Поэтическая мозаика. Ситуация рубежа 80-90 мощный культурный сдвиг. Политика гласности, отмена цензуры, снятие запретов. Из спецхранов были подняты произведения задержанные, арестованные, запрещенные.
На страницы изданий хлынула масса новых текстов. То, что было начато в оттепель, было продолжено. Тиражи журналов подскочили в несколько раз. Был открыт Гумилев, Ходасевич, Г. Иванов, Мандельштам, восстановилась популярность Ахматовой и Цветаевой.
Новая волна в поэзии – 80-ки. Эпштейн представляет новую московскую поэзию. Поколение промежутка. Линейная целостность бытия, поэзия, которая ищет способы компенсации дисгармонии деструкции. Эстетика: желание успеть состояться; одни впадают в усложненную рефлексию и метафорику, другие – в эпатаж. Средством отражения действительности стал коллаж.
Н. Искренко – автор манифеста «Полистилистика». Эпатажный мир, распавшийся на составляющие, на живую нитку, собранный из разных областей. Много явных и скрытых реминисценций.
Другая черта – тотальная ирония как способ самоутверждения, самозащиты. Степень может быть разной.
Образуется группа поэтов, которые называют себя «концептуалистами». Концепт в данном случае – штамп, стереотип. Лидер – Дмитрий Пригов. Поставил задачу – развенчание штампов общественного сознания. Стихотворение Кибирова «1937» Разоблачение через концентрацию. «Поэтика идейных схем и стереотипов», «искусство как идея».
Тексты «московских концептуалистов» (а это прежде всего Д. Пригов, Вс. Некрасов, В. Сорокин, Л. Рубинштейн) фиксируют такое состояние культуры, когда все традиционные связи разомкнуты, и, хотя это не манифестировалось никем из них, все они сознательно или неосознанно своим творчеством конституировали «конец литературы». «„Конец литературы“ — ощущение переполненности. (…) Литературная непроходимость привела к ощущению невозможности дальнейшего описания и интеллектуального постижения мира без рефлексии по отношению к предшествующей литературе». Текст выстраивается из обломков иных, уже существующих текстов и языков, и для русского концептуализма основными «источниками» оказываются советский дискурс и тексты русской классической литературы, поскольку и тот и другой к этому времени воспринимаются как мертвые текстуальные практики. Эта «смерть текста» и становится предметом высказывания в концептуальной поэзии, обнажение «пустотности любого языка» (по выражению Дмитрия Кузмина) оказывается основным message’ем концептуализма: «питательной почвой для него становится окостенение языка, порождающего некие идеологические химеры. … эстетика косноязычия».
Автор-концептуалист оперирует сложившимися в советский период идеологическими штампами (концептами), т. е. "затертыми до дыр советскими текстами или лозунгами, речевыми или визуальными клише" (В. Руднев), а также известными формулами классической литературы, доводя изображаемое до абсурда:
Шли съезды. Шли снега. Цвели цветы.
Цвел диатез. Пеленки золотились.
Немецкая коляска вдаль катилась.
И я забыл мятежные мечты.
Т. Кибиров
Основным приёмом отечественного концептуализма стала тотальная ирония. Ирония тем более злая и действенная, что выступала под маской привычных штампов и схем. Причем штамп доводился до абсурда, обнажался полностью и превращался в свою убийственную противоположность. Можно назвать этот приём искусством игры осколками идеологии тоталитарного государства, поскольку авторы-концептуалисты отражали в своих произведениях не действительность, а соцреалистическое идеологическое отражение этой действительности. Смысл таких произведений однозначен, в них нет тайны, они "плоскостные", им свойственна плакатная ясность и чёткость понятий.
Сомнению подвергаются штампы не только идеологического, но и любого другого характера. Например, широко распространенная идея о спасительной роли красоты – "красота спасёт мир" – обыгрывается Д. Приговым так:
Течет красавица-Ока
Среди красавицы-Калуги.
Народ-красавец ноги-руки
Под солнцем греет здесь с утра.
Днем на работу он уходит
К красавцу черному станку,
А к вечеру опять приходит
Жить на красавицу-Оку.
И это есть, быть может, кстати
Та красота, что через год
Иль через два, но в результате
Всю землю красотой спасет.
