сравнению с монофункциональными структурами. В случае главного из них – ГАБ – стоящая за ним сверхдержава предоставляет основную часть необходимых средств и, главное, военную силу, хотя при этом настойчиво призывает внести свой вклад и другие заинтересованные страны (как действовали Соединенные Штаты в отношении остальных участников антииракской коалиции во время войны в Персидском заливе в 1991 году). Глобальное агентство безопасности подотчетно законодательной власти хотя бы одной страны, а монофункциональные наднациональные органы (как и международные неправительственные организации) неподотчетны никаким демократически избранным исполнительным либо законодательным органам10. (Эта ограниченная подотчетность сама по себе не превращает ГАБ в абсолютно легитимную властную структуру, но все же придает ей некоторую правомочность, во всяком случае, если руководствоваться традиционными стандартами.)

Другие глобальные институты

Выше уже было показано, что временная антитеррористическая коалиция превращается или, по крайней мере, может превратиться в постоянно действующее глобальное агентство безопасности. Происходит расширение сферы его деятельности за счет мероприятий по уничтожению ОМП и, в гораздо меньшей (хотя и растущей) степени, – миротворческих и гуманитарных миссий. Сейчас это агентство ограничивается главным образом осуществлением функций, связанных (с. 222) с национальными интересами целого ряда стран, а его основные цели легитимны (чего не скажешь про все используемые им методы). Поскольку США в союзе с другими государствами готовы наделять его военными и экономическими ресурсами, а также более значительной, нежели в прошлом, «мягкой» силой, оно будет существовать и укрепляться. Ведь мало оснований надеяться, что в обозримом будущем удастся полностью решить все стоящие перед ГАБ задачи. Борьба против терроризма отличается от любой другой войны: здесь не может наступить День победы, тем более что в список врагов входят внутристрановые террористические группировки (например, чеченские в России или баскские в Испании).
Возникает вопрос: какие дополнительные функции способно взять на себя глобальное агентство безопасности и какие еще структуры можно создать для решения множества других проблем, терзающих мир?
Круг задач ГАБ вполне может быть расширен за счет ряда других аспектов безопасности, например – обеспечения более эффективной борьбы с международной мафией, наркодилерами, нелегальной миграцией и криминалом в кибер-пространстве. (Потребуется ли для решения указанных проблем создавать особые подразделения в рамках ГАБ или самостоятельные наднациональные агентства – вопрос второстепенный, поэтому сейчас мы не будем в него углубляться.)
Основные проблемы с расширением функций ГАБ (или иных наднациональных органов власти) возникнут тогда, когда дело дойдет до глобальных проблем, не столь непосредственно связанных с обеспечением международной безопасности. Например, это охрана окружающей среды, профилактика пандемий, другие аспекты здравоохранения, борьба с неграмотностью и бедностью, а также все остальные задачи, для решения которых потребуется серьезное перераспределение доходов между богатыми и бедными странами. В сферах социального обеспечения и образования не обойтись без прямых выплат в адрес одних и значительных затрат со стороны других (правда, такое перераспределение упорно пытаются представить как выгодное для всех участников). Поэтому здесь развитие наднациональных структур будет происходить мед(с. 223)леннее, чем в области безопасности. Первые скромные шаги уже предпринимаются (упомянем, в частности, Программу развития ООН и инициативы Всемирного банка), однако главная работа еще впереди.
