Новейший этап развития поэзии начинается с середины 80-х годов. Общекультурная ситуация последних лет при отсутствии общей идеи представляется непроясненной, бесформенной. О противоречивом, хаотичном характере поэзии 80-х наиболее адекватное представление могут дать альманахи и сборники: Сборник «День поэзии» И. Жданов; «Поэзия», «Порыв: Новые имена», 1989; «Новая волна: Стихи сегодня», 1991; «Лучшие стихи года», 1991. Поэзия 80х не может претендовать на определение целостного явления. Это пестрая и крайне противоречивая картина, состоящая из нескольких блоков. Критика определяет ситуацию словами «калейдоскоп», «мозаика».
Значительным поэтическим явлением середины 80-х была возвращённая поэзия. Это, как минимум, три громадных открытия. Во-первых, поэзия «серебряного века». Здесь первым прорвал дамбу Н. Гумилёв («Слово»). За Гумилёвым в литературный корпус вернулись В. Ходасевич, Г. Иванов, О. Мандельштам и многие другие. Во-вторых, это так называемая «лагерная» поэзия - В. Шаламов, А. Жигулин («Памяти друзей»). Наконец, это поэзия эмигрантов третьего поколения, которые «чаши лишившись в пиру отечества, пришли ниоткуда с любовью»: И. Бродский, Н. Коржавин, А. Галич и др.
Количество новой информации потребовало нового качества, новых подходов, критериев оценок (продолжение традиций + новое), поэтому вторым блоком в мозаике можно считать поэтическую публицистику 80-х годов. Снова на страницах газет и журналов появляются актуальные стихи известных поэтов-шестидесятников: «Прорабы перестройки» и «Активная совесть» А. Вознесенского, «Законсервированная культура» и «Памяти А. Сахарова» Е. Евтушенко, «Бессоница» Р. Рождественского. Однако всплески поэтической публицистики значительно слабее, чем в 60-е, да и кредит доверия к ней почти исчерпан.
Третье слагаемое поэтического потока 80-х - медитативная лирика поэтов старшего поколения, отразившая болезненный процесс переоценки ценностей на пороге земного бытия. От имени поэтов так называемого «большого поколения» - ровесников революции - представительствует М. Алигер. Поколение «меченых», опалённых войной, в конце 80-х говорило голосами Л. Самойлова, Ю. Друниной, М. Дудина и др.
Наконец, четвёртое слагаемое поэтического потока 80-х - это новое поколение, новые имена, «новая волна», как их принято называть. Это явление - предмет ожесточённых дискуссий в «Вопросах литературы» и «Литературной газете» - сформировало свой корпус критиков: М. Эпштейн, Л. Баранова-Гонченко, И. Роднянская, А. Шайтанов и др. Диапазон «новой волны» достаточно широк: от крайней условленности до вещной предметной конкретики, от иронической игры до высокой патетики. Здесь снова, как и в прежние времена, обозначилось противостояние: авангардисты-традиционалисты. Критики и читатели отдают свои симпатии разным тенденциям в «новой волне». Это поколение безвременья, смуты, поколение, лишённое ощущения цельности и ценности бытия, дисгармонии духа. Множество явных и скрытых реминисценций обнаруживает критик И. Роднянская, анализируя стихи Е. Еременко, А. Парщикова, И. Жданова, - реминисценций из раннего Заболоцкого, Мандельштама, раннего Маяковского, Пастернака, Олейникова, а также из очень чтимых «новой волной» Лермонтова и Тютчева.
Средством выражения действительности для всех становится коллаж как способ запечатлеть разорванное сознание современного человека. Общая черта этих поэтов - высокая степень абстрагированности от изображения реалий в их зримой конкретности, высокая степень абстрактности художественных образов. Характерной чертой мироощущения восьмидесятников, формой самоутверждения и самозащиты зачастую избирается ирония. Степень насыщенности иронией у разных поэтов различна. У Виктора Коркия это саморазъедающая ирония. Из этого же ряда Сергей Гандлевский. Пустота и бессмыслица никчёмной жизни, призрачной, бесцельной, тупо механической, переживание времени в его замедленной, а точнее, занудливой протяжённости в стихотворении «Не сменить ли пластинку?» обрывается на нотке горечи и боли. Это грустная сатира о нашем тяжёло больном мире. Иронический парадокс как способ отражения реальности и оценки её избрал А. Ерёменко. Неожиданные, шокирующие образы намеренно рассчитанные на эпатаж, но сквозь них явственен прорыв горечи и досады. Целая группа поэтов (Д. Пригов, Т. Кибиров, Л. Рубинштейн) поставили цель - разоблачение, обнажение стереотипов, штампов массового сознания и соответствующих языковых клише (концептов).
