ПОЛЕВАЯ ЛИНГВИСТИКА, лингвистическая дисциплина, разрабатывающая и практикующая методы получения информации о неизвестном исследователю языке на основании работы с его носителями. Полевая лингвистика неявным образом противопоставлена «кабинетной», для которой источником данных являются либо языковая интуиция самого исследователя, являющегося носителем изучаемого языка или по крайней мере хорошо им владеющего, либо обширный корпус текстов на изучаемом языке, о котором опять же известно достаточно много для того, чтобы изучать его без обращения к суждениям его носителей. Само название «полевая лингвистика» образовано с оглядкой на исследовательскую практику дисциплин, занятие которыми предполагает «выезд в поле»; среди гуманитарных дисциплин таковыми прежде лингвистики стали фольклористика и культурная антропология; исторически полевая лингвистика во многом сформировалась под сильным влиянием последней или просто в ее рамках – достаточно упомянуть о том обстоятельстве, что классики лингвистической науки 20 в. Э.Сепир и Б.Уорф были одновременно выдающимися антропологами, а классики антропологии Б.Малиновский (1884–1942) и Ф.Боас внесли значительный вклад в науку о языке.
На земном шаре существует более шести тысяч естественных языков. Точное их число до сих пор неизвестно, во-первых, из-за вечной проблемы разграничения языков и диалектов и, во-вторых, из-за неполноты наших знаний о многих из них (см. также ЯЗЫКИ МИРА). Интересно, что в периодически обновляющемся международном издании Ethnologue. Languages of the World число зафиксированных языков растет от издания к изданию. В 11-е издание (1988) включена информация о 6170 языках, а в 14-м (2000) их уже 6809.
Языки разительно отличаются друг от друга по ряду социальных параметров. К важнейшим из них относятся:
1. Численность говорящих. Всего десяток крупнейших языков имеет более 50 миллионов говорящих каждый; еще примерно на сотне языков говорит более миллиона человек. Число языков, на каждом из которых говорит менее пяти тысяч человек, исчисляется тысячами, а на многих сотнях говорит всего по нескольку человек.
2. Функциональные стили. Ряд языков используется во всех функциональных стилях, имея литературную норму (литературный язык), обеспечивая общение в хозяйственной деятельности, науке, религии, политике, делопроизводстве, суде, образовании, в средствах массовой информации, а также в семье и повседневной жизни. Другие языки имеют более узкий круг функций, а абсолютное большинство используются только в сфере бытового общения.
3. Социальный статус. Одни языки имеют статус государственного языка и соответствующую государственную поддержку, другие являются языками межнационального общения в определенном географическом ареале, третьи используются только отдельным этносом.
4. Наличие письменности. Некоторые языки имеют письменность в течение многих веков, а то и тысячелетий, огромное количество письменных текстов, отражающих длительный путь их существования и развития; другие являются младописьменными, получившими письменность лишь в новейшее время; большинство же языков поныне являются бесписьменными, существуя только в сфере устного общения.
5. Перспектива выживания. Известно, что языки не только возникают, но и умирают. Лишь за последнее столетие человечество потеряло несколько сот языков, некоторые из них лингвисты успели описать. В современную же эпоху глобализации информационных процессов вопрос о выживаемости языков приобретает драматические очертания. По оптимистическим прогнозам к концу 21 в. сохранится только 25% нынешних языков, по пессимистическим – всего 5%.
Неравноправие языков усугубляется различной степенью их изученности. На одном полюсе находятся языки, имеющие длительную традицию их изучения, являющиеся объектом профессиональной лингвистической деятельности огромного числа специалистов, а на другом – множество языков практически неизученных, имеющих в лучшем случае одну-две публикации по частным вопросам их структуры. Такое неравноправие не является случайным, оно отражает социальную значимость различных языков. Однако имеется и другой аспект – важность конкретного языка для лингвистической теории. И с этой точки зрения нет языков важных и второстепенных, все языки в равной степени интересны для науки. Поэтому отсутствие адекватных описаний абсолютного большинства человеческих языков, особенно в свете нависшей реальной угрозы существованию большинства из них, ставит вопрос об описании в ряд наиболее актуальных для лингвистики.
В лингвистике сложилась практика описания, при которой исследователь языка чаще всего является одновременно и его носителем: он владеет им как родным (или, в крайнем случае, как приобретенным) языком. Техника описания «освоенных» языков существенно опирается на наличие неограниченного количества письменных текстов, с одной стороны, и возможность привлечения метода «интроспекции» (использования исследователем себя как эксперта по построению и интерпретации языковых выражений данного языка) – с другой. И того и другого при изучении «слабоописанного» языка исследователь лишен. Доступ к языку возможен лишь при обращении к языковой компетенции носителя языка, что и обеспечивается полевой лингвистикой.
