«Красный смех» (1904). «Красный смех» был написан за девять дней, в состоянии необычайного нервного напряжения, доходящего до галлюцинаций. Повесть впервые была опубликована в сборнике товарищества «Знание». Андреева по-прежнему привлекает начатое в ранних рассказах («Баргамот и Гараська», «Петька на даче») художественное исследование личности на уровне подсознания, но изменение типа героя влечёт за собой усложнение жанровой структуры произведений: «…вместо «маленького» человека на первый план вышел «средний» интеллигент с более высоким уровнем самосознания. Для художественного исследования такого типа личности понадобилась более сложная жанровая структура, в основе которой лежал сюжет “потока сознания”» - повесть.
Замысел возник у Андреева во время русско-японской войны, которая поразила русское общество колоссальными и бессмысленными людскими потерями. Из Крыма Л. Андреев пишет: «Сижу я здесь спиной к России и чувствую, как она там стонет, рычит, дичает, воет с голоду, с тоски, с бессмыслицы».
По своей антивоенной направленности повесть близка к письму Л.Н. Толстого «Одумайтесь!» (1904). В то же время сам Андреев писал˸ «О войне говорить нужно по-иному. И рассуждают, и хвалят, и бранят только по закону, скучно, холодно, вяло, неинтересно». Андреев видел свою задачу не в описании реальных событий, а в отражении эмоционального субъективного отношения к ним. Ему крайне важно было выразить свои трагические переживания так, чтобы его услышали. «Красный смех» называют исповедью потрясенной души, но эта исповедь нужна, чтобы достучаться до сердца читателя, пробудить дремлющие чувства равнодушной, сытой, самоуверенной толпы. Это стремление криком отчаяния и ужаса разбудить равнодушную толпу, вызвать сострадание к человеческому горю.
Андреев дал рассказу подзаголовок «Отрывки из найденной рукописи» и определил его жанр как «фантазию на тему о будущей войне и будущем человеке». Согласно подзаголовку все повествование подчинено поэтике «отрывочности», восприятию «безумия и ужаса» войны сквозь призму «сумеречного» сознания, фрагментирующего поток реальных событий и
галлюцинаций. Повесть написана в форме бреда; сон и явь смешиваются в воспаленном сознании человека, оказавшегося в центре массовой бойни. «Красный смех» строится как художественно скомпонованный хаос сознания безумного или близкого к безумию человека, происходящее выключено из реального времени и пространства, описываемые события могут быть отнесены к любой войне, настолько автор их сознательно схематизирует, символизирует и обобщает». Для расширения рамок субъективного восприятия рассказчика Андреев дает ему несколько двойников. В первой части – это сознание одного участника войны, изуродованного физически и душевно, а во второй – его брата, как бы заразившегося этим безумием. Соответственно, в первой части воспроизводятся главным образом эпизоды войны, «некоторые отдельные картины», которые «неизгладимо и глубоко вожглись в мозг» рассказчика: многочасовое отступление по энской дороге /1/, трёхдневный бой /2/, офицерский пикник /4/, поездка за ранеными /5/, пребывание в лазарете /6/; а во второй части действие переносится в его родной город. Параллелизм, соотнесённость двух частей проявляется в характере повествования, которое буквально пронизано атмосферой войны, атмосферой «безумия и ужаса»: в болезненном сознании рассказчиков реальные события приобретают ирреальный, фантасмагорический оттенок, оборачиваются страшным гротеском.