Я вовсе не утверждаю, что обеспечение международной безопасности – простое дело и что оно не потребует много времени. Однако трудности, связанные с ним, поблекнут на фоне проблем, с которыми придется столкнуться при осуществлении социальных функций более высокого порядка. Они будут побуждать не столько к согласованию интересов и постановке однозначно легитимных задач, сколько к «перетягиванию одеяла» между государствами. Кроме того, легитимность соответствующих миссий не столь очевидна, как при обеспечении безопасности. Поэтому по мере усложнения задач столь необходимой человечеству глобальной власти ее дальнейшее развитие будет сопряжено с серьезными трудностями. Ведущие державы не слишком заинтересованы в решении проблем, непосредственно не связанных с безопасностью. Но если глобальная власть не займется обеспечением насущных потребностей тех, кто располагает меньшим (либо исчезающе малым) влиянием в мире, то она не будет считаться в полной мере легитимной, и, соответственно, не произойдет значимого сокращения существующего сейчас глубокого разрыва между моралью и политикой. Короче говоря, переход от квазиимперии к полноценному всемирному сообществу требует расширения спектра функций формирующейся глобальной власти за пределы поддержания международного правопорядка.
Кстати, призывы и обращения к нравственности со стороны представителей бедных стран и людей доброй воли всего мира приводили – и могут приводить в будущем – к некоторому наращиванию соответствующих международных усилий. Отметим частичное списание внешней задолженности, увеличение помощи на цели развития (о чем было объявлено на саммите «большой восьмерки» в Монтеррее в 2002 году), а также рост взносов во Всемирный фонд борьбы со СПИДом, туберкулезом и малярией. Скептики утверждают, что этих мер абсолютно недостаточно, что их мотивация неискренна и что из-за существующих ограничений на импорт из развивающих(с. 224)ся стран, а также дотирования сельского хозяйства в странах Запада развивающиеся страны теряют больше, нежели получают реальной помощи в виде пожертвований11. Возможно, это так, однако верно и то, что одни призывы к совести малоэффективны.
Для придания глобальной власти более «продвинутых» функций (либо формулирования новых) необходимо задействовать интересы богатых стран, большинство которых находится на Западе. Сторонники такого подхода (в основном из стана либералов) все чаще признают необходимость не ограничиваться в своих призывах гуманитарными аспектами и возбуждением чувства вины. Утверждается, что широкомасштабное экономическое развитие во всем мире «осушит болота, на которых произрастает терроризм» и создаст в других странах стабильные демократические режимы, приверженные делу мира12. Считается, что интересам национальной безопасности Соединенных Штатов напрямую послужит солидное увеличение ресурсов на борьбу с ВИЧ-инфекцией за границей13.
Пока эти аргументы слабо воспринимаются большей частью общественности как Америки, так и многих других либеральных государств. Мысль о том, что ВИЧ-инфекция подорвет армии и общественный порядок в Африке, отражает серьезную гуманитарную озабоченность, однако многие американцы – и не только они – не видят в таком развитии событий реальной угрозы собственной безопасности14. (Очевидно, что если речь пойдет не об африканских странах, а, скажем, о Китае, то восприятие проблемы изменится на прямо противоположное.) Утверждение, будто терроризм можно предотвратить путем подстегивания экономического роста, не учитывает следующих фактов: во-первых, среди миллиардного населения слаборазвитых стран террористов насчитывается всего лишь несколько тысяч; во-вторых, многие террористы – люди вполне обеспеченные и недурно образованные (бен Ладен - миллиардер, а основные исполнители террористической атаки 11 сентября 2001 года – выходцы из среднего класса, получившие образование в Гамбурге). Исследование Алана Крюгера и Джитки Малековой показало, что на местном уров(с. 225)не террористов обычно поддерживают те, чье материальное положение и образование превышают средний уровень15.
Поборникам интересов бедных, больных, детей и других наиболее уязвимых членов общества следовало бы вместо чтения проповедей сосредоточиться на формулировке убедительных аргументов. Только совершенно бессердечные люди с ледяной кровью не испытывают сочувствия к страдающим по всему миру миллионам детей и взрослых, которым можно было бы помочь сравнительно небольшими денежными суммами. Об этом нам неустанно напоминают такие люди, как Джеффри Сакс, Джордж Сорос, Джин Сперлинг и Джозеф Стиглиц16. Однако для того, чтобы досконально разобраться в том, как обеспечить решение проблемы бедности людей во всем мире, требуется новое прагматичное мышление. Джон Роулз, которого повсеместно считают величайшим либеральным мыслителем нашей эпохи (как бы мы ни определяли либерализм), полагал, что следует всячески приветствовать политику, делающую богатых еще богаче, – при условии, что богатые помогают бедным, даже если эта помощь непропорциональна росту богатства. Эта мысль до сих пор должным образом не усвоена многими либералами применительно ни к внутристрановым, ни к международным отношениям.
