Говоря о переходе от тоталитаризма к демократии, необходимо отметить, что история не знает примеров подобной трансформации политического Р"(tm) и непосредственным образом. Такого рода ществлялась через достаточно Длительныя этап, для которого характерен режим авторитарного, типа.
1десь необходимо сделать небольшое отступление, уточнить в чем специфика авторитарного режима. Этот Ге^им возникает чаще всего в условиях радикальных социально-экономических преобразовании общества, перехода от традиционных структур к индустриальным. Сам авторитарный режим воплощает, отражает данную переходность, несет на себе печать определенной двойственности. С одной стороны, при нем действуют демократические элементы и структуры - избирательная система, различные политические силы в парламенте, многопартийная система и т.д., но, с другой стороны, сами эти демократические элементы жестко ограничены. Политические права граждан, общественнополитических движений и политических партий значительно (по сравнению с демократическим режимом) сужены, а их деятельность тотально регламентирована, что в юридически-правовой сфере выражается в преобладании законов разрешительного характера над запретительными. Легальная оппозиция зачастую носит чисто формальный характер. В то же время, в отличие от тоталитарного режима, допускаются дозированное инакомыслие и урезанная печатная оппозиция.
Вообще говоря, в научных работах к авторитарным режимам относят самые различные практически существовавшие и реальные сегодня режимы - от Чили при правлении Пиночета до Белоруссии ври Лукашенко. Другими словами, во-первых, авторитарный политический режим практически воплощен не в "чистом" типе, а в разнообразных модификациях и формах; во-вторых, граница, разделяющая тоталитарный и авторитарный режимы, достаточно "размыта". Однако, принципиально, эта граница существует и "проходит", как минимум, по следующим пунктам.1 Во-первых, тоталитаризм предполагает реализацию активной несвободы граждан, в отличие от пассивной несвободы при авторитаризме. (Активная несвобода тоталитарного типа предполагает, что от граждан требуется не только лояльное отношение к власти, но и постоянная демонстрация преданности ей и энтузиазма по отношению к существующему режиму.) Во-вторых, коренное отличие авторитарного режима от тоталитарного - это наличие определенной сферы гражданского общества, свободной от регламентации со стороны власти (например, духовная сфера, экономика и т. д.). К слову, именно за счет этого
1 Еще в 50-60-х годах К. Фридрих и 36. Бжезинский обосновали вывод о том, что наличие одной или нескольких тотачитарных характеристик не обязательно свидетельствует о тоталитарном режиме в целом, а лишь о наличии "тоталитарного синдрома".
сектора гражданского общества создаются предпосылки для эволюции в направлении к демократии. Наконец, в-третьих, власть при авторитарном режиме, как правило, не имеет тоталитарных амбиций, сам режим свободен от идеократичноети.
Итак, эволюционировать в направлении к демократии может именно авторитарный режим, что неоднократно подчеркивалось в научной литературе. Причина этого такова.
Тоталитарный режим .в конце концов сам себя толкает к гибели, рано или поздно обнаруживает свою неэффективность, нецелесообразность, несоответствие человеческой -природе. В зсаких бы конкретных формах распад дряхлеющего тоталитарного режима ни происходил, он предполагает высвобождение из-под тотального контроля и регламентации какой-либо сферы общественной жизни: экономической, духовной, социальнополитической, где и начинают формироваться зачатки, элементы и структуры ^гражданского общества, причем Приоритет отдается общечеловеческим, демократическим нормам и денносшям.Тем самым предопределяется превращение режима в авторитарный, что, как правило, сопровождается сменой политического руководства и курса.Далее, под воздействием различных конкретноисторических факторов он может эволюционировать в направлении демократического режима или, наоборот (в соответствии со свойством авторитарной власти стремиться к собственному усилению), в конечном счете, вновь привести к тоталитаризму. Кстати, именно этот, ^второй случай имел место в ходе развития жестко-авторитарного режима в годы нэпа. В определенном смысле нэп был обречен на гибель, ибо режим не предполагал разрешения противоречия между экономическим (многообразие форм собственности и хозяйствования) л политическим (усиление монопартийной диктатуры, искоренение всякого плюрализма, начиная с запрета фракций на X съезде РКП /б/).
