Чужой стиль (стилизация, вариация, пародия, сказ, подражание)
Для того, чтобы самого разного рода «жизненные» высказывания приобрели одновременно цельность и собственную эстетическую направленность и значимость, достаточно большой исторической дистанции. Так, в исторически романах, например в пушкинской «Капитанской дочке», происходит стилизация устной бытовой речи, эпистолярного стиля и стиля официальных документов изображаемой эпохи. То, что изнутри эпоха представляется мозаикой разных стилей, с точки зрения иной, отдаленно эпоха видится и воссоздается в качестве стилистически однородного. Кроме того, любое из этих высказываний принадлежит не только персонажу или его сословию, но и объединяющее всей эпохе. Все они участвуют в создании образа языка эпохи, освещаемого исторически иным языковым сознанием. «Дух века» в таких случаях— своеобразный коллективный субъект, обладающий особой, чужой для автора исторического романа творческой установкой. Любой и функциональный стиль чужой эпохи может быть воспринят и воссоздан как стиль, эстетически направленный и значимый, т.е. может стать объектом исторической стилизации. По мнению Бахтина, «стилизация предполагает стиль... Стилизатор пользуется чужим словом как чужим и эти бросает легкую объектную тень на это слово. <...> Этим стилизация отличается о подражания. Подражание не делает форму условной, ибо сам принимает подражаемое всерьез. <...> Здесь происходит полное «слияние голосов». Итак, подражание производит чужой стиль, делает его своим, уничтожая дистанцию («слияние голосов»), тогда как в стилизации чужая форма воссоздана в качестве не единственно возможного способа изображения того предмета, с которым она в данном случае
связана: в этом смысле она объектная и условная. Стилизации в этом смысле противопоставлена вариация:«При стилизации языковое сознание стилизатора работает исключительно на материале стилизуемого языка: он освещает этот язык, привносит в него свои чужеязыковые интересы, но не свой чужеязыковой современный материал. Вариация свободно вносит чужеязыковой материал в современные темы, сочетает стилизуемый мир с миром современного сознания, ставит стилизуемый язык, испытуя его, в новых и невозможных для него самого ситуациях».
Проиллюстрируем эти различия между стилизацией и вариацией одним примером. Все помнят восторженный отклик Пушкина на опубликование перевода «Илиады» Гнедичем:
«Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи / Старца великого тень чую смущенной душой». Это, несомненно, стилизация и, по-видимому, вторичная, поскольку сам Гнедич, по всей вероятности, не только переводил, но и стилизовал Гомера: воспроизводится не только стиль перевода; ему полностью отвечает тематика — слово переводчика воскрешает прошлое. Современный язык (язык автора стилизации), конечно, создает определенное освещение стилизуемого языка, но внутри текста совершенно отсутствует: стилизация выдержана. Пародия по своему происхождению, по мысли О.М.Фрейденберг, основана на «идее удвоения, т.е. введении второго аспекта», а именно смехового, рядом с трагическим ( впоследствии, добавим от себя, и вообще — с серьезным). В отличии от пародии в вариации смешиваются разные стили, причем их контраст связан с иерархическим различием предметов изображения: традиционный «высокий» стиль или предмет сталкиваются с традиционным «низким» или «непоэтическим» стилем ил предметом. Исходя из этого, еще в литературе средневековья сложилось различение двух основных разновидностей вариации — травестии (высокий предмет — преобладание низкого стиля) и бурлеска, или бурлески (низкий предмет — доминирование высокого стиля). В русской литературе в качестве примера первое обычно указывают «перелицованные» (Н.Осипов, И.Котляревский) «Энеиды»; пример второй— «Елисей, ил Раздраженный Вакх» В.Майкова.
Жанр пародии проходит через всю историю всемирной литературы. Один из ранних его образцов — древнегреческая поэма-пародия «Война мышей и лягушек» (VI в. до н.э.), осмеявшая высокий эпос. Пародия занимает заметное место в истории русской литературы. Огромное количество пародийных откликов вызвала баллада Жуковского «Певец во стане русских воинов» (1812)4. Жанром-фаворитом оказалась пародия в литературной жизни 1920-х годов.
Пародийное начало присутствует в литературе и за пределами пародии как таковой. Оно ощутимо и весомо в таких произведениях, как «Гаргантюа и Пантагрюэль» Ф. Рабле, «Руслан и Людмила» и «Повести Белкина» А.С. Пушкина, «История одного города» М.Е. Салтыкова-Щедрина.
Сказ в отличие от стилизации и пародий ориентирован на речь «внелитературную»: устную, бытовую, разговорную, которая при этом является чужой писателю, неавторской. По словам М.М. Бахтина, «в большинстве случаев сказ есть прежде всего установка на чужую речь, а уж отсюда, как следствие, — на устную речь». Важнейшее, сущностное свойство сказа — «установка на воспроизведение разговорного монолога героя-рассказчика», «имитация «живого» разговора, рождающегося как бы сию минуту, здесь и сейчас, в момент его восприятия». Эта форма повествования как бы возвращает произведения в мир живого языка, освобождает их от привычных литературных условностей. Главное же, сказ более, чем укорененное в традициях письменности повествование, приковывает внимание к носителю речи — рассказчику, выдвигая на первый план его фигуру, его голос, присущую ему лексику и фразеологию. «Принцип сказа требует, — отмечал Б.М. Эйхенбаум, — чтобы речь рассказчика была окрашена не только интонационно-синтаксическими, но и лексическими оттенками: рассказчик должен выступать как обладатель той или иной фразеологии, того или иного словаря, чтобы осуществлена была установка на устное слово. В связи с этим сказ очень часто (но не всегда) имеет комический характер». При этом сказ, как замечают современные специалисты, — это «не просто устный рассказ, это всегда негромкая беседа в сказовой форме повествования рассказчик доверительно рассчитывает на сочувствие аудитории».