Ряд экономических стимулов мог бы содействовать повышению интереса западных корпораций к более активному инвестированию в бедные страны, особенно при условии обеспечения там большего правопорядка и улучшения экологии. Многие крупные и малые государства (прежде всего – Китай, Индия и Таиланд, в меньшей степени – Аргентина и Тунис) довольно успешно продвигаются в таком направлении.
Сколь бы банально это ни прозвучало, исходя из своего годичного опыта работы в Белом Доме я считаю нужным отметить следующее. Было бы совсем неплохо, чтобы бедные страны, а также их радетели, хотя бы изредка приглушали свою критику в адрес Соединенных Штатов и отдавали должное той реальной пользе, которую приносит их помощь. Трудно убедить Конгресс и избирателей в необходимости выделять больше средств, если вместо похвалы, пусть и нечастой, США практически постоянно находятся под огнем жесточайшей (с. 226) критики за то, что не предпринимают большего либо запаздывают.
Большинство моих студентов, а также ряд прогрессивно настроенных коллег не устают повторять, насколько несправедлив наш мир. Они напоминают, что на Соединенные Штаты приходится основная часть совокупного мирового потребления (при этом забывая, что одновременно на США приходится не меньшая доля мирового производства), что незначительный объем иностранной помощи, которую предоставляет «эта богатейшая держава», свидетельствует о полном игнорировании ею интересов бедных и больных на планете. Они хотели бы каким-то образом заставить Соединенные Штаты (другие богатые страны упоминаются редко) осуществлять из своей казны массированные выплаты в пользу граждан других стран и добиться если не всеобщего равенства, то, по крайней мере, резкого уменьшения существующего в мире неравенства. Гораздо меньше четкости в предложениях относительно того, как практически осуществить такое перераспределение, имея в виду что богатые страны одновременно являются и самыми могущественными (даже если абстрагироваться от вопроса о разумности столь масштабного перераспределения богатства, учитывая как используются уже полученные средства). Кое-кто все еще придерживается псевдомарксистской идеи о том, что угнетенные всей Земли объединятся и возьмут власть в свои руки. Другие полагают, что риторика об исторической вине Запада совершит чудо; однако забывают, что ее уже было слишком много и данный ресурс в основном исчерпан. На практике такого рода риторика существенно способствовала тому, что на политической арене Америки (и других богатых стран) возобладали консервативные силы. Поэтому я настаиваю: чтобы достичь серьезного прогресса на благотворительном фронте, сторонники идеи перераспределения должны вести активный поиск новых аргументов, рычагов и средств.
Пока неясно, какие либеральные аргументы или политические формулы окажутся более эффективными. Тем не менее очевидно, что социальное крыло новой глобальной власти будет развиваться гораздо медленнее, нежели связанное с безопасностью, а темпы и масштабы этого процесса будут зависеть от того, удастся ли найти новые стимулы и доводы в его пользу. Здесь мы несколько отклонимся от основной темы и вкратце рассмотрим национально-государственную модель развития, которая, на мой взгляд, со временем будет характерна и для глобального уровня. Мой главный тезис состоит в том, что во многих аспектах всему миру предстоит пройти путем, характерным для формирования отдельных наций. Это может быть названо «маршем истории по Маршаллу» – по имени социолога Т.Х. Маршалла, впервые предложившего такую схему17.
