Во 2-й половине 1980-х гг наметился упадок социальной истории, в частности, произошел фактич-й распад билефельдской школы. С начала 90-х германская историография, как и дрзап-е историографии, развивалась под влиянием методологических тенденций, связанных с постмодернизмом, «культурным поворотом» и «лингвистическим пворотом». Специфика-в особом внимании, которое немец-е историки уделяли новой политической истории. С одной стороны, было отвергнуто прежнее традиц-е понимание политической сферы как вторичной, производной по отношению к соц-й. Указывалось, что прежде в трудах соц-х историков, полиическое оказалось раствореннмы в общ-ве. С др стороны-речь шла не о простом возвращении к такой истории политики, которая сущ0ла в историографии 19 века. В новой полит-й истории сменился вектор исследований, поменялся сам его предмет. Политика уже не изучалась как рез-т целенапрравл-й рациональнойдеят-ти профессиональных политиков и функционеров, выражавших (лучше или хуже) нац-е и гос-е интересы, а как культурная система, в которую вовлечены широкие слои населения. Коммуникация между властью и общ-вом проявляется в разнообразных формах, часто в символических: недаром во многих трудах историков рассматривается такая известная с давних времен процедура как принесение присяги. Но и в наше время как внешняя так и внутр-я политика страны конституируется посредством ритуальных инсценировок. Кроме того, политика рассматривается теперь не как одномерный процесс, в котором издаются распоряжения сверху вниз. Власть не только посылает об-ву приказы. Но и посредством политической риторики указывает до какой степени возможен выбор. Например, политические воспринимаются, наделяются смыслом и предполагают вариативность реакции на них. Тоталитарные режимы стремятся к ому, чтобы сделать такой выбор более узким и авторитарно задавать возможности толкования. мбьХар-я черта-интерес к языку. Штайнмец реконструировал языковые изменения, имевшие местов британском парламенте в конце 18 и 19 веках, проследив, как сдвигались границы того, что можно сказать. Сложился ряд научных центров и школ, имевших значительный мировой авторитет. Это касается центров по изучению истории Ганзы и Скандинавии в Грайф-свальде, по истории политических партий в Йене, по сравнительной истории революций нового времени и формирования социальных классов в Лейпциге, по истории стран Латинской Америки в Ростоке. Что же касается аграрной истории, то один из ведущих сегодня немецких ученых, билефельдский профессор Ганс-Ульрих Велер справедливо заметил, что он может назвать только двух-трех специалистов в ФРГ, такого же уровня и компетенции, что ученые-аграрники из бывшей ГДР. После воссоединения историческая наука ФРГ получила в свое распоряжение богатейшие фонды архивных материалов в Потсдаме и Мерзебурге. От историков требовалось и точное следование фактам и они стремились иметь минимальное свободное пространство, необходимое и в интересах их международной репутации. Но обычно на первый план выдвигались подходящие факты, а неудобные замалчивались, что приводило к появлению многочисленных "белых пятен", прежде всего в истории самой ГДР. В 90-е годы развитие немецкой исторической науки определяется несколькими тенденциями, характерными и для мировой историографии. В ней осуществляется сейчас ряд крупных научно-исследовательских проектов. С 1992 года под патронатом фонда Фольксвагенверк началась работа над проектом "Диктатуры в Европе XX века", в котором ведущая роль отводится Исследовательскому центру современной истории в Потсдаме под руководством Юргена Кокки. Под эгидой фонда Фридриха Эберта осуществляется другой крупный проект -"История рабочих и рабочего движения в Германии с конца XVIII века" под руководством мюнхенского профессора Герхарда Августа Риттера.
