В тематике и выразительных средствах древнерусская гомилетика ориентировалась на классические византийские образцы. Самое начало русской гомилетики (и русской литературы вообще) ознаменовано появлением одного из выдающихся сочинений – «Слова о законе и благодати» митрополита Илариона.
Главное произведение Илариона — "Слово о Законе и Благодати", несомненно, ему принадлежат "Молитва" и "Исповедание веры", в исследованиях специалистов высказывались предположения о том, что Иларион был автором еще ряда произведений. "Слово", или, как сам Иларион его называет, "Повесть" — первое дошедшее до нас авторское произведение древнерусской литературы. Оно представляет собой праздничную пасхальную проповедь. По всей вероятности, эта проповедь была произнесена 26 марта 1049 года, именно в этом году праздник Пасхи совпал с праздником Благовещения. Пасхальные мотивы, основные в проповеди Илариона, дополнены в ней прямым упоминанием Благовещения, и это совпадение усилило как философскую, так и историческую идею "Слова".
До нас дошло более пятидесяти списков "Слова" Илариона — русских и южнославянских. Это означает, что проповедь читали и переписывали на протяжении шести с половиной веков.
Произведение Илариона — церковная проповедь, но вместе с тем это не отвлеченное мудрствование далекого от жизни книжника и богослова. Это взволнованная речь высокообразованного и нравственного политика. На содержание, логику доказательств и всю систему образов оказывают влияние время и место ее произнесения. Время и место конкретны.
Проповедник так заявляет тему своей торжественной речи: «И повествование наше о Законе, данном через Моисея, и о Благодати и Истине, явленной Христом, и о том, чего достиг Закон и чего – Благодать».
Философская тема проповеди решена с использованием сопоставления ветхозаветных образов Агари и Сарры, Измаила и Исаака. В славянской проповеднической традиции этот мотив представлен уже в Речи Философа, вошедшей в "Повесть временных лет" под 986 годом и составившей важнейшую часть рассказа о выборе веры Владимиром. Иларион блестяще разворачивает сопоставление свободной Сарры с сыном ее Исааком и рабыни Агари с ее сыном Измаилом, вводя в него антитезу иудаизм — христианство, Закон — Благодать.
Антитеза рабского Закона и свободной Благодати предстает у Илариона в предопределении, в образном осмыслении, и в реальной истории. Старший брат Измаил, сын рабыни, обижает истинного наследника Авраама, сына свободной, и за это отогнана была Агарь, рабыня, вместе с сыном ее Измаилом: "не может наследовать сын рабыни, лишь сын свободной". Закон дан Моисеем избранному народу "на предуготовление истине и Благодати"; Благодать, то есть Христос, таится до времени: прежде приходит Закон, потом — Благодать. И это проповедник подтверждает, то есть это дано в предопределении: Иаков благословил старшего своего внука Манассию левой рукой, а младшего Ефрема — правой, и брат меньший больше старшего стал. Так же иудейский Закон, хотя и прежде стал, но "вознесся в малом и отошел", а вера христианская, после придя, "первейшей стала и распространилась на множество языков".
В чем, по Илариону, состоит философия священной истории? Старейшины Иерусалима "радели о земном", заняты были самоутверждением, или "оправданием", по традиционной терминологии Православия. А оно "скупо от зависти", не простирается на другие народы. В самом Иерусалиме, где жили вместе и иудеи и христиане, "крещение благодатное терпело обиды от обрезания законного"; "даже не принимала в Иерусалиме христианская церковь епископа не обрезанного, потому что старейшины были из обрезанных". Подобно Измаилу, что обижал Исаака, иудеи творили насилие над христианами, "рожденные в рабстве — над сынами свободными", было между ними много распрей и ссор. Пленение Иерусалима римлянами и рассеяние иудеев стало заслуженной карой за неприятие учения Христа, Благодати: "да не вкупе злое пребывает".
Превосходство христианства над иудаизмом, по мнению Илариона, состоит в том, что христианство утверждает равенство народов перед Богом. Закон был дан одному народу, Благодать и истина — спасение всему миру, ибо "благо и щедро простирается на все края земные". И человечество, приняв Христа, уже не теснится в Законе, "а в Благодати свободно ходит".
