Во второй половине XVII в. книжно-славянский тип языка еще встречается в повествовательной литературе. Но его устойчивые обороты уже потеряли выразительность, ощущается его условность, статичность. К тому же книжно-славянский характер языка проявляется главным образом в грамматических и фонетических чертах (жд, щ, неполногласие, аорист и имперфект). Но лексика повествовательного произведения никак не может не обновляться.
Повесть о тверском Отроче монастыре
Повесть о тверском Отроче монастыре – легендарное повествование о женитьбе великого князя тверского Ярослава Ярославича (умер в 1271 г.) и об основании Тверского Отрочамонастыря. Создана во 2-й пол. XVII в. и дошла до нас в 18 списках.
Композиция Повести полностью соответствует композиции повестей об основании монастырей: предыстория, объясняющая причину поставления монастыря; поиски места; знамение, указывающее на место для монастыря; расчистка места; строительство монастыря; сообщение о его процветании. Однако предыстория имеет абсолютно светский характер: о любви княжеского отрока Григория к дочери церковного причетника из села Едимоновакрасавице Ксении и о том, как в день свадьбы князь отнял невесту у своего любимца, а тот ушел от людей в лес и основал там монастырь (это не соответствует историческим фактам, известным по летописям). По сути, Повесть является развернутым этимологическим (народно-этимологическим) толкованием названия монастыря.
Язык Повести очень книжный (Подробнее), но в основе сюжета лежит одна из сцен свадебного обряда – сцена «сымания свадебного отрока», герои повести – это персонажи, «чины» свадебного обряда (жених-князь; невеста-княгиня; «отрок», играющий в обряде роль ложного жениха; «бояре» из свадебного поезда, сопровождающие жениха и невесту), прикрепленные к реальным историческим фигурам. Влияние свадебного обряда сказывается и в использовании в Повести символики свадебных лирических песен (мотив охоты, символы птиц, сравнение жениха с гостем): в ту бо нощъ великий князь сонъ видѣлъ, якобы быти в полѣ на ловѣхъ и пускати своя соколы на птицы; егда же пусти великий князь любимаго своего сокола на птичье стадо, той же соколъ, все стадо птицъ разогнавъ, поималъ голубицу, красотою зѣлосияющу, паче злата; и увидѣ стадо лебедей на Волгѣ рекѣ, и тако повелѣ пустити вся своя птицы, соколы и ястребы, пусти же и сокола своего любимаго и поимаше много лебедей; Девица же рече отроку: «Не вели спѣшити ничемъ, да еще у меня будетъ гость незванной, а лучше всѣхъ и званных гостей».
В повести, по словам Д.С. Лихачева, «впервые в русской литературе конфликт перенесен из сферы мировой борьбы зла с добром в самую суть человеческой природы».
Повесть о Савве Грудцыне
Повесть о Савве Грудцыне – произведение, созданное неизвестным автором в 60-х или 70-х гг. XVII в. Стиль повести книжно-славянский, содержание «душеспасительное». По своим взглядам автор повести – консерватор, противник новых веяний «бунташного века». Но и сам автор невольно подчиняется духу времени и оказывается новатором – он смешивает жанровые схемы, использует неожиданность как художественный прием, изображает развитую любовную интригу. Некоторые исследователи даже считают эту оригинальную трактовку фаустовскойтемы продажи души дьяволу первым опытом русского романа (Сюжет).
У Повести два основных жанровых прототипа – религиозная легенда и волшебная сказка, на основе их смешения автор создал принципиально новое произведение, наполнив его реальными историческими событиями и чертами живого быта первой половины XVII в. (описаны Смута, осада Смоленска 1632–1634 гг., реальные торговые пути, обучение делу молодого купеческого сына, набор в солдатские полки и т. д.). Упоминаются исторические лица: царь Михаил Федорович, бояре Шеин и Стрешнев, стольник Воронцов-Вельяминов, стрелецкий сотник Шилов. Причем в повести постоянно проходит тема прославления государства Московского (Подробнее).
Автор часто использует книжные штампы и устойчивые обороты (ненавидяй же добра роду человечу супостат диавол, стрелою страха божия уязвлен, и елико замыслив сия и сотвори, скрывает злобу в сердце своем, уловлен бысть женскою лестию, нелепая словеса,лукаваго умышления, от великаго уныния и скорби), сравнения (яко лютая львица, яко змияхотяще яд свои изблевати на него, в кале блуда яко свиния валяющееся).
