Наблюдения за ходом переводческой мысли показывают, что подход к решению данной проблемы также представлял собой смену приоритета возвратом к старому: в одну эпоху в некоей школе постулируется идея переводимости текста (в XVIII веке господство в европейских литературах переводов, полностью приспосабливающих подлинники к требованиям эстетики эпохи, к нормам классицизма, что позволяет постулировать переводимость), в следующую – непереводимости (в XIX веке повышаются требования к переводу), далее – опять переводимости (XX век) и непереводимости (рубеж веков).
Немного детализируем XX и XXI век как формации смены отношений к проблеме переводимости:
1950-е и 1960-е гг. – новый период развития переводческой мысли: формально-структурный подход к описанию лингвистических явлений предоставляет условие переводимости текста при нахождении регулярных соответствий и передаче смыслового содержания подлинника.
1970-е и 1980-е гг. – функционально-коммуникативная парадигма в толковании текста, в основе которой лежит прагматический аспект: поиск исчерпывающего и полноценного функционально-стилистического соответствия оригинала тексту перевода немного усложняет решение вопроса достижения полной переводимости.
1990-е и 2010-е гг. – наступление новой парадигмы, учитывающей биокогнитивную природу речи: перевод есть вторичный / третичный текст, поскольку он не может быть полноценной заменой оригинала, стало быть, полной переводимости невозможно достичь.
Принципиально важно не абсолютизировать переводимость в двух крайностях – тотальная переводимость и тотальная непереводимость. Здесь весьма авторитетно мнение Л.К. Латышева: « <…> переводимость нельзя рассматривать как некоторую абсолютную закономерность (только «да» или только «нет»). Переводимость – закономерность статистическая, включающая в себя как моменты переводимости, так и моменты непереводимости. Причем статистически первые подавляюще преобладают над вторыми. Именно этим объясняется высокая практическая эффективность перевода. Понятно, что степень переводимости напрямую связана со степенью «творческой вольности» переводчика, которая, в свою очередь, зависит от целей и задач перевода, функционального типа текста, с одной стороны, когнитивных возможностей, фоновых знаний переводчика и его умений прогнозирования ценностно-эстетические установки адресанта, с другой.
Из вышесказанного следует, что вся история непереводимости с одного языка на другой (Гумбольдт, Вайсгербер, Малиновский и др.) сходится в вопросе о культуре, что абсолютно логично и естественно: то, что люди представляют собой идиоэтнокультурные сообщества, иллюстрирующие отличные вербальные и невербальные поведения и ментальности, лежит «на поверхности», потому данная идея является аксиомой.