Сюжет «Красного смеха» организован как стремление героя вырваться из враждебного пространства войны в безопасное пространство дома. Единственное страстное желание рассказчика - «хочу домой». «- Я хочу домой! - с тоскою сказал я. - Доктор, милый, я хочу домой. Я не могу здесь оставаться. Я перестаю верить, что есть дом, где так хорошо. <...> - Я хочу домой! кричал я, затыкая уши». Вернувшись с войны калекой, герой наслаждается домашним уютом и не теряет надежды на будущее. В родном доме, рядом с дорогими людьми, в «возвращенном рае» можно заниматься любимым делом и без ног: «Мне так хорошо было сидеть в ванне, как прежде, и слушать знакомый голос, не вдумываясь в слова, и видеть все знакомое, простое, обыкновенное: медный, слегка позеленевший кран, стены с знакомым рисунком, принадлежности к фотографии, в порядке разложенные на полках. Я снова буду заниматься фотографией, снимать простые и тихие виды и сына: как он ходит, как он смеется и шалит. Этим можно заниматься и без ног. И снова буду писать об умных книгах, о новых успехах человеческой мысли, о красоте и мире. - Го-го-го! - загрохотал я, плескаясь». Однако в повести Андреев показывает ситуацию, в которой человек сталкивается с вмешательством надличностных сил в его жизнь таких, как стихийное движение истории: революции и войны. Поэтому оппозиция война-дом просуществует в сознании героя недолго и «красный смех» поглотит его. У второго рассказчика страшен и дом, враждебное пространство «красного смеха» захватывает его: «От самой стены дома до карниза начиналось ровное огненно-красное небо, без туч, без звезд, без солнца, и уходило за горизонт. А внизу под ним лежало такое же ровное темно-красное поле, и было покрыто оно трупами. <...> И скоро правильные ряды бледно-розовых мертвых тел заполни
Произведение лишено традиционной фабулы, а какая-то последовательность в развитии событий угадывается сквозь коллаж «отрывков» (восемнадцать отрывков), именно отрывков˸ потрясенное сознание не в состоянии осмыслить действительность, «восприятие лишено целостности – отсюда разорванность композиции»˸ обрывки фактов, мыслей, чувств. Рассказчик не в состоянии собрать воедино свои представления о войне.
Первая часть (девять отрывков) - ϶ᴛᴏ чувственное восприятие войны. По этой причине автор с самого начала поражает восприятие читателя цветом˸ «солнце было так огромно, так огненно и страшно, как будто земля приблизилась к нему и скоро сгорит в данном беспощадном огне», «солнце…кровавым светом входило в измученный мозг», «огромное, близкое, страшное солнце на каждом стволе ружья зажгло тысячи маленьких ослепительных солнц, и они отовсюду забирались в глаза, огненно-белые, острые, как концы добела заостренных штыков», «кожа на теле так багрово-красна, что на нее не хочется смотреть» – красный, желтый, черный; звуком˸ «тяжелый неровный топот, скрежет железных колес, тяжелое неровное дыхание, сухое чмяканье запекшимися губами, страшный, необыкновенный крик» …то, что я видел, казалось диким вымыслом, тяжелым бредом обезумевшей земли». «…безумие и ужас» - слова, ставшие рефреном первой части рассказа. Безумными кажутся мечты˸ «…А хорошо бы, товарищ, получить орден за храбрость. Он лежал на спине, желтый, остроносый, с выступающими скулами и провалившимися глазами, - лежал, похожий на мертвеца, и мечтал об ордене…и через три дня его должны будут свалить в яму, к мертвым, а он лежал, улыбался и мечтательно говорил об ордене». Безумными становятся военные действия˸ «…и нашей гранатой, пущенной из нашей пушки нашим солдатом, оторвало мне ноги. И никто не мог объяснить, как это случилось».
В каждом из отрывков, подчеркивая ужас войны, возникают картины – воспоминания о доме. «И тогда – и тогда внезапно я вспомнил дом˸ уголок комнаты, клочок голубых обоев и запыленный нетронутый графин с водою…А в соседней комнате, и я их не вижу, будто бы находятся жена моя и сын. В случае если бы я мог закричать, я закричал бы – так необыкновенен был данный простой и мирный образ, данный клочок голубых обоев и запыленный, нетронутый графин» (Отрывок первый). «…и как только я закрыл глаза, в них вступил тот же знакомый и необыкновенный образ˸ клочок голубых обоев и нетронутый запыленный графин на моем столике…» (Отрывок второй). «В данный вечер мы устроили себе праздник – печальный и странный праздник…Мы решили собраться вечером и попить чаю, как дома, и мы достали самовар, и достали даже лимон и стаканы, и устроились под деревом – как дома, на пикнике» (Отрывок четвертый). «…когда я подумаю, что есть где-то улицы, дома, университет…» (Отрывок пятый). Безумие и ужас войны оказываются и в том, что воспоминания о доме не спасительны, и после каждого из них - ужасающее описание смерти. «…это было безбожно, это было беззаконно. Красный Крест уважается всем миром, как святыня, и они видели, что это идет поезд не с солдатами, а с безвредными ранеными, и они должны
были предупредить о заложенной мине. Несчастные люди, они уже грезили о доме…» (Отрывок седьмой). И ни забота близких, ни горячая ванна не могут сделать человека прежним… «Я писал великое, я писал бессмертное – цветы и песни. Цветы и песни». Но тщетны усилия героя вернуться к созиданию. Безумная война разрушила главную ценность – человека.