Гипотеза, согласно которой в конечном итоге человечество придет к глобальному государству и сообществу, а всемирное гражданское общество обретет многие признаки единой нации, может показаться абсурдной даже в устах человека, проведшего основную часть жизни в академической среде. Ведь весьма трудно сплотить в единую нацию народ одной страны, например, Афганистана. Что тогда говорить о мире в целом? Мои контраргументы таковы. Во-первых, я веду речь об естественном процессе, а не искусственном, инициировать который крайне сложно. Во-вторых, подразумевается процесс, на который уйдут не несколько лет или даже десятилетий, а, как минимум, целые поколения (а то и дольше). Кроме того, если задаться вопросом о функциональном назначении государств и сообществ, то нетрудно понять, почему люди поддержат идею всемирной нации (то есть – глобального сообщества в виде глобального государства). Само собой разумеется, что в настоящее время ни одно государство в отдельности, ни их коалиции не могут гарантировать безопасности. Экономические интересы подстегивают развитие глобальных рынков, функционирование которых все более напоминает функциионирование национальных хозяйств. Сейчас коммуникации между людьми, находящимися в различных уголках Земли, – дело неизмеримо более быстрое и легкое, нежели общение между жителями одной деревни до изобретения телефона. К тому же, ширится круг руководителей местного уровня, способных общаться друг с другом на одном языке – английском. Начинает формироваться ядро общих ценностей, активизи(с. 228)руется процесс конвергенции культур. Однако движение к глобальной нации не будет проходить одинаковым темпом во всех сферах. Именно поэтому стоит обратиться к схеме развития по Маршаллу.

«Марш истории» по Маршаллу

Согласно Т.Х. Маршаллу, в современную эпоху общественно-историческое развитие происходит по определенной схеме. Отправной пункт – феодальное общество Европы, в котором не существовало одинаковых для всех правил и норм. В традиционном феодальном обществе люди жили в рамках иерархической структуры. Они были либо монархами и феодальными сеньорами, либо вассалами, то есть слугами различного уровня, вплоть до крепостных. Круг обязанностей и вознаграждений устанавливался феодалами, с чем их подчиненным приходилось соглашаться, поскольку альтернативного варианта заработать средства на существование у них фактически не было. Кроме того, положение человека в любой из социальных структур находилось в строгом соответствии с его статусом в других иерархиях. Если он занимал экономически подчиненное положение, то это неизбежно проявлялось в политической, юридической и всех остальных областях.
Маршалл выявил механизм постепенной многовековой эволюции от феодальных авторитарных режимов к современным демократическим государствам. В этом смысле его идею можно рассматривать как одно из ранних предсказаний «конца истории». Прогресс человечества был обеспечен дифференциацией статуса людей. В ходе исторического развития место человека в той или иной иерархии (например, экономической) перестало диктоваться его социальным или политическим статусом. Люди больше не занимают подчиненное либо господствующее положение сразу во всех сферах жизни, а добиваются равенства сначала в одной, затем в другой, оставаясь при этом неравными в третьей. Главная идея Маршалла состояла в том, что общественный прогресс осуществляется неравномерно. Политические, экономические и социальные права, а также статус людей выравниваются неодновременно. Маршал тщательно проанализировал выгоды и преимущества, приобретаемые людьми в ходе этого постепенного процесса, выделив три исторических фазы развития: гражданскую (правовую), политическую и социальную (социально-экономическую). В частности, анализируя английскую историю, Маршалл обнаружил, что первым возникло гражданское, или правовое, равенство. В предшествующие века одно и то же преступление вело к абсолютно различным приговорам в зависимости от общественного статуса совершившего его человека. Так, например, за убийство слуги феодалу назначалось гораздо более мягкое наказание, чем слуге за убийство хозяина. Однако к XVIII веку социально-экономический статус стал иметь гораздо меньшее значение с точки зрения закона. Затем люди получили политическое равенство: один человек – один голос. Иными словами, правовое равенство предшествовало установлению политической демократии.
