Нормализация и кодификация – это основные признаки литературного языка. Поэтому огромная работа лексикографов и других лингвистов второй половины ХХ века укрепила позиции русского литературного языка, способствовала росту речевой культуры. Однако языку художественной литературы жесткая нормализация может повредить, поскольку нивелирует различия между авторскими стилями. Карамзинское стремление создать образцовый язык для всего образованного общества давно сменилось поисками авторской индивидуальности, особого стиля, собственного набора художественных средств.
Наиболее богатые экспрессивные возможности открывались, конечно, на лексическом уровне. «Сейчас слова мертвы, и язык подобен кладбищу, но только что рожденное слово было живо, образно… Эта потеря формы слова является большим облегчением для мышления… но искусство не могло удовольствоваться этим выветрившимся словом», – писал Виктор Шкловский в статье «Воскрешение слова».
В конце ХIХ в. в рамках декаданса сформировались литературные течения предсимволизм(И. Анненский), а затем старший символизм (Мережковский, Гиппиус, Сологуб, Брюсов).Предсимволисты и символисты активно использовали прием смешения восприятий(синестезия) – когда зрительные ощущения описываются как слуховые, слуховые – как вкусовые и под. Фактически это выражается в нарушении лексической сочетаемости. Например, у И. Анненского: эмалевых минут; как цепи розовых минут Между запиской и свиданьем;сумрак розовый струится; звенело солнце; услышу мрака дуновенье; тем ярче себя ж узнавал;желанье жить все ярче будит; Когда на бессонное ложе Рассыплются бреда цветы; Всеглазами взять хочу я Из темнеющего сада .
Такой же эффект неожиданности, парадокса создает оксюморон – еще более контрастное нарушение лексической сочетаемости, когда сочетаются слова с противоположным значением. Этот прием используют уже предсимволисты: Любить туман ее лучей (поэзии), нездешней мучительной страсти огнем она черным горит (Анненский). Встречается он и у других поэтов:Фиолетовые руки На эмалевой стене Полусонно чертят звуки В звонко-звучной тишине(В. Брюсов «Творчество»; синестезия и оксюморон); Все, что так нежно ненавижу и такязвительно люблю (В. Ходасевич). Особенно часто использовал этот прием И. Северянин:благочестивый русский хулиган; в своей гордыне кроткий и гордый в кротости; трагичный юморист, юмористичный трагик; и солнечна была его тоска; безумствующий умник. И современные поэты используют оксюморон: хитрые шаги, чреватые успехом (Е. Евтушенко);Сегодня старый маленький вокзал… Мне молчаливо повесть рассказал (С.Я. Маршак);Эмиграция – долгий срок заключения на свободе (М. Мерман).
Очень многие поэты ХХ и ХХI века используют окказионализмы.
1. Окказиональные грамматические формы. В. Маяковский часто превращает несклоняемые существительные в склоняемые, использует существительные singularia tantum в формах множественного числа: армии Ромеев и Джульетт, Пуанкаре – Пуанкарей, вслед заБенуями; не имеющих поэзий, неразбери-любвей, мебелях. Многие поэты образуют формы степеней сравнения и краткие формы от относительных прилагательных и даже причастий:ураганней, американистей, чайнее, сделаннее, запоминаемее (В. Маяковский), железней(А. Блок), отч и зряч (М. Цветаева). Ср. также примеры из современных произведений:
Так ты, выходит, тот самый Жихарь, который…
– Тот самый, – сказал богатырь.
– Который, – подтвердил водяник. – Которее не бывает.
(М. Успенский).
2. Использование служебных слов как полнозначных. Предлоги, суффиксы, междометия часто приобретают роль полнозначных слов. Такие примеры встречаются уже у В.Г. Белинского: взвесив все за и против; «измы», «исты». У В. Маяковского: Вода И под И над. Или стихотворение современного автора Тимура Кибирова «Обзор прессы»:
Свобода от...
Свобода для...
Свобода, бля!..