Концепт – общее место множества стереотипов, блуждающих в массовом сознании, от идиллически-благодушного "окрасивливанья" родного пейзажа до пародийно сниженного пророчества Достоевского "красота спасёт мир". Концептуализм как бы составляет азбуку этих стереотипов, снимая с них ореол творческого паренья, высокого воодушевленья, обнажая в их вульгарной знаковости, призванной стимулировать простейшие реакции любви и ненависти, "за" и "против". При этом используются минимальные языковые средства, демонстрирующие оскудение и омертвение самого языка, вырожденного до формулировки ходовых понятий. Косноязычие оказывается инобытием велеречивости, обнажением ее сущностной пустоты.
Компоненты литературного концептуализма (И.Е. Васильев):
- "главным героем литературного концептуализма. . . выступает сам язык, его метаморфозы". Это не обязательно советский идеологический язык, но самые разнообразные властные, т. е. авторитетные, общезначимые, общепринятые структуры сознания, оформившиеся в "окаменелых" языковых формах;
- "произведениям концептуалистов присуща метатекстовость, т. е. направленность текста на самого себя. Это либо рефлексия по поводу собственного создания, либо теоретизация художественного строя, наукообразие в подаче материала";
- "автор деиндивидуализируется, избегает способа прямого высказывания (т. е. лирического самораскрытия и исповедальность), собственно личных оценок, серьёзного и ответственного слова. Он говорит опосредованно, заменяя свой голос чужими голосами, цитатами, мнениями других людей. Традиционной роли творца, собственной фантазией порождающего произведение как целостный мир и суждение о жизни, концептуалисты предпочитают положение непричастности к изображенному и как бы текстовой вненаходимости".
Концептуализм во многом наследует такому направлению русского авангарда, как ОБЭРИУ. Однако в рамках этой стратегии вырастают достаточно разнообразные индивидуальные художественные системы Д. А. Пригова, Льва Рубинштейна и Тимура Кибирова.
Метареализм – еще одно направление внутри новой волны. Поэзия многих реальностей. Эстетика исходит из всеобщности метаморфоз.
Метареализм — это не только „метафизический“, но и „метафорический“ реализм, то есть поэзия той реальности, которая спрятана внутри метафоры и объединяет её разошедшиеся значения — прямое и переносное». Основным тропом метареальной поэзии, по Эпштейну, является метабола, отличная и от метафоры, и от метонимии.
Метабола – свободное совмещение разных слоев времени и др.
Традиционалисты. М. Гаврюшин. Задача: найти способ распавшихся связей времени с помощью обращения к традициям глубинного национализма. Гаврюшин «Купель» посвящается Храму Христа Спасителя.
В конце 70-х годов в поэзии произошли качественные изменения, связанные не столько со сменой поэтических поколений, сколько с активной ориентацией молодых на новые формы стиха и способы художественного изображения. То, что в 60-е годы лишь робко приживалось в творчестве «эстрадников» – усложненная ассоциативность, формальный эксперимент, симбиоз разных стилевых тенденций, – в конце 70-х–начале 80-х годов заявило о себе как ведущее направление и повсеместно отвоевывало свое жизненное пространство. Причем существовало два разных направления, подобно тем, которые определяли направление развития молодой поэзии в начале 60-х годов. Это было традиционное направление (Н. Дмитриев, Г. Касмынин, В. Лапшин, Т. Реброва, И. Снегова, Т. Смертина и др.), ориентирующееся на продолжение классических традиций, и «метафорическое», или «полистилистическое», ориентирующееся на формальный эксперимент (А. Еременко, А. Парщиков, Н. Искренко, Ю. Арабов, Д. Пригов и др.).
Общая картина мозаика. Главная черта поэзии конца – напряженная рефлексия по поводу обесценивания слов как отражение целостного кризиса. Т.о. в общую концепцию вписываются разностилевые явления. Поэзия – явление кризисное (необходимый этап в развитии). Реакция на запросы нового времени.
В 80-е годы в поэзию входит новая парадигма, определяемая соотношением концептуального и метареального направлений. Между их представителями – та полная противоположность, которая бывает только между современниками. Время распадается на крайности, чтобы дойти до края своих возможностей.