Полевая лингвистика начала формироваться в 19 в., когда лингвисты обратились к не изученным ранее языкам различных районов мира. ВРоссии пионерами полевой лингвистики были П.К.Услар, интенсивно изучавший языки Северного Кавказа, и В.Г.Богораз (1965–1936), исследовавший языки Дальнего Востока. В США в конце 19 в. Ф.Боас заложил основы полевых исследований языков североамериканских индейцев, имевших огромное значение для формирования в дальнейшем дескриптивной лингвистики.
Во второй половине 20 в. полевые исследования охватили значительное количество языков на всех континентах; в СССР объектом полевой лингвистики в той или иной степени стали практически все языки.
Полевая лингвистика является частью описательного языкознания, отличаясь от нее наличием ряда специфических методов.
Прежде всего, полевая лингвистика, являясь экспериментальной областью знания, использует специальные методы извлечения лингвистической информации. Полевая лингвистика неразрывно связана с человеком-носителем языка, который является посредником между исследователем и языком. Исследователь получает все сведения о языке посредством активного взаимодействия с тем, кто владеет данным языком как родным и служит для исследователя экспертом, знания которого о языке исследователю необходимо извлечь (такой носитель языка называется обычно информантом/переводчиком). Обычно информант не имеет никакой специальной подготовки и является неискушенным носителем языка. А именно, он обладает способностью к языковой деятельности, и источником сведений о языке для исследователя являются продукты его языковой деятельности. При этом задача исследователя – эффективно воздействовать на языковую деятельность информанта. В нормальных условиях языковая деятельность осуществляется говорящими спонтанно, и продукты спонтанной речи – наиболее объективные данные о языке. Создание условий, максимально приближенных к естественным, оптимально, но не всегда осуществимо. Даже магнитофонная фиксация речи заставляет говорящего контролировать свою языковую деятельность, и желательно, чтобы он не замечал записи (это достигается при длительной работе с включенным магнитофоном).
Однако фактов спонтанной речи для систематического изучения языка совершенно недостаточно, и в полевой работе преобладает активный метод целенаправленного интервьюирования по определенной программе. Информант не должен быть вовлечен в профессиональную сторону интервью, перед ним стоит задача отвечать на вопросы исследователя, направленные на получение нужных языковых данных. Это может быть перевод с языка-посредника (на котором общаются исследователь и информант), определение правильности языковых выражений, предлагаемых исследователем, сравнение языковых выражений с точки зрения различий в их значении и многие другие типы интервьюирования.
Для разных видов работы к информантам предъявляются разные требования. В одних ситуациях важной является способность к порождению повествовательных текстов, в других – умение организовать диалог и вовлечь в него другого информанта, главного испытуемого, в третьих – иметь языковую интуицию и способность актуализовать внеязыковой контекст, естественный для данного языкового выражения, особенно при установлении точных значений близких по смыслу языковых выражений. Для рядового носителя языка работа информантом является необычным видом языковой деятельности, поэтому наиболее ценная способность информанта – его научаемость, а также терпение и отсутствие чувства «языкового престижа» (во всех случаях затруднения с ответом не пытаться сохранить престиж знатока языка).
Учет «человеческого фактора» является залогом успешной работы. Информант – не автомат по производству языковых выражений, а живой человек со своими настроениями, эмоциями, интересами, амбициями, знаниями и убеждениями, естественными человеческими слабостями и уникальным сочетанием способностей. Все это необходимо учитывать и стремиться развить интерес к данной работе, темп которой должен быть оптимальным, не переутомляя и не расслабляя информанта. В процессе работы обучаются как информант, так и исследователь.
Эффективная полевая работа предполагает не просто фиксацию языковых данных, но извлечение из них лежащей в их основе языковой структуры. Это требует использования в зависимости от конкретной цели исследования различных методов обнаружения грамматических фактов (как иногда говорят, открытия грамматики). Наиболее продуктивными являются следующие технологии: перевод с языка-посредника на язык-объект (в исходном языковом выражении, которое предлагает исследователь, содержатся такие компоненты смысла, оформление которых интересует исследователя), парадигматический метод опроса(выявляются парадигматические отношения между языковыми выражениями языка-объекта, например различными грамматическими формами какого-либо слова), метод подстановок (замена в исходном высказывании одного элементарного смысла), перекрестный метод(вопросы задаются в разброс с целью подавить нежелательные связи между вопросами), ассоциативный метод (по ассоциации с текущим высказыванием строятся новые высказывания), перифразирование,наводящие вопросы (чтобы избежать прямых вопросов, интересующих исследователя), извлечение примеров (на значение слова, грамматическое значение), стимул с исправлениями (намеренное искажение языкового выражения на языке-объекте с целью убедиться в правильности формы, которой исследователь ожидает от информанта) и др.