А "ветхое", то есть "старое" иудейство киевскому священнику известно не только по историческим сочинениям об иудейской войне и пленении Иерусалима (капитальный труд Иосифа Флавия в славянском переводе появился именно в XI веке). В памяти киевлян, потомков поднепровских полян, живы еще воспоминания об ужасах хазарского ига. С господством иудеев-хазар, с тяжкой данью и разорительными для Руси набегами покончил отец Владимира князь Святослав: "и Закона озеро пересохло, евангельский же источник наводнился". Это историческое совпадение — разгром Хазарского каганата и скорое вслед за этим принятие Русью христианства для Илариона глубоко символично: "Не вливают ведь по слову Господню, вина нового учения благодетельного в мехи ветхие, обветшавшие в иудействе". Хазарский титул каган — "государь, правитель" по праву переходит к киевскому князю.
Для Илариона торжество христианской веры означало духовное освобождение от мрака многобожия, разъединявшего единое славянское племя. Для киевлян — освобождение от "ночной стужи" хазарского нашествия, скупо обрисованного в летописи: "И наидоша я козаре, ...и сказали козаре: Платите нам дань". Для народов, населявших обширные пространства Русской равнины, христианство, принятое Русью, означало свободное развитие в пределах Русского государства. Здесь история явила потом русича Стефана Пермского, создателя пермской азбуки, подвиги позднейших русских просветителей.
Приход "веры благодатной" преобразил Русскую землю: "уж не капище сатанинское городим, но Христовы церкви зиждем". К раскрытию нравственного и культурного преображения народа русского Иларионом привлечена цепь цитат и образов из самой сильной по эмоциональному накалу библейской книги — пророка Исайи. Мощный талант ритора проявляется в этой части проповеди в сопоставлении прошлого и настоящего: "Когда мы были слепыми, а истинного света не видели, но в лести идольской блуждали, к тому же и глухи были к спасительному учению (известно, что сын христианки Ольги Святослав отказался принять крещение, "опасаясь насмешек" своих дружинников), помиловал нас Бог — и воссиял и в нас свет разума..."
Общий смысл противопоставлений и сопоставлений «Слова» состоит в том, что последний и младший во времени (исторически и генеалогически последний) как показывает Священная история, становится первым (благословенным) и старшим.
Иларион указывает, что Благодать Христова наконец, то есть исторически в последнюю очередь, дошла до пределов Русских, что проявилось в деятельности Владимира Святого. Центральная часть «Слова» - развернутая похвала этому князю – кагану Владимиру (Василию). В изображении Илариона Владимир – идеальный равноапостольный князь, просветитель, утвердитель веры, христианский подвижник, достойный канонизации и почитания. Немаловажно, что Владимир в истории Руси – младший в смысле генеалогии (последний сын Святослава) и худший (поскольку он робичич, сын рабыни). Это не могли не знать и не учитывать слушатели проповеди, в том числе и Ярослав Мудрый, сын этого робичича, который и сам поствему положения тоже был младшим сыном и худшим (рожденным от Рогнеды, почти робичич). Оказывается, что и в истории Руси младший тоже становится первым и старшим. Так веписывается сама история нового государства в общую историю мира. Поэтому и сама Русь, последней принявшая христианство, имеет все шансы стать первой и обязательно станет.
И снова — предопределение, образное осмысление, и история, только здесь, в "Похвале Владимиру", история — не только прошлое, но и настоящее. Все пророки пророчествуют, особо — Исайя, и — свершилось. Н.М.Карамзин, по представлениям своего времени, назвал "Слово" Илариона "Житием святого Владимира". Иларион не писал житие, но, по справедливому определению современных исследователей, "делал заявку" на канонизацию "кагана нашего", равняя его деяния с подвигами апостолов-крестителей. Подобно тому, как хвалит Римская страна Петра и Павла, Азия и Эфес, и Павм — Иоанна Богослова, Индия — Фому, Египет — Марка, "похвалим же и мы, по силе нашей, малыми похвалами великое и дивное сотворившего..." Учитель и наставник, "великий каган земли нашей" славен происхождением — он сын Святослава и "старого" Игоря. Достойный святости продолжает род князей, мужеством и храбростью прославившихся в странах многих. Отступая от житийного канона, от канона обычной "похвалы" святому, Иларион не хвалит нравственные добродетели предков Владимира, ведь они были язычниками, он воспевает их воинские доблести в отстаивании независимости Руси: "не в худой и в неведомой земле владычествовали, но в Русской, что ведома и слышима всеми четырьмя концами земли". Особое место в славном роде князей русских принадлежит бабке Владимира Ольге, первой принявшей христианство. Мудрость Ольги подчеркивает проповедник.