Концептуализм – это поэтика голых понятий, самодовлеющих знаков, отвлеченных от той реальности, которую они вроде бы призваны обозначать, поэтика схем и стереотипов, показывающая отпадение форм от субстанций, слов от вещей. Наивно-массовое сознание служит здесь предметом рефлексивного воспроизведения и расщепления, анализа и критики. Концепт – это опустошённая или извращённая идея, утратившая своё реальное наполнение и вызывающая своей несообразностью очуждающий, гротескно-иронический эффект.
Метареализм – это поэтика многомерной реальности во всей широте ее возможностей и превращений. Условность метафоры здесь преодолевается в безусловности метаболы, раскрывающей взаимопричастность (а не просто подобие) разных миров. Если метафора – это осколок мифа, то метабола - попытка восстановления целостности, индивидуальный образ, направленный к сближению с мифом, взаимопроникновению идеи и реалии, насколько это возможно в современной поэзии.
Внутри одной и той же культурной ситуации концептуализм и метареализм выполняют две необходимые и взаимно дополнительные задачи: отслаивают от слов привычные, ложные, устоявшиеся значения и придают словам новую многозначность и полносмысленность. Словесная ткань концептуализма неряшлива, художественно неполноценна, раздергана в клочья, поскольку одна из задач этого направления – показать обветшалость и старческую беспомощность словаря, которым мы осмысляем мир. Метареализм создает высокий и плотный словесный строй, ища пределов преображения вещи, приобщения к смыслу, поэтому он обращен к вечным темам или вечным прообразам современных тем, насыщен архетипами: слово, свет, смерть, земля, ветер, ночь. Материалом творчества служит природа, история, высокая культура, искусство разных эпох. Концептуализм, напротив, показывает мнимость всяких ценностных обозначений, поэтому своими темами он демонстративно приобщен к сегодняшнему, преходящему, к коммунальному быту, массовому сознанию, низшим, вульгарным формам культуры. (Промежуточное положение между высоким и низким занимает мир техники и науки, к терминологии которых часто прибегают А. Еременко. А. Парщиков, И. Кутик, стоящие посредине между этими двумя направлениями.)
Между метареалистами и концептуалистами в публичных дискуссиях нередко заходят споры. С точки зрения метареалистов, концептуализм – это даже не искусство, а явление современной культуры, отражение ее низовых слоев, творчески бедное и преходящее, как и они. Исчезнут пошлые реалии современного быта – утратят значение и концептуальные стихи. С точки зрения концептуалистов, метареалисты повторяют зады прежних художественных эпох и систем, впадая в выспренние, давно отработанные поэтизмы вместо того, чтобы нащупать новую позицию – опредмечивающую, концептуализирующую сам язык поэзии. Личность, выступающая автором материальных стихов, - всего лишь персонаж стихов концептуальных.
Вполне естественно стремление каждой из эстетических платформ обнять собой или опрокинуть другую. Тем более что полемика между метареализмом и концептуализмом по своей чисто логической сути воспроизводит давний и безысходный спор между реализмом и номинализмом (другое название – "концептуализм") в средневековой философии: обладают ли общие идеи (например, "любовь", "благо", "красота") полнотой реальности или они ограничены лишь сферой слов (номинаций) и понятий (концептов)? Трудно разрешимый логически, этот спор по-разному разрешается и в современной поэтической практике: одной своей стороной идеи и реальность слиты, другой – разобщены. Устремление к цельности проводится до конца в метареализме, к расщеплению – в концептуализме. В одном случае выявляются творческие потенции реальности, способной к слиянию с идеей, в другом – ущербность идей, схематизированных вплоть до отслоения от реальности. Современная культура была бы неполна, если бы из нее было вытеснено одно из начал: аналитически-рефлексивное, концептуальное, или синтетически-мифологическое, метареальное.
Стихотворение «Деревня» Т. Кибирова относится к периоду его творчества конца 90-х годов. Отличительная черта поэзии этих лет: в центре – разочарованный и разуверившийся человек в новом поединке с рынком. Кризисным настроением проникнуто и стихотворение «Деревня», где поэт активно прибегает к «чужому слову». Важно, что поэзия Кибирова изучается в контексте постмодернизма, соц-арта и концептуализма. Не раз отмечалось, что интертекстуальность – «один из важнейших стилеобразующих факторов» творчества поэта.