Следует спокойно относиться к тому, что в процессе работы с информантом неизбежно возникают ошибки записи и интерпретации. Этому способствуют следующие факторы:
– стремление информанта к дословному переводу на язык-объект с нарушением грамматической и семантической естественнности;
– приспособление к «невежеству» исследователя, ведущее к сознательному упрощению речи;
– давление парадигматического опроса в отрыве от контекста;
– ошибка ожидания, когда информант ждал другого вопроса, нежели заданный;
– различные нелингвистические факторы;
– ошибочные представления исследователя о языке-объекте, приводящие к неправильной записи или переводу, и др.
Поскольку исследователь, не являясь носителем языка, не имеет возможности контролировать эти ошибки методом интроспекции, они непосредственно не распознаются. Ввиду этого вся собранная информация о языке должна верифицироваться, и на это направлены специальные методы верификации данных. К ним относятся уже упоминавшийся выше перекрестный опрос, контрольная проверка данных с различными информантами, контрольная проверка данных и интерпретаций разными исследователями (при коллективной полевой работе), давление системы – нахождение противоречий в данных, исходя из интерпретирующей их гипотезы, углубление знаний о языке – чем больше исследователь знает о языке, тем легче ему заметить ошибку в данных и не допустить ее самому.
Документация языка предполагает следующие основные компоненты. Во-первых, это сбор спонтанных текстов. Тексты представляют собой важнейшую эмпирическую базу как для построения грамматики языка и ее верификации, так и для самых разнообразных целей, не предусмотренных заранее в данном исследовании. Сбор и адекватная фиксация текстов для бесписьменного языка является чрезвычайно трудоемкой задачей. Это многоэтапный процесс, и письменная фиксация устной речи, несмотря на многочисленные практические и теоретические трудности, – всего лишь начальная стадия. Собрание текстов в их окончательной редакции должно предоставлять эксплицитную и полную информацию о всех его элементах. Это предполагает последовательную транскрипцию, морфологическое членение с глоссированием (отнесением форм к конкретным единицам словаря) и адекватный перевод. Практика показывает, что обработка текстов требует привлечения всей грамматической и словарной информации о языке. Хорошо документированный текст приписывает форму и значение всем входящим в него языковым единицам (морфемам, словам, фразеологическим единицам, синтаксическим составляющим). Он должен быть снабжен также необходимой культурологической информацией. Иногда необходимы пояснения о ситуации, в которой развивался зафиксированный дискурс, особенно в случае диалогических текстов.
Не менее существенным компонентом является словарь. Современный словарь – это не только словник с переводными эквивалентами. Словарная статья должна содержать морфологическую и синтаксическую информацию о слове (парадигматические характеристики, модель управления, сочетаемостные ограничения), примеры его употребления в основных значениях, вхождение во фразеологические сочетания.
Наконец, документация языка предполагает создание грамматики.Грамматика является авторской интерпретацией текстов и словаря. В языках с богатой морфологией важным компонентом его документации является сбор грамматических парадигм (наборов форм словоизменения).
Конечной целью полевой работы является описание языка объекта. Каковы же методы такого описания? В значительной степени они зависят от той теории языка, которой придерживается исследователь. Важно только хорошо себе представлять, какая это теория. Разделяемая некоторыми учеными точка зрения, что теория не нужна и достаточно исходить из здравого смысла, весьма опасна: мы никогда не свободны от множества презумпций о структуре языка, которые влияют на наше языковое сознание. Поскольку исследователь может встретиться с языком, сколь угодно далеким от его родного языка и от других известных ему языков, он или будет поставлен в тупик, или будет описывать его через призму известных ему языков, до неузнаваемости его искажая.
В последние десятилетия значительный прорыв в лингвистической теории языкового варьирования сделала типология, и неудивительно, что именно полевая лингвистика, имеющая дело с «непривычными языками», наиболее теоретична. И наоборот, результаты полевых исследований максимально востребованы именно в типологии, которой необходимы факты как можно большего числа языков мира.
Немного о методологии
Полевая лингвистика по методологии близка к естественным наукам: данные для анализа получаются с помощью наблюдения и эксперимента. Наблюдение заключается в сборе спонтанных текстов на языке: сказок, историй из жизни, диалогов. Оно позволяет получить языковой материал, заведомо встречающийся в естественной речи, однако существенным недостатком являются неконтролируемость и неполнота данных; например, чтобы собрать словоизменительные парадигмы всех слов, нужен очень большой корпус текстов. Эксперимент заключается в обращении к «генератору» данных на языке-объекте исследования, т. е. к информанту, который является средством получения информации заданного исследователем вида. Однако поскольку мы имеем дело с двумя человеческими существами, исследователем и информантом, чрезвычайно трудно «очистить» эксперимент от проявления интерференции различного рода и человеческого фактора вообще. Например, существует проблема различий в социальном положении и языкового престижа языка-посредника, когда информант подстраивается под речь исследователя, особенно при прямых вопросах (например, после вопроса «Как Вы произносите слово Х?» можно ожидать ответа «Точно так же, как Вы»).