Маршалл полагал, что следующий шаг в историческом движении к равенству произойдет в социальной, или социально-экономической, сфере. Среди мер, осуществленных в этом направлении в Англии, было введение прогрессивного подоходного налога, налога на наследство, а также различных социальных программ (фактически означавших «трансферты», иными словами – перераспределение средств от более обеспеченных к менее обеспеченным). Все это были шаги к большему социально-экономическому равенству. Идея Маршалла о неуклонности прогресса стала весьма популярной.
После 1950 года, когда Маршалл выдвинул свою гипотезу, фактические результаты всей политики, проводившейся на протяжении нескольких десятилетий с целью уменьшения социально-экономического неравенства, оказались довольно скромными. Так, в Великобритании не удалось добиться существенно более равномерного распределения доходов18. Попытки активизировать такую политику оказали негативное влияние на экономику (либо воспринимались как негативно влияющие на нее) и стали причиной консервативного отката (в форме тэтчеризма в Англии и рейганомики в Соединенных Штатах). Общественная поддержка идеи социально-экономического равенства в основном сошла на нет. Порой (с. 230) ситуация выглядит так, как будто внутри общества заключена своего рода классовая сделка. Богатые соглашаются с тем, что менее имущим предоставлено значительное политическое и юридическое равенство, а те, в свою очередь, мирятся со своим невысоким социально-экономическим статусом и воздерживаются от попыток смены власти посредством силы.
Нарушение «марша истории» по Маршаллу – эмпирическое наблюдение, а не моральная оценка этого социального феномена. Я считаю, что дискуссии по поводу того, справедливо ли экономическое равенство, противоречит ли оно свободе и хозяйственной эффективности или эти абсолютно различные явления можно все же согласовать между собой, важны, но, учитывая правовые реалии, чересчур академичны. Более того, утверждение о невозможности добиться высокой степени политического равенства (составляющего основу демократического государства), не обеспечив социально-экономического паритета, находится в прямом противоречии со следующим фактом: ни в одном из государств достижения в области демократии не считались проявлением равенства в социально-экономической сфере. (Экономическое развитие способствует развитию демократии, но не обеспечивает большего равенства.)
Напротив, можно рассматривать как безусловный императив то, что каждому – просто в силу того, что он является человеком – дарован определенный базовый минимум прав. Даже серийным убийцам и захваченным террористам предоставляются ежедневное трехразовое питание, одежда, жилище и услуги медицинского характера. Тем самым мы признаем, что никого нельзя лишать основополагающих прав человека. Формирующаяся глобальная архитектура, как минимум, должна взять на себя функцию гарантированного удовлетворения базовых потребностей всех людей – причем не благодаря некой социалистической концепции равенства, а в силу основополагающей моральной ценности всякой человеческой личности19. Насколько позволяют политические и экономические условия, минимальный уровень удовлетворения насущных потребностей должен расти.
Поэтому, на мой взгляд, показатели степени и темпов роста (с. 231) покрытия основополагающих потребностей (в пище, жилье, образовании, работе и медицинских услугах) населения различных частей мира имеют гораздо более непосредственное отношение к рассматриваемому вопросу, нежели показатели социально-экономического неравенства. Мир, в котором обеспечено надежное удовлетворение основополагающих индивидуальных и общественных, потребностей, имеет несомненные преимущества перед миром, где имеющиеся скудные ресурсы поделены поровну. Сказанное можно проиллюстрировать следующим примером. Общество, в котором каждый имеет одинаковые доходы (X) и активы (У), иными словами – где обеспечено полное экономическое равенство, однозначно будет отставать от общества, где каждому принадлежат хотя бы по два X и два V и где эти параметры продолжают расти – даже если кто-то имеет доходы и активы, многократно превышающие среднестатистический уровень, и они растут быстрее, чем у остальных граждан. Более того, понятия «равенство» лучше вообще избегать, учитывая принципиальную недостижимость всеобщего равенства, а также то, что стремление к нему политически обесценено слишком частым его использованием в лозунгах тех, кто заботится об уязвимых членах общества.