В стихотворении «Деревня» Кибиров, используя аллюзии и реминисценции из мифологии, поэзии золотого и серебряного веков, напоминает о ярком, гармоничном мире прошлого. Лирический герой пытается цепляться за знаки, исчезающие приметы того времени, которые скрыты за узнаваемыми классическими образами, но все тщетно. В конце – горькое осознание действительности: человек не способен протестовать, он свыкается с реальностью, принимает абсурдность мира.
Одним из главных «знаков былого» в структурном и образном плане оказывается произведение А.С. Пушкина «Деревня». Если Пушкин в первой части «Деревни» рисует мирный сельский пейзаж: «Везде передо мной подвижные картины: / Здесь вижу двух озер лазурные равнины…», то Кибиров создает уже «идиллию» кибернетического времени, сплошь состоящую из примет современности: телевизионные передачи, человек, «щелкающий каналы», узнаваемые экранные герои: «По ОРТ экономист маститый / М. Курдюков и депутат Госдумы / пикируются». И если Пушкин во второй части «Деревни» обличает крепостное право, выражает надежду на освобождение народа по воле просвещённого правителя, в голосе поэта – ответственность за судьбу своей страны («О, если б голос мой умел сердца тревожить!..»), то герой Кибирова остаётся пассивным, «опасливым и праздным соглядатаем».
«Прекрасной зарей» у Кибирова не освещается и деревня, олицетворяющая всю Россию. Следовательно, рисуя панораму современной нравственно опустошённой деревенской жизни, поэт ставит проблему духовного вымирания «основы основ России».
В строчке «…да мат, да стрекот без конца и края...» прочитывается намек на произведение А. Блока «О, весна без конца и без краю…». Стихотворение Блока проникнуто оптимизмом, восторгом перед жизнью, верой в силу Родины. У Кибирова жизнь предстаѐт «матом» и «стрѐкотом», что олицетворяет современный период развития страны в восприятии поэта.
В строке узнается и есенинское «Гой ты, Русь, моя родная». Восторженное отношение к родной земле в мире современном сменяется безразличием и подавленностью.
Ужас происходящего заключается в абсолютном бездействии человека, который понимает всю абсурдность «законов» нового времени. Жизненное несоответствие в стихотворении создается несоответствием образным: «Русь, как Том Сойер, не дает ответа. / Должно быть, снова шалости готовит / какие-нибудь…». Характерной чертой эпохи становится принятие непредсказуемости и нелогичности современной действительности. На бессилие, подчинённое положение человека нового времени намекает и выбор Кибировым имени одного из героев стихотворения. Петр Уксусов – это Петрушка, известный персонаж (кукла-перчатка) русских народных кукольных представлений. Петрушка – «прозвище куклы балаганной, русского шута, потешника, остряка в красном кафтане и в красном колпаке; зовут Петрушкой также весь шутовской, кукольный вертеп».
Возникает тема несвободы, искусственности. Человеческое общество – «кукольный вертеп» – неспособно действовать и противостоять. Бесхарактерный Петр Уксусов Кибирова преодолеть ничего не пытается, а выражает лишь пустое недовольство. Такое понимание поэтом образа современного человека, зависимого от чужой воли. «Мир в творчестве Кибирова представляется как «лежащий во зле», бессмысленности. Мир нуждается в спасении». В обществе, где произошла девальвация духовных ценностей, таких героев поэт не находит.
Образом Руси современной становится «жигуль-девятка»: «Вот мчится по дорожке нашей узкой / жигуль-девятка. Эх, девятка-птица! / Кто выдумал тебя?». Упрощенно и снижено Кибиров трансформирует образ гоголевской птицы-тройки. У Гоголя Россия предстает бойкой, стремительной. Яркая, поэтичная птица-тройка рвется вперед и ввысь, как Россия, как богатая душа великого народа. «И какой же русский не любит быстрой езды? (Гоголь). Кибиров намеренно огрубляет классическую фразу: «Какой же новый русский не стремится / заставить все на свете сторониться! Новый русский – владелец современной «птицы- тройки» – отныне и правит миром. Раздольная русская дорога превращается в «узкую дорожку», на которой историческое развитие невозможно.
За каждой попыткой Кибирова найти духовную опору в классике – горькое осознание гибели заветов прошлого в примитивном нынешнем мире, наполненном ложными ценностями. Именно такую неустроенную жизнь человек поколения поэта безразлично признает.
