В конце XX столетия наглядно проявилась пестрота моральных воззрений, ценностей и идеалов, проявления которых хорошо извес¬тны, достаточно подробно описаны и особых неожиданностей не приносят. Но есть вместе с тем и открытые проблемы, касающиеся группы людей, моральные нормы и ориентиры которых изучены сла¬бо и оцениваются весьма неточно. Речь идет о так называемой мо¬лодежной субкультуре, которая уже давно представляет собой довольно мощный и значимый пласт морального сознания и поведе¬ния и к которой мы, «взрослые», традиционно относимся несколько свысока, покровительственно-пренебрежительно.
Сам термин «субкультура» существует для того, чтобы выделить в сис¬теме материальных и духовных ценностей — то есть в общей, «боль¬шой» культуре — устойчивые совокупности моральных норм, ритуалов, особенностей внешнего вида, языка (сленга) и художественного творче¬ства (как правило, любительского), характерные для отдельных групп со специфическим образом жизни, которые осознают и, как правило, культивируют свою обособленность. Определяющий признак субкуль¬туры — не количество приверженцев, а установка па создание собствен-ных ценностей, отличающихся и отличающих «своих» от «чужих» по внешним, формальным признакам: по покрою штанов, прическе, «фенеч-кам», любимой музыке.
И хоть зарождается молодежная субкультура как самостоятель¬ный феномен еще в конце 1940-х годов (с появлением битниче-ства), но ее легализация и культивирование на Западе ведет от¬счет со студенческой революции 1968 года, главным лозунгом которой была борьба за права молодежи. На ее гребне оказались некоторые культурные-феномены и даже целый вид музыкального искусст-I ва — рок-музыка, которые формировались и распространялись по преимуществу в молодежной среде.
А ведь именно в молодежной среде закладываются и формиру¬ются основы того отношения к жизни и к другим людям, которое впоследствии определит лицо мира. Поэтому целесообразно специально остановиться на рассмотрении моральных норм и ценностей, характеризующих поведение и отношение молодежи к миру и друг к другу во второй половине XX века. Известно, что каждое поколение стремится к самоидентифика¬ции, стараясь придумать термин, определяющий его (поколения) суть, чтобы как-то выделиться из ряда предшественников и последовате¬лей. В XX веке это стремление приобрело характер эпидемии: «потерянное поколение» (о судьбах этих молодых людей, пережив¬ших первую мировую войну, писали Э.-М. Ремарк, Р. Олдингтон, Э. Хемингуэй), «сердитые молодые люди» (об их пессимизме, отча¬янии, потере идеологических и нравственных ориентиров читайте в книгах Дж. Уэйна «Спеши вниз», Дж. Осборна «Оглянись во гне¬ве», Дж. Апдайка «Кролик, беги» и др.), «разбитое поколение» — «битники», «дети цветов» — хиппи, диско-поколение, поколение X, поколение «пепси»...
Битники занимают в этом ряду несколько особое положение. Ален Гинсберг — один из идеологов движения, выразивший в своем твор¬честве всю силу его нонконформизма, так объяснял «разбитость» своего поколения (термин, предложенный Джеком Керуаком — «отцом-ос¬нователем», «королем битников»): «Поколение битников существует благодаря невиданным и противоречивым изломам души. Все беско¬нечно, безгранично; вечность — собака, сидящая у ног... Ничто не означает ничего...Человек не существует, он — Божье создание, бес¬смысленное создание в этом круговороте бессмысленностей».
Культовой фигурой битников стал хипстер — новый человек, символи¬зирующий чуждость битников всему американскому укладу жизни (Хол-ден Колфилд, герой повести Дж. Сэлинджера «Над пропастью во ржи»), чувствующий, что ты — не такой, как все, не так одет, не то говоришь, не так живешь: ты изгой и пария. И как реакция — отсутствие каких бы то ни было табу в поведении, реализация естественной природной энергии. Жизнь — игра, ничто не заслуживает серьезного отношения. «Давай приколемся», — писал Тед Джоанс, и в этой фразе — суть образа мыш¬ления и нравов битников.