3. Лексические:
– абстрактные существительные были в моде уже у символистов. Легко образуются новые:лунность (С. Есенин); глушизн, труженичество, разводство, рьянство (это все в 1 стихотворении, М. Цветаева), захладелость (Б. Пастернак), альфонсизм (И. Ильф и Е. Петров).Много бессуффиксных существительных: треньк, вымах, фырк, рыд, звяк (В. Маяковский),ржавь, хмарь, сырь, мреть (С. Есенин), сонь (И. Северянин), порх (М. Цветаева), захолодь(Б. Пастернак). Образуются отвлечённые и собирательные существительные с помощью суффикса –j(ё): людьё, гостьё, дамьё, громадьё (В. Маяковский) и др.;
– много других суффиксальных, а также префиксальных и конфиксальных образований:напоэтился, перепонял, безматерьялье (А. Чехов, письма), обездарят, запесочат(И. Северянин), изласкало, расперегрянуло; Распрабабкиной техники скидывай хлам(В. Маяковский), жизняночка и умиранка; полразговорца (О. Мандельштам); выдышаться, переуступка (М. Цветаева), Кто иглы заслезил; рога истесав об ограды (Б. Пастернак),водопадствовать, самолетствовать, кордильерствовать, океанствовать, горизонтствовать(С. Кирсанов). Современные писатели тоже образуют окказионализмы: человекаться, устарелла(М. Успенский); Маяковский образует глаголы даже от фамилий: керзоните, муссолиниться,чемберлениться, гучковеет;
– прилагательные с иными, чем принято, суффиксами: слонячья кость, зверячий язык,тигрячий, трамвайский (В. Маяковский), в травном одеяле (С. Есенин), земляниковые(А. Вознесенский);
– сложные слова: седобородье, тупорылье, быкомордая, комсомальчик; испешеходить,цветоморье (В. Маяковский), Глазами… соседскими, справа-коечными (М. Цветаева);самопадающая ручка (И. Ильф и Е. Петров), вероломцы, многознатица, халиф Мухопад ибн Баламут, грильбарский ковер (М. Успенский) ;
4. Трансформация фразеологизмов: Не знаю, решена ль Загадка зги загробной(Б. Пастернак); Неразрывные враги (М. Цветаева). Очень много примеров контаминации и других искажений фразеологизмов у Е. Ильфа и Е. Петрова: продержимся впереди автопробега, снимая пенки, сливки и тому подобную сметану с этого высококультурного мероприятия; за баллотированного двух небаллотированных дают, не будьте божьей коровой, почем опиум для народа, кузнечики ковали свое маленькое счастье, терять нечего, кроме запасных цепей. В 80-е годы грамматическую, лексическую, семантическую трансформацию фразеологизмов активно использовал А. Башлачев: И дышать полной грудью на ладан; Я тебя люблю, по колено мне трын-трава; Мне с моею милою – рай на шабаше. Или такое превращение избитой идиомы в развернутую метафору: Сожженной губой я шепчу, что, мол, я сгоряча, да в сердцах, я в сердцах. А в сердцах – да я весь, я в сердцах. И каждое бьется об лед, но поет, так любое бери и люби.
Поиск новых художественных средств затрагивает даже сферу синтаксиса и пунктуации. В языке художественной литературы в ХХ веке активно используется парцелляция,именительный темы. Номинативные и эллиптические предложения становятся гораздочастотнее: Ночь. Улица. Фонарь. Аптека (А. Блок); Двадцать первое. Ночь. Понедельник. Очертанья столицы во мгле (А. Ахматова). Тире как авторский знак используется намного активнее: Я рук не ломаю! Я только тяну их – Без звука! Как дерево – машет – рябина – В разлуку, Вослед журавлиному клину (М. Цветаева). Или: Отказываюсь плыть – Вниз – по теченью спин (она же).
В начале ХХ века поиски оригинальных образных средств привели также к возникновениюмоды на народность (ее высмеивают Ильф и Петров в образе Васисуалия Лоханкина – великаясермяжная правда) и параллельно – на древность. Ср. у А. Блока «Скифы», «На поле Куликовом», образ князя («В густой траве пропадешь с головой» и др.). Слова частично «вспоминаются» или привлекаются из диалектов, но частично придумываются (псевдонародные или псевдоархаические окказионализмы). Например, стихотворение Николая Асеева «Звенчаль»:
Тулумбасы (старин. инстр., типа литавр), бей, бей,
запороги, гей, гей!
Запороги-вороги –
головы не дороги.
Доломаны – быстрь, быстрь,
похолоним Истрь, Истрь! (Истр – Дунай)
Харалужье паново
переметим наново!
Чубовье раскрутим,
разовьем хоругвь путем,
а тугую сутемь
раньше света разметем!
От этого увлечения остались настоящие шедевры: упомянутые произведения А. Блока, исторические романы Алексея Толстого, «Россия молодая» Ю. Германа и др. .
Диалектизмы стали важной составляющей художественного стиля М. Шолохова, В. Шукшина и ряда писателей-деревенщиков (В. Распутин, Ф. Абрамов и мн. др.) .
В связи с обязательным средним образованием продолжает проникать в общий языкнаучная и юридическая терминология. Это заметно уже в 20-е годы: первые рассказы В. Каверина называются «Одиннадцатая аксиома» (1920) и «Пурпурный палимпсест» (1922). Особенно активно термины проникают в язык художественной литературы и публицистики в послевоенные годы (50-е – 80-е). Например: Нам, как аппендицит, поудаляли стыд; Бог… нам дал мембрану щек; Как минимум – схохмим; как интервал в ненастиях, старое настает будторепатриация, Мы нарушили кодекс людской (А. Вознесенский) .
Публицистика ХХ в. тоже вырабатывает новые средства экспрессивности. В советское время сформировался псевдоэкспрессивный публицистический и художественный стиль, очень точно охарактеризованный в главе «Потный вал вдохновенья» «Золотого теленка» И. Ильфа и Е. Петрова . С годами псевдоэкспрессивный публицистический стиль усовершенствовался, очистился от крайностей, стал более гладким. Но в улучшенном виде он существует до сих пор .