Если тот факт, что политический режим СССР вплоть до, начала 50-х годов представлял собой классический образец тоталитаризма, не вызывает принципиальных разногласий у большинства специалистов, то относительно последующего отрезка советской истории наблюдается гораздо больший разброс мнений и оценок. К примеру, А. Мигранян считает, что с конца 50-х гг.
политический режим в СССР становится авторитарным, и в подтверждение данного тезиса приводит мысль о начавшейся хрущевской "оттепели" и, следовательно, раскрепощении духовной сферы, где и возникают зачатки отношений и ценностей, присущих гражданскому обществу [См.: Мигранян А. Легко ли стать Европой?// Век XX и мир. - 1988. - № 12. - С. 22-25]. Эта точка зрения не бесспорна. Скорее саму "оттепель" можно охарактеризовать как проявление кризиса, внутренней антагонистичности, как признак упадка тоталитарного режима, а не свидетельство его конца. Не случайно же "хрущевская" демократизация оказалась так легко свернутой. Во-первых, эта "оттепель" носила относительный характер, принципиально не затрагивала фундамент, саму идеократичность режима; во-вторых, с учетом того, что основной мишенью для критики стала фигура прежнего вождя - Сталина, а не сам режим, ее даже можно истолковать как классический атрибут тоталитаризма при переходе власти из одних рук в другие. Поскольку тоталитаризм, как уже отмечалось, не имеет механизма преемственности власти, то ее смена чревата политическими потрясениями, дворцовыми переворотами и избранием прежнего лидера на роль "козла отпущения". Вряд ли можно приводить в качестве примера свободы в духовной сфере и "кухонные разговоры" времен застоя. Ибо, по сути, речь идет о трагикомическом, фарсовом характере умирающего тоталитаризма "эпохи застоя", где "кухонная свобода" - не что иное, как пародия на нелегальную свободу в духовной сфере. Собственно же нелегальная духовная свобода жестоко преследовалась режимом с помощью уголовного кодекса, карательной психиатрии и др. Не случайно 60-80-е годы дали совершенно новый феномен - движение диссидентов. Но убедительным доказательством того, что "эпоха застоя" - это хоть и агонизирующий, но тоталитаризм, а не авторитаризм, является период правления Андропова, которому менее года понадобилось, чтобы вспомнить идею "укрепления дисциплины" и начать проводить облавы на улицах, в парикмахерских и магазинах в поисках отлынивающих от работы, чтобы вплотную подвести общество вновь к тем мрачным страницам истории, которые, казалось, давно уже перевернуты.
Авторитарным политический режим в СССР стал даже не в 1985 г., а позже - примерно с 1989 г.За точку отсчета можно взять выборы народных депутатов СССР и первый их съезд. Несомненно, что речь идет не просто об авторитарном, а о жестко-авторитарном режиме, хотя к 1991 г. эта жесткость существенно ослабевает. Показательно в этом смысле изменение отношения (и со стороны властей, и в обществе в целом) к частной собственности и рынку, свободе мнений, политическому плюрализму, принципу разделения властей, защите прав меньшинств и т.д.
Ослабление жестко-авторитарного режима носило не типичный, общепринятый характер освобождения различных сфер жизни и сознательного же созидания в них элементов гражданского общества, чем и детерминировалось бы движение к демократическому политическому режиму. Ослабление режима происходило за счет постоянных уступок давлению "снизу" (начавшихся как раз в 1988-1989 гг., а не с 1985 г., когда была провозглашена новая "революция сверху"), на которые правящие структуры вынуждены были пойти, ибо положение в стране существенно осложнялось крайним кризисным обострением многих проблем. Причем эти проблемы преимущественно были "наследственными"; но счет по ним предъявлялся к реальной власти.