В этом мире нет места подвигам, о чем свидетельствует строчка «и возникает рифма – Амалфея». Амалфея – в древнегреческой мифологии легендарная коза, вскормившая своим молоком младенца Зевса на острове Крит. Современные Амалфеи торчат «на пустыре у магазина». В «бесхозности» героического образа – обывательский застой, скудость жизни современного человека, подавленного и не готового к противостоянию: «… и напрасно поют поезда – / я уже не сбегу никуда. / Ибо годы прошли и столетья, / и сумел навсегда присмиреть я. / И вконец я уже приручился…». («Как Набоков и Байрон скитаться…»).
Кибиров обыгрывает мотив единения человека и природы в поэзии Николая Рубцова. Поэт, идущий по жизни «в обнимку с ветром», находил отзвуки душевных переживаний человека в природе. У Кибирова: «и под окном рубцовская рябина / дроздам на радость с каждым днем желтее». Речь идет о гибели человечества, разрушении внутренне опустошѐнного современного мира. Настроение безнадежности, ощущение острого жизненного неблагополучия создают намеренная непоследовательная рифмовка стихотворения, неупорядоченный размер, частотный анжамбеман. Обратим также внимание на полистилистичность стихотворения: «скотина», «торчит», «паразиты», «мопед», «поддатый», но при этом «взираю», «Амалфея». Нарушение ритма, использование резко контрастирующей лексики – все это воссоздает хаос жизни, служит для прозаизации стихотворения.
Таким образом, Кибиров, интерпретируя мотивы стихотворений Пушкина, Блока, образы Гоголя и Рубцова, обыгрывая реалии новой жизни, показывает бессмысленность современного мира, его постепенное вырождение. Приметы былого, проступающие посредством интертекста, отчетливо подчеркивают этот надлом. Как знак катастрофичности: человек принимает абсурдную реальность. Поэт провозглашает принципиальную позицию современного человека быть в этой жизни «безвредной змеей». «Герой» нового времени не способен протестовать, его роль – приспосабливаться и опасливо озираться вокруг.
Снижение классических образов, подмена их пошлой прозаичностью – свидетельство духовного разрушения мира, девальвации нравственности и морали и, как следствие, трагического мироощущения поэта.
________________________________________________________
Новые тенденции 70-х годов
На первый план в поэзии 70-х выдвинулась творческая индивидуальность. Пополнение поэзии новыми именами шло исподволь, не шумно, без темпераментных деклараций или поэтических «манифестов». Одной из ведущих тенденций стало стремление к углублённому философскому видению мира, к осмыслению и к переосмыслению вечных проблем человеческого бытия. Поэзия движется не вширь, а вглубь В этом ряду Л. Мартынов, Е. Винокуров, А.Тарковский. Переоткрытие мира, его волнующей загадочности, первозданности, парадоксальности.
Философская лирика. Человек – часть непрерывного движения природы и мироздания. Такова истинная диалектика бытия. У Тарковского бытовая мелочь переведена в план космический, земля поднимается до вселенского, становясь его частью. Человек - «посередине мира», зритель и участник дивной материи вселенной. Нравственный смысл этих стихов – человек должен осознать своё предназначение в мире, чтобы быть деятелем, а не игрушкой в руках мировых сил. При всей трагедийности ощущения мира и человеческой судьбы, его стихи звучат жизнеутверждающе.
Антирационализм свойственен Л. Мартынову.Образная палитра стихов Мартынова формируется в контексте НТР, новых научных открытий. Это почти неподвижности мука –
Традиционная фигура поэта-пророка у Мартынова трансформировалась в образ космического века, осознающего, что эта жизнь на земле зависит от разума землян. Л.Мартынов «Тоска»
60-70-е годы отмечены противостоянием «громкой» и «тихой» поэзии. Сначала появляются поэты Вознесенский, Евтушенко, Рождественский, ориентированные на поэзию Маяковского. Они были поэтами-трибунами, ораторами, собирали стадионы. Их стихотворения – лозунги, призывы ( гражданский пафос), публицистические стихотворения. К концу 60-х годов настоящий пик популярности «эстрадников», а позже наблюдается спад. Нахлынула новая волна, которую назвали «тихой» лирикой. Представители: Рубцов, Чухонцев, В.Соколов, Жигулин, Тряпкин.