Владимир, достойный продолжатель славного и благородного рода, "землю свою пас правдою, мужеством и смыслом". Что побудило его принять христианство? Хотя наслышан он был о "благоверной земле греческой", но решение Владимира Иларион приписывает единственно его разуму. Это ли не "заявка" на независимость Русской Церкви от Византии? Ведь всего через два года Илариона изберут (!) митрополитом епископы, собравшиеся со всей Русской земли.
Имя, принятое князем при крещении — Василий, то есть "царственный". Имя достойно его государственных и военных деяний, его нравственного подвига — крещения земли Русской. В этом он равен апостолам, равен Константину Великому, принесшему с матерью своей Еленой крест из Иерусалима. Владимир, вместе с бабкой своей Ольгой, тоже будто бы "принесли крест из второго Иерусалима, из Константина града" — приняли крещение от византийских священников. Идея Киева, "третьего Иерусалима", таким образом, предшествует формуле "Москва — третий Рим", она типична для средневекового мышления. Владимир даже выше апостолов тем, что принял учение, хотя не видел Христа, не слышал его проповедей, не наблюдал чудес, творимых Христом и святыми.
Преемственность в добрых делах — главное достоинство Ярослава: "Его ведь сотворил Господь наместником тебе, твоему владычеству, — говорит Иларион, обращаясь к Владимиру, — не рушащим твоих уставов, но утверждающим, не умаляющим твоего благоверия сокровищ, но более их умножающим, не говорящим, но свершающим, что недокончено тобою, кончающим..." Как не славить Владимира и Ярослава в Киеве, в храме Софии? Ярослав построил "дом Божий великий Его святой Премудрости", то есть построил Софийский собор, украсив грандиозный, величественный храм золотом, серебром и дорогими камнями. Другой такой церкви, восклицает Иларион, "не сыщется во всем полуночье земном". Великолепие собора поражало современников.
Заканчивается «Слово» очень выразительной и эмоциональной молитвой «от всея земли нашей», которая пользовалась большой популярностью в Древней Руси и нередко переписывалась отдельно от «Слова» и читалась во время богослужения.
Надо сказать, что «Слово о Законе и Благодати» является (по концепции Еремина) классическим примером эпидиктического красноречия.
А вот другая проповедь новгородского архиепископа Луки Жидяты – пример дидактического красноречия. В 1036г. он был поставлен на новгородскую кафедру епископом по желанию кн. Ярослава. Занимал ее 23года. В 1055г. был оклеветан своим холопом Дудицей. Митрополит Ефрем, против назначения которого Лука выступал в1054 г., вызвал его в Киев, осудил и заточил. Через 3 года Лука то ли доказал свою невиновность, то ли умер Ефрем, но он получил свободу и вернулся в Новгород на свое епископское место. Первым делом он наказал холопа (урезал нос и отсек руку, после чего Дудица сбежал к немцам) Умер Лука в 1060 г.
"Поучение к братии" - всего 40-50 строк. Вступительное обращение, Перечень правил поведения христианина на основании Священного Писания. Рассчитано на неофита: положения новой веры, обрядовые требования, моральные предписания. Как надо жить и как не надо жить: не мстить, не молвить "срамные" слова, ходить в церковь и вести себя в ней смирно, чтить старого человека и родителей своих, не клясться Божьим именем, не проклинать, судить по правде, чтить своего князя, соблюдать евангельские заповеди.
Такого же типа сочинения – поучения братии (отцам и братии), атрибутируемые Феодосию Печерскому. Достаточно точно определено, что Феодосию принадлежат пять таких произведений, которые, очевидно, произносились в качестве проповедей в церкви перед иноками Печерского монастыря. В простых выражениях и со множеством цитат из писания Феодосий настойчиво обращает внимание монахов на необходимость соблюдения студийских правил, порицая вредоносные пороки (праздность, лукавство, стяжательство и пр.).
Гомилетика, как видим, действительно может носить различный характер. Если «Слово» митрополита Илариона имеет открытый, публицистический характер, наполнено сложными богословско-историческими размышлениями, основано на системе аналогий и сопоставлений, сопряжено с похвалой и экзегезой (толкованием), то сочинения Феодосия Печерского и Луки Жидяты, напротив, достаточно камерны, адресованы непосредственно пастве, просты по манере изложения, доступны для понимания, ограничены кругом индивидуально-нравственных проблем.
Нельзя не упомянуть торжественные проповеди Кирилла Туровского, которые считают высшим достижением символически-иносказательной экзегезы, а самого их автора современники признали «вторым Златоустом». Позднейшее «Житие Кирилла» сообщает, что он рано постригся в монахи, стал затворником (т.е. жил уединенно в келье) и в период своего затворничества «много божественная писания изложи». Позднее князь и горожане умолили Кирилла занять епископскую кафедру в городе Турове (на северо-западе Киевской земли). Умер Кирилл не позже 1182 г.