Начавшееся разложение имперской структуры СССР оказалось сопряженным с обострением межнациональных проблем; кризис государственно-административного управления экономикой завершился ее крахом, до предела обострились продовольственная и жилищная проблемы, финансовый кризис, явственно обозначились трудности "расчленения" законодательной и исполнительной власти, возникшие вследствие "мертвого" срастания партийных структур с той и другой и т.п.
Входе нараставшего давления "снизу" обнаружилось, что демократия в СССР не свободна от тяготения к митинговой и даже охлократической форме. Данный факт и к тому же отсутствие четко выраженной ориентации на усиление правовых начал демократии предопределили своеобразную модификацию жестко-авторитарного режима, обусловили его превращение в гибрид жесткоавторитарного и попустительски-демократического режима. Тенденция к становлению этого гибрида особенно проявилась в конце 1990 - первой половине 1991 г. Сам по себе гибрид жестко-авторитарного и попустительски-демократического режимов - уникальный и в известном смысле нежизнеспособный феномен, который в таком качестве долго просуществовать не может.
Об этом изначально свидетельствовали, с одной стороны, паралич исполнительной власти при одновременном нарастании недовольства ею в обществе, а с другой - четко обозначившаяся тенденция к максимальному усилению авторитарного начала, к переходу центра тяжести из неустойчивого шаткого положения на одну опору - жесткие репрессивные меры авторитарной власти (вспомним акции против движений за независимость в республиках СССР, фискальные мероприятия в финансовой сфере и т. п.). Закончилось это все, как известно, августовским ГКЧП и последовавшим затем стремительным распадом советской империи, появлением на территории бывшего СССР новых независимых государств.
После 1991 г. стало очевидным, что в новых условиях говорить о трансформации политического режима в направлении к демократии в рамках СНГ или, тем более, бывшего СССР в целом не приходится. Скорее, речь нужно вести о разнонаправленной и протекающей с разной cKopqcTbio эволюции политических режимов в рамках суверенных государств. Такой подход позволяет Обнаружить гораздо большую полноту политического многообразия и самих режимов и путей их движения. При этом, кстати, выясняется, что политический режим, например, в Туркменистане вообще не демонстрирует движения к демократическому типу. В то время как в ^России, Украине или Армения такое движение хотя и т разных формах и с различной скоростью) имеет место. Иначе говоря, сегодня в принципе исключается некий единообразный, унифицированный ^способ перехода к демократии. Данное обстоятельство свидетельствует о том, что необходимо решительно распрощаться с миссионерскими иллюзиями возможности "пересадки" достигнутых в той или иной стране СНГ рыночно-демократических успехов другим странам.
Во-первых, эта идея изначально утопична, ибо демократические завоевания тогда и становятся таковыми, когда они не "дарованы" кем-то, а достигнуты собственным развитием общества. Во-вторых, идея "трансляции" демократии чревата использованием отнюдь не демократических методов - угроз и насилия (например, в формах экономических санкций, предъявления территориальных претензий сопредельным республикам и т. п.), что явно не будет способствовать и нормальной эволюции к демократии в рамках самого государства-"миссионера".
Однако приведенные доводы отнюдь не означают, что странам СНГ, развивающимся в направлении к демократии, не стоит принимать во внимание мировой опыт подобного развития, в первую очередь опыт последних двух-трех десятилетий.