Вторая часть – рациональное восприятие войны – стремление понять её смысл. «Война беспредельно владеет мною и стоит как непостижимая загадка, как страшный дух, который я не могу облечь плотью. Я даю ей всевозможные образы…, но ни один образ не дает мне ответа͵ не исчерпывает того холодного, постоянного, отупелого ужаса, который владеет мною» (Отрывок десятый). В первой части – восприятие чувственное, во второй – рациональное, но не случайно рассказчики – родные братья. Побывал на войне или нет, видел ужасы войны или читал о них в газетах – результат оказывается один. Единственный результат войны – сумасшествие.
В «Красном смехе» до предела доводится «деперсонализация персонажей», здесь совсем нет имен, из заменяют функциональные ярлыки обозначения: солдат, офицер, доктор, брат, мать, жена (неслучайно первый герой-повествователь пытается, но никак не может вспомнить имя своей жены). Часто таким персонажем становится людское множество: группы солдат, гибнувших в атаке, раненые, переполняющие лазарет, толпа на антивоенном митинге, ряды выступающих из земли трупов. Это произведение подтверждало существование единого, но не однородного пространства экспрессионистской поэтики, примером чего служит развитие мотива восстания из мертвых. В финале рассказа «Красный смех» земля, веками принимавшая тела погибших, начинает неостановимо извергать их. Бледно-розовые существа заполняют жизненное пространство и готовы вытеснить, поглотить последних живых людей. Эта картина полемически связана с пророчествами Апокалипсиса о «воскресении первом, назначенном быть на земле». Своим неверием в преодоление «безумия и кошмара», творимого людьми на земле писатель словно вступает в спор с «воскресительными идеями». Война – это хаос и абсурд, который необходимо прекратить. Именно военный жизненный опыт не дает возможности жить дальше и мечта о светлом будущем становится в повести эфемерной.
Характерна образная палитра повести, решенная в черно-красной графике, кричаще-яркая, тяготеющая к тотальной гиперболизации, концентрирующаяся в многомерном образе символе Красного смеха. Красный смех становится для главного героя символом военного безумия. Он видит его смертоносные проявления во всем: в поведении людей, в небе, в солнце. Даже попытка описать то, что с ним произошло на войне, оказывается убийственной для него. Все это создает в рассказе эмоционально выразительный, обобщенный образ войны: «…смех самой залитой кровью земли, сходящей с ума!» В названии повести «Красный смех» использован образ зримой эмоции, столь характерный для экспрессионистских работ зарубежных («Крик» Э. Мунка) и русских художников («Страх» Н.Якунчиковой, «Смех» Ф.Малявина, «Крик» В.Чекрыгина).
«На упреки критики в том, что автор не был участником войны и не может знать её во всей полноте, Андреев отвечал: «Такой упрек представляется мне положительным недоразумением. При существовании «Божественной комедии», Каина, Фауста и прочего это просто бестолковство. Хуже того, искусственно ограничивать кругозором художника пределы реально-видимого и осязаемого – это значит посягать на самый дух творчества».
Таким образом, в повести «Красный смех» Л. Андреев предугадал трагизм и безумие XX века, в котором человечество оказалось на грани тотального самоуничтожения. В этом смысле «Красный смех» можно рассматривать как повесть-предупреждение, в одном ряду с другими литературными произведениями кануна Первой мировой войны, содержащими предчувствие, предсказание грядущей катастрофы.