Основным художественным принципом в «словах» Кирилла делается риторическая амплификация. «Та или иная тема у него - пишет И.П. Еремин,— всегда словесно варьируется, распространяется до тех пор, пока содержание ее не будет полностью исчерпано». Каждая тема облекалась в форму риторической тирады, в которой чередуются синонимичные по смыслу и однотипные по синтаксической структуре предложения.
Рассмотрим одну из торжественных проповедей Кирилла Туровского — «Слово на новую неделю по Пасхе».
«Слово» начинается своего рода введением, объясняющим повод его написания: «Велика учителя и мудра сказателя требуеть церкви на украшение праздника», мы же, «нищие словом» и «мутные умом»,—продолжает Кирилл,—лишь можем сказать «мало нечто» о празднике.
Далее автор характеризует праздник Пасхи: когда «всему пременение (изменение) бысть»: небом стала земля, очищенная от бесовской скверны, обновились люди, ибо из язычников они стали христианами... Новая неделя — это обновление людей, принявших христианскую веру. Кирилл Туровский рисует картину весеннего пробуждения природы: светлеет небо, освободившееся от туч, солнце восходит на высоту и согревает землю, тихо веют ветры, земля рождает зеленую траву, скачут, радуясь весне, «агнци и унцы» (т. е. ягнята и бычки), расцветают цветы и распускаются листья на деревьях... Однако каждому элементу этого описания Кирилл Туровский тут же приводит параллель, после которой становится ясно, что яркая картина эта — всего лишь ряд метафор и сравнений, призванных возвысить, прославить и, что особенно важно, разъяснить верующим те или иные догматы христианской веры. Весна — это вера Христова, «агнци» — «кроткие люди», «унцы» — «кумирослужители» языческих стран, которые приобщились или приобщатся к христианству, и т. д.
Каждое из «слов» Кирилла — яркий образец праздничного, торжественного красноречия. Автор в совершенстве владеет риторическим искусством: он то обращается к слушателям, то передает евангельский сюжет или сложную богословскую концепцию с помощью красочных аллегорий, как это было показано выше, то вопрошает и тут же отвечает сам себе, сам с собой спорит, сам себе доказывает.
Исследователи творчества Кирилла Туровского давно установили, что и в аллегориях, и в приемах их истолкования, и в самих риторических фигурах автор далеко не всегда оригинален: он опирается на византийские образцы, цитирует или пересказывает фрагменты из «слов» прославленных византийских проповедников. Но в целом произведения туровского епископа не просто компиляции из чужих образов и цитат—это свободной переосмысление традиционного материала, в результате которого является новое, совершенное по форме произведение, воспитывающее у слушателей чувство слова, завораживающее их гармонией ритмически построенных речевых периодов.
Далеко не всегда гомилетика облекалась в жанровую форму проповеди как жанра рассчитанного на первичное устное произнесение перед аудиторией. Возможны были и формы учительного слова-поучения, предполагавшие индивидуальное чтения, зачастую гомилия была заключена в форму послания. Но надо иметь в виду, что и индивидуальные поучения, и послания, не смотря на наличие конкретного адресата, имели открытую форму, то есть они были рассчитаны изначально на то, что их будут читать многие люди, и их содержание окажет воздействие не только на непосредственного адресата, но и на любого читателя не только сегодня, но и в будущем.
В качестве примера обратимся к одному из посланий печерского игумена - «Въпрошанию князя Изяслава о латинех». Его рассматривают в основном как памятник канонического права и философской мысли. В качестве источника для составления произведения исследователи называют послание патриарха константинопольского Михаила Керулария к патриарху Антиохийскому Петру (1054 г.). Впрочем, указанное сочинение, видимо, было в какой-то мере образцом для многих полемистов против латинян.
Одна из тем послания - «общеобразовательная». Феодосий был первым, кто достаточно просто объяснил, кто такие латиняне и почему их церковный обычай плох. Для этого писатель не пожалел ярких красок. Интересно, что в этом послании нет традиционной для такого рода сочинений ссылки на семь Вселенских соборов. То есть, каким образом произошло разделение церквей оказывается совершенно неважно, главное другое - образ «латиняна».