Обобщая опыт движения авторитарных режимов к демократии (на примерах Турции, Греции, Испании, Португалии, Аргентины, Бразилии, Чили, Южной Кореи, Филиппин, восточноевропейских стран), польский политолог Е. Вятр выделяет три общие модели (схемы) движения к демократии [См.: Вятр Е. Трансформация тоталитарных и авторитарных режимов в современной демократии// Лекции по политологии.- С.73-83).Первую из них условно можно охарактеризовать формулой "реформа сверху". Как видно из названия, данная модель предполагает такое осуществление политической модернизации, которое инициируется и приводится усилиями в первую очередь авторитарной власти. Разумеется, такой путь исторически оказывается весьма длительным, рефорвщэование - не всегда последовательным, часто ПОЖШИНЧЖРЫМ, многоступенчатым; такой путь чреват остановками и даже "откатами назад" (как, например, ирищщ к власет в Турции в 1980 г. генерала Эврена), однако он имеет и несомненные достоинства, поскольку является: наименее радикальным, более плавным и иостепеииью способом демократического развития. История знает как положительные, успешные примеры подобной модели (например, Турция, Бразилия), так и трагические, безуспешные попытки (например, "хрущевская оттепель") реформирования "сверху".
Вторая модель, которую условно можно обозначить термином "абдикация" (что означает быстрый распад), предполагает, что авторитарные режимы терпят крах в исторически очень короткий промежуток времени чаще всего под влиянием внешних факторов (события в соседних странах, участие и поражение в военном конфликте и т. п.). Примером подобных крушений авторитарных режимов, положивших начало отсчету демократического развития стран, может служить государственный переворот и захват власти греческими полковниками в 1974 г., оказавшимися бессильными после конфликта на Кипре; нечто подобное произошло и с военной хунтой в Аргентине после военного конфликта с Великобританией в 1982 г. из-за Мальвинских островов. Наконец, примером абдикации может служить и крах социализма в восточноевропейских странах в 1989 г. (ГДР и ЧССР), основным "внешним фоном" которого стала перестройка в СССР.
Наконец, третья модель демократической трансформации авторитарных режимов характеризуется как "реформа, согласованная между властями и оппозицией" (она была практически реализована, в частности, в Испании после смерти Франко, в Польше в конце 80 начале 90-х годов). Для успеха согласованных реформ (а это согласование при всей личной антипатии представителей власти и оппозиции мотивируется интересами страны, народа) властям и оппозиции надо решить, как минимум, несколько проблем: а) уметь находить согласие, невзирая на груз обязательств перед делегировавшими их силами; б) пытаться избежать взаимных обвинений и спекуляций в связи с ухудшением экономического положения страны (а оно в условиях реформирования неизбежно); в) избежать чрезмерной радикализации оппозиции. Данная модель, поскольку она предполагает проведение преобразований на основе консенсуса основных политических сил, дает возможность в достаточно короткий исторический промежуток достигнуть значительных успехов на пути рыночнодемократических преобразований. Реформы в Испании, начатые Суаресом, позволили ей менее чем за 10 лет подняться с незавидного "начального уровня" до состояния современной демократической западной страны. Испанская модель трансформации к демократии вообще считается классической; к числу ее характерных особенностей относятся следующие:
- реформы начинались с решения фундаментальных политических вопросов (формирование новых государственных институтов, выработка конституции, определение общих принципов национально-государственного устройства, изменение места церкви и армии в государстве и обществе). Решение экономических проблем по согласованию с оппозицией было отложено "на потом";
- реформы были направлены против институтов прежнего режима, но не против людей. Правительство гарантировало сохранение статуса чиновникам прежнего госаппарата, профсоюзов, военнослужащим;
- инициатива в переходный период все время оставалась в руках правительства, что позволяло последовательно и постепенно осуществлять реформы;
- правительству удалось постоянно поддерживать горизонтальную легитимность (на уроне правящих элит), что достигалось соблюдением процедур, узаконенных прежним режимом, плавностью реформ, уважением интересов сторонников прежнего режима;
- правительство обеспечило вертикальную легитимность себе и институтам новой политической системы путем подключения к процессу реформ антифранкистской оппозиции, уступок ей, стремлением поддержать баланс интересов политических сил;
- методом взаимодействия правящих и оппозиционных элит был консенсус;
- первые кортесы, избранные на многопартийной основе, по существу выполнили функции учредительного собрания. После принятия новой конституции они были распущены и проводились новые выборы [См.: Фадеев Д. Испания после Франко (Опыт переходного периода) // Полис.- 1991 - №5.- С. 121-128].
