Прославленный русский поэт Валерий Яковлевич Брюсов является одним из основателей символизма в русской поэзии начала XX века. Именно он стоял во главе двух популярных на то время течений: младосимволизма и старшего символизма.
Восприятие литературы Брюсова было особенным для того времени он воспринимал поэзию, как автономное искусство, и не связывал его с религией, моралью и общественным мнением. Раннее творчество поэта наполнено экзотическими и порой противоречивыми образами, провокационными названиями и смелыми мотивами.
И помимо творческого порыва и чувственного восприятия поэзии, Брюсов уделял пристальное внимание техническим приемам и совершенствовал их в своих произведениях.
Выделяют два основных тематических направления лирики Валерия Брюсова это впечатляющие эпизоды мировой истории и сказочные, мифологические сюжеты и образы современного города, как символа современной цивилизации.
Что касается первой тематики, то при помощи ярких исторических образов и легенд Брюсов поднимал вечные тема человечества долг, любовь, честь, личность и толпа. В мифах и легендах поэт искал те образы настоящих героев, на примере которых можно было полноценно раскрыть эти темы и указать на истинные ценности человека.
Этому посвящены его знаменитые стихотворения «Александр Великий», «Антоний», «Ассаргадон». Особенно четко прослеживается тема гения и посредственности, которая была актуальной для той эпохи, в которую жил сам Брюсов. Второе направление его стихотворений это звучное эхо городской жизни, ее пейзажей и событий.
В сборниках «Urbi et Orbi», «Stephanos», «Все напевы» (1909) Брюсов выступил как крупнейший в России того времени поэт-урбанист. Он создал монументальный образ города-исполина, исполненные динамики городские пейзажи, бытовые зарисовки городской жизни («Ночь», «Конь блед», «Голос города», цикл «Картины» и т. д.). Город в представлении Брюсова связан с современной индустриальной техникой, с капиталистическим строем. Поэт пытается заглянуть в будущее человечества и увидеть результаты развития современной техники и городской культуры. Образ мирового города-гиганта, «города-земли» встает не только в лирике Брюсова; полнее раскрывается этот образ в его прозе и драматургии (роман «Семь земных соблазнов», драма «Земля»). Этот город, в котором противоречия современного строя дойдут до предела, одновременно и пугает, и притягивает поэта. И он то слагает гимны «улице-буре», то мечтает о «последнем запустении», апокалиптической катастрофе, обрушивающейся на всемирный город, об освобождении человечества от города-тюрьмы. Иногда он с исключительной остротой ощущает бездушие, механистичность и пошлость капиталистической городской цивилизации и создает клеймящие ее патетические строфы:
И, как кошмарный сон, виденьем беспощадным,
Чудовищем размеренно-громадным,
С стеклянным черепом, покрывшим шар земной,
Грядущий Город-Дом являлся предо мной...
(«Замкнутые»).
Спасаясь от этого надвигающегося кошмара механической, мертвящей душу человека культуры капиталистического города, поэт пытается найти убежище в вечной стихии природы. Брюсов, в 90-х годах провозгласивший превосходство поэтической мечты, «идеальной природы» над земным прахом, теперь готов просить прощения у «матери-земли» («У земли»). Он противопоставляет городской цивилизации, созданной человеком, первобытную мощь природы. Лирический пейзаж, то импрессионистически причудливый («Желтым шелком, желтым шелком по атласу голубому шьют невидимые руки...» и др.), то реалистически-отчетливый («Мох, да вереск, да граниты...»), занимает все больше места в его творчестве.
Призывая к разрушению современного города-тюрьмы, пытаясь спастись от этого кошмарного видения в мире вечной природы, Брюсов в то же время неразрывно связан с той самой городской капиталистической цивилизацией, которую он в ее худших антигуманистических проявлениях ненавидит и проклинает. Большой город, являющийся порождением этой цивилизации, живущий необычайно шумной, напряженной жизнью, поэтически возвеличивается Брюсовым; он, например, дал одному из своих урбанистических стихотворений подзаголовок «Дифирамб». Город для поэта, сознание которого сформировалось в условиях высоко развитого, уже стоящего перед своей неизбежной гибелью капиталистического общества, — воплощение новых эстетических возможностей, «чарователь неустанный», «нержавеющий магнит». Все новые и новые гимны и дифирамбы
637
слагает в его честь Брюсов, вслед за которым обратились к эстетически узаконенной им теме города представители «младших» символистов — Белый, Блок. Особенно близко подошел к брюсовским урбанистическим пейзажам из «Вечеровых песен» Блок. Подчас поэт делает предметом своего любования и самые чудовищные, отталкивающие явления города (проституция, игорные дома и т. д.).
В урбанистической лирике Брюсова отчетливо выступает социальная окраска картин жизни буржуазного общества. За внешним обликом города-гиганта, притягивающего поэта своей мощью, обнажаются скрытые смертельные язвы, ужасы нищеты и эксплуатации. Голос городской улицы звучит в некоторых брюсовских имитациях песенного фольклора, написанных от лица фабричного, прачки, гулящей девицы в духе чувствительного «жестокого романса» (цикл «Песни» в сборнике «Urbi et Orbi»).
Социальные мотивы в творчестве Брюсова крепнут и углубляются по мере того, как приближается революционный взрыв 1905 года. С большой отчетливостью вскрывает поэт социальные противоречия городской цивилизации эпохи империализма в стихотворениях «Городу», «Ночь», в общеизвестном «Каменщике» (1902), одном из редких произведений символистской поэзии, проникших в народный песенный репертуар.
МИФ
В 900-х годах Брюсов в своем поэтическом творчестве привлекает историю для создания идеальных героических образов, противопоставленных «новому средневековью», буржуазно-обывательской современности. Один за другим следуют циклы «Любимцы веков» (в сборнике «Tertia vigilia»), «Правда вечная кумиров» (в сборнике «Stephanos»); мифологические образы лежат в основе стихотворений «Нить Ариадны», «Блудный сын», «Во храме Бэла» (в сборнике «Urbi et Orbi»). Сравнительно скупо рисуя исторический фон, Брюсов ставит на материале истории и мифологии проблему борьбы страсти и долга, отношений между вождем и массой, конфликта между гением и его современниками. Подчас при этом исторический герой и события абстрагируются, отрываются от конкретно-исторических условий и превращаются в символ той или иной идеи. В силу того же буржуазного миросозерцания, поэт не мог дать и верного решения проблемы роли личности в истории. В его стихотворениях часто проявляется культ сильной личности, воспевается крайний индивидуализм, что свойственно всей декадентско-символистской культуре эпохи империализма.
Противопоставляя «мифотворчеству» и «неохристианству» лишь порочную теорию «чистого искусства», поэт сам не мог избежать идейного оскудения, обеднения своего творчества.