Начинает Феодосий Печерский с почти беспроигрышного в плане увещевательного воздействия на читателя утверждения: правоверные отец и мать учили его «вере же Латыньстей не прилучаитеся, не объчая их держати, и комканья их бегати, и всякого ученья их бегати»[1] и пр., а к родительским наставлениям, несомненно, следует прислушиваться.[2] Католики предстают истинными исчадиями ада. С ними, как с язычниками, нельзя даже есть и пить из одной посуды, от них нельзя принимать пищу. Конечно, милосердный христианин должен напоить и накормить страждущего «кривоверного», но либо в его посуде, либо в своей, затем тщательно ее вымыв и сотворив над ней молитву. Оказывается, латиняне «занеже неправо веруют и не чисто живут: ядять со псы и с кошками, и пьють бо свой сець; ядять лвы и дикие кони, и ослы, и удавленину, и мертвечину, и медведину, и бобровину, и хвост бобров, и в говенье ядять мяса, пущаюче в воду; а 5-ю неделю поста во вторник черньци их ядять лой и в суботу постяться, и постившеся вечер ядят молока и яйца».[3] В этой фразе, как видим, фантастически перемешаны действительные обрядовые расхождения и чистейшая выдумка.
Далее Феодосий достаточно подробно перечисляет грехи латинян (это и индульгенции, и непочитание икон, и целибат, и иная «технология» обряда крещения и др.). Замечательно, что он не просто указывает на некое отступление от правил, но стремится вскрыть его отвратительность, поскольку любое из них непременно ведет к греху. Так, обет безбрачия для католического священника чреват прелюбодеянием: «А попове их не женяться законною женитвою, но с робами дети добывають, и служать невозбранне; а пискупи их наложници держать...»[4] Непочитание икон приводит к святотатству: «Икон не целуют, ни мощей святых, а крест целуют написавше на земли, и въставше попирають его ногами».[5]
Вторая тема, возникающая вслед за первой, - прославление своей веры. «Несть бо иноя веры лучше нашей, яко же наша чиста и свята вера правоверная. Сею бо верой живущие грехов избыти и муки вечныя гознути»,- пишет Феодосий. Но эта мысль связывается далее с очень важным мотивом: «Не подобает же, чадо, хвалити чужее веры».[6] Вот первая смысловая доминанта послания. В XI веке в полуязыческой Руси действительно надо было вести борьбу против католиков, которые старались распространить свое влияние на Киевское государство. Как известно, еще до 988 года на Руси были случаи принятия христианства княжеской верхушкой по католическому обряду.[7]
Теперь становится понятным, почему «латинянин» в изображении Феодосия ничем не отличается от «поганого». Столь отвратительный образ жизни и отвратительную веру нельзя не только «хвалити», но и даже терпеть наравне со своей - так можно впасть в грех двоеверия: «Аще хвалить хто чужю веру, то обретаеть ся свою веру хуля. Аще ли начнет непрестанно хвалити и свою, и чужю, то обретаеться таковыи двоеверець: близ есть ереси. Ты же, чадо, блюдися их, и свою веру непрестанно хвали».[8]
Очевидно, адресат послания князь Изяслав Ярославич дал старцу какой-то реальный повод для подобных увещеваний, но сочинение в то же время имеет и открытый характер, оно обращено к «чаду» вообще, к духовным детям, которых надо воспитать в истинно христианском духе.
И здесь автор переходит ко второй содержательной доминанте произведения. Как бы ни были отвратительны сторонники любого «кривоверия», они остаются людьми и достойны сострадания и милосердия. Да, с ними нельзя «брататися», зазорно есть и пить за одним столом, но им нужно, если это возможно, бескорыстно помочь в беде. Бороться же с «кривоверными» и «двоеверными» следует словом, обличая их неправоту Священным писанием.
В конце произведения Феодосий возвращается к обличительной теме начала, но несколько в ином ключе. Он демонстрирует читателю, каким образом надо вести спор со сторонниками католицизма: «Ты же, чадо, аще узриши некия иноверныя с верным прю деющи, лестью хотяща отвести от правыя веры, ты же ведая не скрыи в собе, но помози правоверным. <...> Аще ти речеть прець: «Сию веру и ону Бог дал есть»,- ты же, чадо, рцы: «То ты кривоверен, мниши Бога двоевера, то не стышиши ли, окаянне, разъвращене злыя веры? Писанье глаголеть: един Бог, едина вера, едино крещенье»...»[9]
Итак, содержательная основа «Въпрошания князя Изяслава о латинех» - обличение католиков с целью укрепления веры и воспитания нравственности православных, то есть главное все-таки не полемика (хотя она есть), а дидактика.