Николай Рубцов, Анатолий Жигулин (тем. доминанта – человек и природа, жанр – элегия), В. Соколов, Н. Тряпкин. Наиболее характерно творчество рано погибшего Н.Рубцова (1936-1971). При внешнем спокойствии и умиротворении (воспоминание об утраченном), внутренний драматизм.
Трагизм бытия человеческого существования и вместе с тем облагораживающая, оживляющая душу сила единение с природным миром. Животворящий источник – прикосновение к земле, цветам и снегам России (« Светлеет грусть, когда цветут цветы», «Ночь на Родине», «Выпал снег»). Герой – пеший человек на лесной дороге, любовно откликающийся душой на всё видимое («Топ да топ, от кустика до кустика»).
Впечатления бытия питаются и историческими фантазиями (Рубцов «Видение на холме»). В лирике Рубцова выразилось обострившееся в эти годы пристальное внимание к многовековой истории России, её самобытности, её духовных богатств.
Масштабный и многогранный лирико-романтический типичный образ возникает в элегии «Видение на холме». «Картины грозного раздора» как бы затмевают на миг «свет на звёздных берегах». Но тёмные видения прошлого уступают место побеждающим мотивам света. Герой другого стихотворения «Я буду скакать» - романтическая фигура, «неведомый сын удивительных вольных племён», грустит, тревожится об утрате сказочного и чудесного в жизни, её вечной тайны и красоты.
Особенности:
1) тяготение к личностно-психологической тематике;
2) интерес к русскому пейзажу;
3) традиционные стихотворные размеры;
4) неприязнь к ритмической неотрегулированности стиха и разностопности;
5) неприязнь к экзотическим рифмам;
6) метафоры и другие тропы стоят на втором месте;
7) слияние личного и гражданского: о гражданственности повествуют через личное;
8) сужение глобального пространства до пространства личности.
Эти явления определили особенность тематики – тема «малой» и «большой» Родины (для Рубцова, например, это родное северное село); тема человека и природы.
«Тихие» лирики ориентируются на традиции Есенина, Некрасова, Фета и др.
Жанры: наиболее востребованным и активным в поэзии «тихих» лириков становится жанр элегии (грустная песня об утраченном, невозвратном).
Особенность жанра элегии у «тихих» лириков: в конце стихотворения напряжение спадает и переходит в глубокое умиротворение (Рубцов «Ведение на холме»). Часто элегии «тихих» лириков называют «историческими» или «социально-философскими».
Жанр (у Тряпкина) песни восходит к традиционной народной поэзии.
Жанр баллады (у Рубцова).
Жанр романса – ориентация на романсовый жанр проявляется в использовании «тихими» лириками расхожих романсовых формул с их красивостью и «жестокой сентиментальностью».
Наибольшее разнообразие жанровой формы встречается в поэзии Тряпкина. Тяготение к фольклорным традициям. Отсюда жанр частушки, сказания, сказки, легенды.
Ода у Рубцова («О Московском Кремле»).
Общие мотивы:
- мотив пути, дороги («Я буду скакать по холмам» Рубцова);
- мотив памяти (в лирике Жигулина);
- мотив тишины («Тихая моя родина» Рубцова);
- мотив стихии («Ночное», «Снег», «Февраль» у Рубцова).
У Рубцова мотив тишины приобретает трагическое звучание. Оно полно внутреннего драматизма, из чего рождается трагизм человеческого существования.
Основные образы:
дом, дорога, река, небо, солнце, дождь, ветер – восходят к народной поэзии, мифологическим архетипам.
У Чухонцева: самовар, часы, у Жигулина и Соколова – дождь, дым костра.
«Я буду долго гнать велосипед» В данном стихотворении Рубцова проявилось умение совмещать звуковое, визуальное и эмоциональное решения. Лирический монолог героя становится его исповедью о чувствах. Особенность – простота изложения. Эмоциональный тон стихотворения спокойный, лирический, автор просто делится с читателем своими желаниями. Стихотворение необыкновенно лирично, хотя в нём почти отсутствуют изобразительно-выразительные средства. Герой не чувствует обиды, горечи, он искренен в своём желании: «Я лишь хочу, чтобы взяла букет та девушка, которую люблю».