Но описывать современную реальность оказалось невозможно в рамках книжно-славянского типа языка. В повести встречается торговая терминология (струги с товаром, по купеческому делу, ради конския покупки, прибытки, лавка), очень много военной лексики(новобранных солдат, по его царского величества указу, воинский артикул, учения, солдатский набор, рота, полковник, команда, ратные люди, чин, стрелецким полкам в дополнку, стрелецкий сотник, поставлен в доме, гарматы, табары, вылазки, свальным боем, тыл показующе, караул).
Стиль повести представляет собой смешение книжно-славянских архаичных форм и слов с неологизмами, встречаются диалектные черты: В том же граде Орле бысть некто мещанин(новый общественно-политический термин) града того, именем и прослытием Бажен Второй, уже бо престаревся в летех, и знаем бяше во многих градех благондравнаго ради жития его, понеже и богат бе зело и попремногу знаем и дружен бе Саввину отцу Фоме Грудцыну…
Сказание об убиении Даниила Суздальского и о начале Москвы
Сказание об убиении Даниила Суздальского и о начале Москвы, судя по названию, должно быть историческим сказанием, связанным с агиографикой. Но начало чисто сказочное: И почемубыло Москвѣ царством быть, и хто то знал, что Москвѣ государством слыть? (рифма, перфект, -ть в инфинитивах). Были тут по Москвѣ-рекѣ села красные, хорошы боярина Кучка Стефана Ивановича. И бысть у Кучка боярина два сына красны, и не было столь хорошых во всей Руской земле. Из книжных элементов только бысть.
Но дальше идут аористы и причастия, инфинитив на -ти, неполногласия, церковнославянские штампы и некоторые другие черты книжно-славянского стиля. Например:уязви дьяволъ ея блудною похотью; предати злой смерти; Онѣ же злии, аки волцы лютии, напрасно хотя восхитити его; И почии нощь темну осенную до утрия; в сѣтованье и в печали, во скорби велицей; и смерть лютая (Подробнее).
Когда доходит до конкретных фактов, средств книжно-славянского языка не хватает, и автор переходит на народный язык с диалектными особенностями, особенно в речи персонажей:Есть-де у насъ песъ-выжлец. И какъ князь Данило поежжает на грозные побоища противтотаровей и крымских людей и заказывает мнѣ поедучи: «Либо-де я от тотаровей или от крымских людей убит буду, или на поле случитце (аналогично переиначитце) мнѣ смерть безвѣстная, и в трупу человѣчье меня сыскать или опознать будет немошно (сочетание чнпроизносится как шн), или и в полонъ возмут жыва меня тотаровя, и которой дорогой в кою страну свезут меня жыва в свою землю, и ты пошли искать меня своих дворян с тем со псомвыжлетом… Еще пример: Князь же добежав злѣ Оку-рѣку до перевоза, и нечево дати перевозчику перевозного, токмо с руки перстень злат. Перевозщикъ глаголаше: «Лихи-де вы люди оманчивы, како перевези за рѣку вас, и удете не заплатя перевознаго».
Традиция писать книги самого различного содержания на ученом церковнославянскомязыке держалась еще и в первые десятилетия XVIII в. Этой традиции придерживались иЛеонтий Магницкий, издавший в 1703 г. «Арифметику, сиречь науку числительную», и составитель «Лексикона треязычного» Федор Поликарпов, и Феофан Прокопович, и др.
Вот какими стихами начинает Л. Магницкий свое напутствие молодому читателю «Арифметики»: Прiими юне премудрости цвѣты Разумныхъ наукъ обтицаѧ верты. Ариθмеiике любезно учисѧ, В ней разных правилъ и штукъ придержисѧ. Наряду с книжными чертами в цитате встречается новое немецкое заимствование штука.
Как можно заметить из приведенных примеров, отличия ученого церковнославянского языка от русского языка того же времени заключались не столько в лексике и словоупотреблении, сколько в стремлении авторов строго соблюдать все правила славянской грамматики (последовательно употребляются древние формы склонения и спряжения, аорист, имперфект, плюсквамперфект).
Литература на ученом церковнославянском языке обслуживала во второй половине XVII в. придворные круги, высшее духовенство, учебные заведения. Но для остального населения Московского государства – поместных дворян, купцов, посадских людей, сельского духовенства, – больший интерес представляла демократическая литература на языке, близком к деловым документам того времени, насыщенная народно-разговорными чертами речи.