Чужую историю, однако, нельзя скопировать. Сегодня уже очевидно, что в странах СНГ начальный этап развития к демократии носил в значительной степени стихийный характер. Но использовать зарубежный опыт, сделать из него выводы для собственного развития необходимо, причем, учитывая современные реалии.
Развитие демократических идеалов сдерживается крайне бедственным положением в экономической сфере. Если принять во внимание этот, существенно осложняющий процесс перехода к демократии экономический фактор, то необходимо подчеркнуть значимость скорейшего проведения активных рыночных преобразований. Причем, проводя их, надо помнить о том грузе непопулярных мер, который предстоит вынести демократическим силам, об опасности потери имеющегося у них кредита доверия общества.
Говоря о новейших особенностях демократической эволюции, следует обратить внимание на развертывание конституционного процесса (сам акт принятия Конституций в России, Украине и других странах лишь первый шаг на этом пути), на создании всеобщего правового поля, оформлении четкого правового механизма регуляции действия исполнительной власти. (О том, сколь серьезна эта проблема, говорят, например, постоянные конфликты законодательной и исполнительной власти, имеющие место во всех странах СНГ.)
Особую остроту приобретает вопрос о том, что может и должно являться регулятором отношений между обществом и государством в современных условиях. Если в развитом правовом государстве данную функцию выполняет право, то в нашем случае этим регулятором может быть только общественное мнение. Это - не лучший вариант, он несет на себе печать митинговой демократии и неправового (доправового) народовластия. Но если общество уже сейчас не хочет жить по партийной инструкции или по уставу гарнизонной и караульной службы, то надо признать механизм общественного мнения возможным и необходимым. Именно он в условиях авторитаризма является индикатором доверия к власти (не случайно же "промежуточные" восточноевропейские лидеры были сметены волной общественного мнения). И именно поэтому свобода должна идти рука об руку с процессом демократизации.
Наконец, говоря о специфике эволюции к демократии в современной Украине, равно как и в других странах СНГ, провозглашающих подобную ориентацию, хотелось бы акцентировать внимание на следующем. Как нетрудно заметить, наш, пока еще не длительный, но весьма хаотичный, малопродуманный, со множеством, так сказать, "зигзагов" опыт движения к демократии не очень-то соответствует вышеупомянутым "моделям" демократической трансформации. Конечно, можно предаваться мечтам и надеждам на развитие демократического процесса у вас, скажем, по испанскому сценарию. К сожалению, это иллюзорные мечты и неоправданные надежды. Если попытаться более или менее объективно сравнить свои "успехи" в деле рыночно-демократических преобразований с достиннутым нашими вчерашними "братьями по соцлагерю" - восточноевропейскими странами, государствами Прибалтики, то контраст будет
весьма разительным. Как это ни огорчительно, но модели политической модернизации, обобщающие европейский (в первую очередь южноевропейский) и латиноамериканский опыт, нам, фигурально выражаясь, "не по плечу"; это модели для чехов и венгров, поляков и латышей, хорватов и эстонцев, но не для россиян, не для украинцев, не для белорусов. Выходит, нам при обсуждении и планировании проблем собственной политической модернизации надо ориентироваться не на Испанию или Грецию, и даже не на Турцию или Чили.Наверное, следует искать свое место в другом ряду - в ряду модернизирующихся стран "третьего мира". А это значит, что для России, Украины, других стран СНГ, особую значимость приобретает проблема неклассических, альтернативных моделей и путей политической трансформации, чему и посвящена последняя глава книги.