Лирика Анатолия Жигулина обеспечена подлинностью человеческой жизни и судьбы, неотделимых от времени. Немецкая оккупация, глухая Колыма, через которую довелось пройти - источники, питающую горькую, неусыпную память поэта: «Моя приученная память гудит во все колокола. Ещё мне жить, ещё мне спорить С жестокой памятью моей» («Памяти друзей», с.60). Обращение к истории, к далекому и не столь давнему прошлому в жизни родной страны помогает найти ответ на главный вопрос: Где истоки любви к этой горькой и милой земле? «Сад». Картины родной природы у Жигулина отчётливо психологизированы. Ощущением глубоко личной и общечеловеческой боли пронизаны пейзажные зарисовки
7. ПОЭЗИЯ -80-90-х Общая характеристика.
(Сборники:«День поэзии» И.Жданов; «Поэзия», «Порыв: Новые имена», «Новая волна: Стихи сегодня», «Лучшие стихи года»)
Поэзия 80х не может претендовать на определение целостного явления. Это пестрая и крайне противоречивая картина, состоящая из нескольких блоков. Критика определяет ситуацию словами «калейдоскоп», «мозаика».
Значительным поэтическим явлением середины 80-х была возвращённая поэзия. Во-первых, поэзия «серебряного века». Н.Гумилёв («Слово»). За Гумилёвым в литературный корпус вернулись В.Ходасевич, Г.Иванов, О.Мандельштам и многие другие. Во-вторых, это так называемая «лагерная» поэзия - В.Шаламов, А.Жигулин («Памяти друзей»). Наконец, это поэзия эмигрантов третьего поколения, которые «чаши лишившись в пиру отечества, пришли ниоткуда с любовью»: И.Бродский, Н.Коржавин, А.Галич и др. Количество новой информации потребовало нового качества, новых подходов, критериев оценок, поэтому вторым блоком в мозаике можно считать поэтическую публицистику 80-х годов. Снова на страницах газет и журналов появляются актуальные стихи известных поэтов-шестидесятников: «Прорабы перестройки» А.Вознесенского, «Законсервированная культура» Е.Евтушенко, «Бессоница» Р.Рождественского. Третье - медитативная лирика поэтов старшего поколения, отразившая болезненный процесс переоценки ценностей на пороге земного бытия. От имени поэтов так называемого «большого поколения» - ровесников революции - представительствует М.Алигер. Поколение «меченых», опалённых войной, в конце 80-х говорило голосами Л.Самойлова, Ю.Друниной, М.Дудина. 4 - «новая волна». Диапазон «новой волны» достаточно широк: от крайней условленности до вещной предметной конкретики, от иронической игры до высокой патетики. Обозначилось противостояние: авангардисты-традиционалисты. Это поколение безвременья, смуты, поколение, лишённое ощущения цельности и ценности бытия, дисгармонии духа. Множество явных и скрытых реминисценций обнаруживает критик И.Роднянская, анализируя стихи Е.Еременко, А.Парщикова, И.Жданова.
Характерной чертой мироощущения восьмидесятников, формой самоутверждения и самозащиты зачастую избирается ирония. Степень насыщенности иронией у разных поэтов различна. У Виктора Коркия это саморазъедающая ирония. Иронический парадокс как способ отражения реальности и оценки её избрал А. Ерёменко. Неожиданные, шокирующие образы намеренно рассчитанные на эпатаж, но сквозь них явственен прорыв горечи и досады. Целая группа поэтов (Д.Пригов, Т.Кибиров, Л.Рубинштейн) поставили цель - разоблачение, обнажение стереотипов, штампов массового сознания и соответствующих языковых клише (концептов). В стихах поэтов-концептуалистов (гл.–концепция в произведении) разоблачается паразитизм массового сознания, его готовность воспользоваться существующими штампами и стереотипами, примитивность и леность интеллекта. Между тем механизм разоблачения прост: эффект опровержения возникает в результате концентрации штампов. Питательная почва – окостенение языка, порождающие некие идеологические «химеры». Для них важна визуализация стиха, его звуковая сторона. Используют языковые штампы, ироническое переосмысление, клише, нет начала и конца. Метареализм (сначала их называли метафористами) –поэзия многих реальностей, связанных непрерывностью переходов и превращений. Эта эстетика исходит из всеобщности метаморфоз и основывается на синтаксической метафоре (метаболе) - поэты А.Парщиков, А.Ерёменко, Н.Жданов «Метабола», на первый взгляд, близка символу, но символ возникает из уподобления - это стык двух значений, буквального и обобщающего. Метабола же исходит из принципа взаимопроникновения (не уподобление реальностей).