Глобальные социальные институты

Подходящим кандидатом на роль организации, способной возглавить движение к обеспечению общего и растущего основополагающего минимума на социально-экономическом фронте, является глобальное агентство здравоохранения, в которое может со временем превратиться Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ). Долгое время ВОЗ представляла собой громоздкую и бюрократизированную межправительственную организацию. В 2003 году, когда вирус атипичной пневмонии совершил прыжок через весь мир из Китая в Торонто, буквально пронизав территории и границы еще 32 стран, неожиданно стала очевидной ограниченность возможностей ВОЗ. Будучи типичной международной организацией, она была вынуждена опираться на взаимодействие правительств государств-членов. В значительной степени вся (с. 232) проблема вируса атипичной пневмонии возникла именно потому, что власти Китая в течение нескольких месяцев скрывали факт вспышки данного заболевания.
Компетенция ВОЗ была серьезно расширена ввиду угрозы пандемий. Ее представители получили право непосредственно взаимодействовать с медицинским персоналом и местным населением различных стран. Кроме того, ВОЗ наделена полномочиями вмешиваться в дела государств, переживающих кризис в сфере здравоохранения, даже если наличие такого кризиса не признается их правительствами. Затем ВОЗ получила право отправлять своих представителей в те или иные страны, чтобы выяснять, насколько эффективно ведется там борьба с пандемиями. Это означало наделение ее «полномочиями инициировать инспекции даже при отсутствии официального приглашения»20. Конечно, можно спорить, насколько действительно повысился авторитет ВОЗ и правомочна ли она отправлять своих экспертов в любую страну, не получив согласия ее правительства. Однако общее направление происходящих изменений очевидно: ВОЗ начинает становиться в меньшей мере межправительственной организацией и чуть больше – глобальным агентством, даже когда имеет дело со сравнительно маломасштабными угрозами здоровью людей. Легко предвидеть, что если в будущем какое-то заболевание окажется в тысячу раз более ужасным, чем вирус атипичной пневмонии или птичьего гриппа, и по степени своего распространения приблизится к реальной пандемии, то ВОЗ получит гораздо большие ресурсы и полномочия – особенно если такого рода проблемы серьезно затронут богатые государства, подобно эпидемии гриппа в 1918 году (в отличие от СПИДа, который пока в основном обходит их стороной).
В случае глобальной пандемии ВОЗ получит еще более серьезные полномочия и ресурсы для закрытия границ, введения карантина для больших контингентов населения, обязательной вакцинации людей и многого другого. Это еще более вероятно, если пандемия окажется результатом биотерроризма (а не спонтанного процесса), поскольку тогда речь пойдет не только о здравоохранении, но и о безопасности.
Нетрудно представить, что будущую глобальную систему (с. 233) власти возглавят и будут финансировать Соединенные Штаты, хотя свой вклад внесут и другие государства, прежде всего западные. В принципе нет причин, исключающих возможность создания подобной структуры другими странами (при условии, что ее деятельность не будет противоречить коренным интересам ведущих держав). Иначе говоря, нет препятствий, которые могли бы помешать Канаде, Норвегии и Сингапуру содействовать повышению авторитета ВОЗ, а, например, Китаю, России и Индии – организовать и возглавить мощное агентство по борьбе с ВИЧ-инфекцией. До сих пор некоторые из перечисленных стран не проявляли желания заниматься этим. Тому много различных объяснений, включая дефицит ресурсов, консерватизм и закрытость культуры, фатализм в отношении к жизни, а также тот факт, что обуздание СПИДа требует серьезных и труднореализуемых перемен в обществе и поведении его членов. Тем не менее, теоретически многие государства могут активно участвовать в формировании глобальной системы власти.