В отличие от этнографа лингвист не обязан уезжать в «поле» надолго. Время, потраченное на работу с информантом, напрямую коррелирует с количеством получаемого материала, поэтому ученые проводят в «поле» раз в год от 2 недель до 2 месяцев, во время которых они набирают достаточное количество данных для анализа, а остальное время обрабатывают и анализируют полученный материал. При анализе, как правило, возникают уточняющие вопросы, которые лингвист задает на следующем этапе. В среднем для написания грамматики требуется около пяти лет, грамматический очерк можно написать за год, съездив в одну экспедицию, — срок во многом зависит от степени изученности языка и языковой семьи, — при этом монументальный труд, включающий словарь, подробную грамматику и корпус текстов, может занять всю жизнь.
Как правило, местные жители хорошо принимают ученого-лингвиста, особенно если он умеет изъясняться на изучаемом им языке и не углубляется в тонкие вопросы, вроде секретных языков, табуированной лексики или религиозной жизни. Социальный престиж народа в глазах соседей и в глазах представителей администрации связан с престижем языка, который может сильно вырасти после публикации грамматики: язык приобретает официальный статус, поэтому народ может претендовать на определенные политические права. В целом характер общения лингвиста с местными жителями сильно зависит от их традиционного отношения к европейцам вообще, и к определенной стране в частности. Так, отношение жителей бывших колоний к представителям метрополии нередко отрицательное. Случаются и крайности: однажды подозрительные жители одной гвинейской деревушки заключили русского лингвиста в тюрьму, заподозрив в шпионаже, как только тот достал карту местности, намереваясь изучить диалектный состав языка, — впрочем, к счастью, вскоре выпустили.
Революционным в методологическом отношении стало появление нового участника лингвистического исследования — информанта, ранее мало привлекавшего внимание (из-за этого, в частности, невысокий уровень имело большинство миссионерских грамматик). Работа с информантом способствовала решению более широкой задачи — созданию строгих и проверяемых процедур описания языка, применимых к любому материалу, включая и родной язык исследователя.
Примерно в то же время, в 1920–30-е годы, в СССР проводилась активнейшая языковая политика, так называемое языковое строительство. Поскольку советское государство формировалось как система иерархически упорядоченных национальных образований, в пределах которых официальные функции должен был выполнять язык соответствующего народа, необходима была обширная работа по нормификации языков, написанию грамматик, словарей, учебных пособий, а также, разумеется, работа по устранению неграмотности. В начале 1920-х годов повсеместно проводился курс на «коренизацию» всех партийно-государственных структур, т. е. на максимально широкое вовлечение в административную деятельность местного населения. Предполагалось, что русское население нацреспублик постепенно освоит местные языки, а партийные функционеры просто обязаны были это сделать. Активную роль в языковом строительстве играли Е. Д. Поливанов и Н. Ф. Яковлев. Органом, осуществлявшим работу по языковому строительству, был существовавший в 1925–37 годах Всесоюзный центральный комитет нового алфавита. Под его эгидой на высоком научном уровне было составлено около 80 алфавитов для языков народов СССР, помимо этого публиковались грамматики и словари языков. В конце 30-х годах, однако, не без влияния академика Н. Я. Марра, работа по языковому строительству была в значительной степени свернута.
В конце XX века формулируется новая задача полевой лингвистики — фиксирование данных вымирающих языков. Вначале имелся в виду лишь фундаментальный аспект — ценность этих данных для самой лингвистической науки. Сегодня всё чаще рассматривают этическую сторону вопроса: сохранение языкового разнообразия подается широкой лингвистической и нелингвистической общественности как безусловное благо. Более того, нередко утверждается, что практическая задача описания малых языков и спасения их от вымирания имеют несомненный приоритет перед разработкой теоретической проблематики и что именно этого типа работ от лингвиста требует общество [2]. Кроме того, новый взгляд на полевую лингвистику влечет за собой также изменения в методологии: в учебниках появляются разделы, посвященные этике полевых исследований, информант перестает быть объектом-поставщиком языковых данных и рассматривается как человеческое существо со сложной психикой и зачастую непредсказуемыми реакциями, к которому необходимо найти правильный подход. Примечательно также, что впервые встает вопрос об обратной связи с этническим сообществом, чей язык изучается. Отныне лингвист не должен ограничиваться сбором материалов и публикацией грамматики, едва ли понятной непрофессионалу, но и сделать что-то для сообщества: написать учебник, словник, организовать обучение языку и т. п.