В стихах поэтов-концептуалистов (гл. –концепция в произведении) разоблачается паразитизм массового сознания, его готовность воспользоваться существующими штампами и стереотипами, примитивность и леность интеллекта. Между тем механизм разоблачения прост: эффект опровержения возникает в результате концентрации штампов. Питательная почва – окостенение языка, порождающие некие идеологические «химеры». Прием – эстетика косноязычия. Для них важна визуализация стиха, его звуковая сторона. Используют языковые штампы, ироническое переосмысление, клише, нет начала и конца. Фиксируют такое состояние культуры, когда все традиционные связи разомкнуты.
Антитезой концептуализму по языку и стилю рассматривается метареализм. Метареализм (сначала их называли метафористами, метаметафоритсами) – это поэзия многих реальностей, связанных непрерывностью переходов и превращений. Эта эстетика исходит из всеобщности метаморфоз и основывается на синтаксической метафоре (метаболе), сопрягающей явления природы, атрибутику НТР и разные временные пласты культуры, включая мифологический. Наиболее яркие представители этого течения - поэты А.Парщиков, А.Ерёменко, Н.Жданов. Критика сравнивает метареалистов с модернистами начала века. У них вкус к современности, технической
пластике вещей, как у футуристов, но нет ни воинственности, ни утопизма, ни восторга перед будущим. Метареализм бесстрастен и презентабелен (весь в настоящем). «Метабола», на первый взгляд, близка символу, но символ возникает из уподобления - это стык двух значений, буквального и обобщающего. Метабола же исходит из принципа единомирия, взаимопроникновения (не уподобление реальностей). Так, у Алексея Парщикова Вавилонская башня - такая же реальность, как «гора над моей деревней. Выросшая как попало / до сотворения мира, не дрогнув, трава стоит, / след Вавилонской башни сияет беспамятством ада / и бродит, враждой и сварой пятная пути времён». Иными словами: непреодолимы, извечны на земле вражда и непонимание.В большинстве стихотворений А. Парщикова поэтический мир творится из обломков мира реального (критики это называют работой в технике ужаса), и в этом мире нет субъекта, нет человека («Тренога»). Если говорить о технологических особенностях характера лирического героя «новой поэтической формации», то ему свойственен трезвый, нередко и скептический взгляд на действительность, недоверие ко всякого рода восторженности, жёсткость суждений, рационализм в выражении чувств. Характер лирики восьмидесятников выразил экзистенциальное мироощущение человека конца ХХ века, носителя кризисного сознания, сформулированного годами социальной энтропии (неупорядоченность, разлад). Однако при всей безочарованности в поэзию вновь возвращается элегия с её традиционными темами: всё уносящее время, осеннее увядание, напоминание о смерти. (Например, поэзия Ивана Жданова). Медитация Жданова – это запись смутных, почти подсознательных образов на всёскрепляющей музыкальной основе и в русле единой темы («Лунный серп…»).
Есть целая группа авторов (члены «Беседы»), выступающих противниками формальных экспериментов в поэзии. В акцентировании этической проблематики они традиционалисты. Г.Касмынин, А.Тепляшин, М.Гаврюшин и др. видят свою задачу в том, чтобы найти способы воссоединения распавшейся связи времён, убеждены, что надо заново отстраивать храмы России и храмы в своих душах.Для них характерно серьёзное отношение к глубинной национальной традиции, упоение отечественным корнесловием, самоценностью «того Слова, что было вначале».
Михаил Гаврюшин посвящает стихотворение «Купель» Храму Христа Спасителя. Здесь тема веры как основы духовной крепости, единения и воскрешения.
Вольно или невольно молодые поэты касаются темы веры как основы духовной крепости, единения и воскрешения. Григорий Вихров в цикле «В зарубежном русском православном храме» тему изгнания и воссоединения решает в христианском ключе. Поэты-концептуалисты в качестве заглавной поставили задачу развенчивания штампов общественного сознания и языковых клише, стандартов. Упованием на высшее Слово звучит поэтическая доминанта у В. Артемова, А. Позднякова: Злословье опять поднимают на щит… Над полем российской печали. Одно только слово, как прежде, молчит –То слово, что было вначале…Итак, поэзия 80-х годов – явление кризисное, но кризис не тупик, а необходимый момент развития. Единомыслие, унификация стиля губительны для поэзии, в то время как эстетические поиски, и эксперименты в том числе, необходимы как реакция на запросы нового времени, нового художественного мышления. Общая картина русской поэзии конца 20в определяется как мозаика. Доминанта этого времени – рефлексия по поводу обесценивания слов, за которыми стоят понятия, идеалы, - иначе говоря, инфляция слова в результате кризиса сознания, духа.