При учреждении глобальных агентств по охране окружающей среды, социальному обеспечению и здравоохранению возникнет ряд общих проблем. Сходство с социальным обеспечением обусловлено тем, что многие природоохранные мероприятия наиболее серьезно нарушают интересы богатых государств. Поэтому, хотя многие правительства на словах отдают должное проблемам экологии и высказываются в пользу каких-то мер, ожидать значительного роста расходов и кардинальных изменений политики в данной области нереально. Радикальные подвижки произойдут только в случае возникновения острого экологического кризиса, сравнимого по глубине и масштабам с пандемией. Когда люди осознали, что разрушение озонового слоя атмосферы наносит непоправимый вред жизни на Земле, национальные правительства совместно выработали международные рамки для решения проблемы. В результате был подписан Монреальский протокол о веществах, разрушающих озоновый слой (цель которого – отказ от использования таких веществ). Это произошло спустя всего 13 лет после выявления проблемы и уже через год после начала переговорного процесса11.
С. 234.
Аналогичным образом, если мир столкнется с явной и непосредственной угрозой крупномасштабного глобального потепления, то, по всей вероятности, будут также предприняты активные действия. (Кто-то обоснованно возразит, что когда потепление станет очевидным, бороться с ним будет неизмеримо сложнее, чем сейчас. Тем не менее, общественность должна твердо убедиться в том, что нынешние и прогнозируемые темпы потепления представляют серьезную опасность. Только тогда она согласится на осуществление необходимых дорогостоящих мер, которые позволят повернуть вспять эту негативную тенденцию.) Поскольку глобальные экологические проблемы вызывают большее беспокойство, чем вопросы социального обеспечения, то на их решение, по-видимому, будут выделяться средства – и немалые; тем не менее и этих средств наверняка окажется недостаточно для полного предотвращения дальнейшей деградации окружающей среды. Сторонникам более радикальных действий следовало бы – по аналогии со сферой социального обеспечения – заняться поиском новых стимулов, способных привлечь к ним все государства, а вместо брани в адрес богатых выработать более убедительную и научно обоснованную аргументацию.
Агентству по вопросам прав и обязанностей также найдется место на новой институциональной карте. Функция этого учреждения будет состоять в реализации идеи, согласно которой члены мирового сообщества имеют не только права, но и обязанности в отношении социального обеспечения других и коллективного блага. Либералы крайне неохотно идут на обсуждение этого вопроса. Однако недостаточно читать проповеди богатым государствам о том, что им следует делать; необходимо одновременно оказывать всяческое содействие погрязшим в бедности и болезнях с тем, чтобы они изменили свою культуру и образ жизни. Это единственно надежное средство замедлить распространение ВИЧ-инфекции (что подтверждается успешным опытом Уганды и Сенегала22), предотвратить перевод значительной части международной помощи и кредитов на счета швейцарских и других банков, добиться большей транспарентности и снижения коррупции, а также (с. 235) заложить основы верховенства права в тех странах, где в настоящее время его практически нет.
Подобная структура могла бы представлять собой своеобразный симбиоз двух организаций - «Хьюмэн раите уотч» (или «Эмнести Интернэшнл») и Всемирного агентства по делам сообщества и гражданской службы. Она могла бы выступить с инициативой создания Корпуса мира ООН, в котором молодежь различных стран сообща занималась помощью тем, кто в ней более всего нуждается, или охраной окружающей среды. В ограниченных масштабах такого рода глобальные добровольные программы уже существуют. Программа развития ООН в настоящее время воплощает в жизнь комплексную многоцелевую инициативу для развивающихся стран, в которой ежегодно участвуют до 5 тысяч добровольцев более 150 различных национальностей. Важными символическими шагами в этом направлении могли бы также стать расширение Всеобщей декларации ООН по правам человека за счет включения в нее Декларации об ответственности и создание глобального агентства, отвечающег


хиты: 337
рейтинг:0
Общественные науки
политология
управление общественными организациями
для добавления комментариев необходимо авторизироваться.
  Copyright © 2013-2024. All Rights Reserved. помощь