Есть целая группа авторов (члены «Беседы»), выступающих противниками формальных экспериментов в поэзии. В акцентировании этической проблематики они традиционалисты. Г.Касмынин, А.Тепляшин, М.Гаврюшин и др. видят свою задачу в том, чтобы найти способы воссоединения распавшейся связи времён, убеждены, что надо заново отстраивать храмы России и храмы в своих душах. Для них характерно серьёзное отношение к глубинной национальной традиции, упоение отечественным корнесловием, самоценностью «того Слова, что было вначале».
«Мгновения» Роберт Рождественский
Не думай о секундах свысока.
Наступит время, сам поймешь, наверное,-
свистят они,
как пули у виска,
мгновения,
мгновения,
мгновения.
У каждого мгновенья свой резон,
свои колокола,
своя отметина,
Мгновенья раздают — кому позор,
кому бесславье, а кому бессмертие.
Мгновения спрессованы в года,
Мгновения спрессованы в столетия.
И я не понимаю иногда,
где первое мгновенье,
где последнее.
Из крохотных мгновений соткан дождь.
Течет с небес вода обыкновенная.
И ты, порой, почти полжизни ждешь,
когда оно придет, твое мгновение.
Придет оно, большое, как глоток,
глоток воды во время зноя летнего.
А в общем,
надо просто помнить долг
от первого мгновенья
до последнего.
Не думай о секундах свысока.
Наступит время, сам поймешь, наверное,-
свистят они,
как пули у виска,
мгновения,
мгновения,
мгновения.
Военный фильм «Семнадцать мгновений весны», вышедший на экраны в 1973 году, по праву является классикой советского кинематографа. Однако мало кто знает о том, что слова к заглавной песне этого сериала под названием «Мгновения» были написаны поэтом Робертом Рождественским. Собственно говоря, это произведение появилось несколько раньше, и автор не подозревал, что вскоре вся необъятная страна будет его цитировать. Да и смысл в так популярные ныне строки поэт вкладывал совершенно иной. Но так случилось, что именно это произведение смогло наиболее полно передать настроение фильма и стать его «визитной карточкой». Действительно, жизнь разведчика состоит из мгновений, которые впоследствии складываются в целостную картину. Однако в тот момент, когда рождались строки этого произведения, их автор думал не о великих подвигах, а о скоротечности человеческой жизни. Философский смысл «Мгновений» очевиден, ведь, как тонко подметил поэт, не стоит думать «о секундах свысока». Порой достаточно одного мига, чтобы человеческая жизнь кардинально переменилась или же вовсе оборвалась. Но понять это может лишь тот, кто сам неоднократно находился на краю пропасти. Роберт Рождественский относится к числу таких людей, так как расцвет его творчества пришелся на послевоенные годы, когда за одно необдуманное слово можно было стать жертвой репрессий. Между тем, этому поэту не только удалось выжить, но и стать культовой фигурой в советской поэзии. Но какую цену за это пришлось заплатить, знает один лишь поэт. Поэтому он отмечает, что «мгновенья раздают – кому позор, кому бесславье, а кому бессмертие», намекая на то, что многие его коллеги ради славы пошли на предательство своих друзей и близких. Автор не сомневается, что рано или поздно правда все же восторжествует, и поступки людей, создающих историю, получат объективную оценку. Но при том он отмечает, что для принятия тех или иных решений и в прошлом, и в настоящем, и в будущем требуются всего лишь мгновения. Их значение трудно переоценить, потому что они являются путеводными маяками в жизни каждого из нас. Поэтому неудивительно, что некоторые люди годами ждут, когда же наступит тот самый момент истины, откровения и свершения важных поступков. Сам же поэт считает, что специально подстраиваться под мгновения не стоит, достаточно лишь «просто помнить долг» и жить по совести. Тогда не придется сожалеть о секунда, кардинально меняющих жизнь и заставляющих каждого из нас принимать судьбоносные решения, последствия которых станут очевидными лишь спустя какое-то время.