С 90-х годов ХХ в. после крушения коммунистической идеологии ее место стремится занять православие, поэтому отношение к церковной лексике опять изменяется. В календаре появляются церковные праздники, слово Бог начинают писать с большой буквы (пока стихийно, но В. Лопатин в своем проекте новых правил орфографии предлагал узаконить написание с большой буквы целого ряда религиозных терминов), распространяются церковные книги, по телевизору идут богословские передачи и трансляции богослужений. Выходит из употребления выражение служители культа, которым в атеистическую эпоху заменяли словосвященнослужители. Многие слова, до этого известные только узкому кругу людей, возвращаются в общее употребление, правда не всегда правильно произносятся (прав. духовнúк,просфорá, пóслушник и др.). В 1999 г. А. Вознесенский написал поэму «Последние семь слов Христа». И в произведениях других авторов появляются религиозные мотивы. Впрочем, иногда в весьма контрастных контекстах. Например, у Тимура Кибирова: Верить в Бога «распятого за ныпри понтийстем Пилате» практически невозможно. Но Его можно любить («СМС-диалог»). Или (в том же стихотворении): А как прижмёт, Так тут же вспоминаю «Отче наш» И даже «отцов-пустынников» (смайлик). В стихотворении «Мне в два раза больше, чем Китсу, лет…» религиозные термины в одном контексте с арготизмами: Но Мать-Троеручница, Уж она-то не даст мне настолько ссучиться И заступится за своего паладина. Своего осетина. Сына.Кретина. Правильно Троеручица.
В те же 90-е годы в общее употребление, в том числе в литературу и публицистику буквально хлынули арготизмы. За предшествующие десятилетия в литературную речь слов из воровского жаргона вошло не так много (например, блат, драпать, липа, угробить отмечены уже в словаре Д.Н. Ушакова). Как художественное средство арготизмы использовали В. Высоцкий, С. Довлатов, Юз Олешковский и др. Например, у В. Высоцкого: Свой человек я был у скокарей, свой человек у щипачей. В «хулиганских» стихах С. Есенина тоже встречались слова из воровского жаргона: Что ж ты смотришь синими брызгами? Но особая роль этих слов в художественном тексте, их необычность явственно ощущалась читателями и слушателями.
В 90-е же годы и начале ХХI века очень многие арготизмы стали общеупотребительными словами: беспредел, засветиться, прикол, тусовка, провентилировать; ср. также фразеологизмываньку ломать/валять, вправить мозги и др. Расширение сферы употребления иногда приводит к семантическим сдвигам. Например, провентилировать в арго означало ‘провести воровскую разведку’, а у слова тусовка были значения 1. ‘драка’, 2. ‘скандал, ссора’, 3. ‘компания (например, проституток, бомжей и т. д.)’ .
Источниками пополнения общеупотребительной лексики являются и другие социальные и профессиональные жаргоны, но в гораздо меньшей степени. Многие арготизмы проникли в общее употребление через молодежный сленг. Художественная литература не обходит вниманием ни молодежный жаргон, ни даже такие специфические явления, как «олбанскийязык» или «язк падонкафф» – сознательное коверканье графической формы слов, вошедшее в моду в Интернете на рубеже тысячелетий .
Как экспрессивное средство в начале века использовались и инвективы (нецензурные или непечатные слова, обсценная лексика). Вместе со стабилизацией политической жизни в стране и нормализацией языка такие слова последовательно вычищаются из письменных текстов. Однако в 90-е годы лексическая норма сильно расшатывается, исчезает цензура, а вместе с ней почти уничтожаются редактура и корректура. «Непечатные» слова становятся в буквальном смысле печатными. Культовый театральный режиссер Роман Виктюк считает, что «Мат – естественная форма речи. Не материться – какая-то советская стыдливость». И в художественной литературе, и в публицистике часто встречаются как полностью воспроизведенные инвективы, так и весьма откровенные намеки на них (с многоточиями). Это, конечно, резко повышает экспрессивность текстов, но ненадолго. М. Веллер пишет об этом в книге «Кассандра»: «Именно запрещенностью, неформальностью мата определяется его высокаяэнергетичность и многозначность, многофункциональность: выражение крайней степени и порицания, и одобрения, выражение неформальности отношений (хотя бы в конкретном случае) между говорящим и слушающим, возможность замены им любого слова в контексте (эдакий «лингвистический джокер»), самоутверждение через взлом табу, юмористический эффект от включения запретного стилистического пласта и т.д.». И далее: «Мы убрали перегородку. И упростили структуру языка. И в ней нет больше сверхсильных и сверхэнергичных слов. А к сотням тысяч слов нормативного лексикона прибавилось всего-то несколько синонимов. Мы думали, что обогатим нормативный язык. А на самом деле обеднили язык в общем. И не осталось нам больше таких слов, от которых собеседник выпучит глаза и потянется за канделябром… Даровав табуированной зоне права гражданства, мы выпустили из нее пар».
