Явление корпоратизма не новое, оно имеет давнюю историческую основу. Многие авторы полагают, что его история уходит в глубины феодального общества. В XIII в. в Европе (германские земли, Нидерланды, Швеция) была распространена система политического управления, получившая название Стандестаат. От феодальной системы Стандестаат отличался более ярко выраженным наследственным влиянием, был узаконен, официально и территориально утвержден и базировался на взаимном сотрудничестве короля и разных сословий в управлении территорией. Это сотрудничество привело к "дуализму" власти, которая осуществлялась двумя относительно автономными центрами, что было не характерно для унитарного государства. Для средневековых городов это означало большую свободу, уменьшение феодальных ограничений на торговлю и другие экономические связи с внешним миром. Стандестаат, следовательно, сыграл положительную роль в развитии капитализма и в последующем формировании "нации-государства".
"Нация-государство" образовалось в XIX в. на основе двух стержневых идей: первая - централизованная власть, вторая - легитимная власть. В отличие от "дуализма" Стандестаата конституционному государству присущ унитарный орган власти, результатом чего стало введение единой денежной системы, единого законодательства, государственной образовательной системы на едином "национальном языке". Возросшая монополия на средства проявления власти была поддержана распространившимися капиталистическими формами производства. "Нация-государство", в свою очередь, способствовало развитию этих форм.
Либерально-конституционное государство - живой социальный организм - благодаря кардинальным общественным переменам наполняется новым, все более сложным содержанием. Сегодня к глобальным свойствам демократического государства (во всяком случае довольно значительного числа из них) относят не только правовой, социальный, но и корпоративный характер. Последний и характеризует государство в несколько иной плоскости, но в смысле глубины изменений в нем весьма показателен. Каждая из этих характеристик означает исторически последовательное наступление качественно новых отношений между обществом и государством, поиск и выявление новых ступеней свободы человека и эффективной деятельности государства.
Новое качество государства (и общества), интересующее нас, - корпоратизм, точнее - либеральный корпоратизм, или неокорпоратизм, суть которого не столько в общем, что имеет он с корпоратизмом прошлого (качества Стандестаата), сколько в специфическом содержании и выполняемой им ныне роли.
Концепция неокорпоратизма - важнейшая компонента "социологии демократии", возникшей в середине XX в. как интеграция американского бихевиоризма и европейского дискурса предпочтительности теории государства, то есть на стыке "микро-" и "макроанализа" власти. Определяющими здесь были работы И. Шумпетера и Р. Даля, а также последующая оценка их Роджером Кингом как своеобразной конвергенции американской и европейской школ.
"Социология демократии" подвергла критике классическую теорию демократии. Акцент здесь сделан на том, что демократия участия не адекватна современному обществу, для которого решающим является не расширение народного участия во властных структурах, а контроль над властью. Извечный вопрос "кто правит" уступил место другому: "кто контролирует правителей". Демократия в современной интерпретации выступает как способ контроля над властью. И хотя его эффективность невысока, общество платит эту цену во имя сохранения свободы человека.
В чем же суть феномена неокорпоратизма и какова его роль? Некоторые утверждают, что в нем нет ничего такого, что не может быть понято внутри плюралистической парадигмы Деятельность групп интересов). Однако присоединимся к точке зрения не этих, а других исследователей, утверждающих, что корпоратизм сегодня 'это не простое представительство интересов групп в структуре власти, а нечто более глубокое, что в целом характеризует взаимодействие общества и государства, когда последнее все явственнее обнаруживает тенденцию к концентрации и централизации власти.
Содержание неокорпоратизма состоит в формировании двустороннего процесса во взаимоотношениях общества и государства. С одной стороны, идет проникно-
вение общества в государство, когда представляемые во властные структуры корпоративные интересы приобретают свойства, подобные общественным; с другой стороны, происходит проникновение государства в общество, при котором используются сами представители заинтересованных групп. Здесь, таким образом, имеет место определенное размывание границ между государством и обществом. Группы интересов, не находясь в официальных рамках демократического правления, как бы получают публичный статус. При этом инициатива исходит не только от общества, но и от государства, которое также проводит определенную политику через корпоративную систему. В этом, в частности, состоит отличие корпоратизма от политического плюрализма, означающего однонаправленное представительство интересов групп в государственных структурах.
Современные западные политологи, например, Шмиттер и др., даже делят корпоратизм на два подтипа: социальный и государственный. Государственный корпоратизм - как навязанный "сверху", как общественная политика, в которой территориальные или функциональные группы тесно взаимодействуют с центральной бюрократией. "Представительство" здесь замещено дисциплинарной ролью, а государство использует "корпорации"^ в своих интересах. В социальном корпоратизме посредничество интересов полностью зависит от деятельности автономных "корпораций". Одновременно это посредничество подкреплено законодательством государства (им дана "ограниченная представительская монополия" - Р. Кинг), а также выполняет двойственную функцию: представительства и дисциплины. Корпоратизм, следовательно, - это современный "двуликий Янус". "Лицо Януса" представлено, с одной стороны, государственными структурами, а с другой - "корпорациями", которые, в свою очередь, не только выражают и продвигают интересы своих членов, но и добиваются уступок с их стороны путем соглашений с государством и другими группами в "национальных интересах".
Сущность неокорпоратизма в наибольшей степени проявляется в создании в западных обществах тройственного союза: государства, бизнеса и труда. Данный трипартизм довольно сложен, противоречив и весом по социальным последствиям. Каждый из трех его субъектов преследует свои специфические цели, так что он как бы открыт для недовольства со всех сторон: бизнес усматривает в этом ограничение частного предпринимательства; труд - обеспокоен возможностью снижения зарплаты в результате регулирования; государство опасается ограничения стремлений к концентрации власти. Однако то, что теряют они каждый в отдельности, все вместе - находят, и этой находкой становится сохранение существующей социально-экономической и политической системы.
Реальное осуществление корпоратизма на общенациональном и макроэкономическом уровнях имело определенные позитивные последствия: рост управляемости населения, падение забастовочной активности, большую сбалансированность бюджета, снижение уровня инфляции, сокращение безработицы, уменьшение нестабильности в рядах политических элит. Следовательно, страны, дальше других продвинувшиеся по пути корпоратизма, стали более управляемыми. Исходя из этого, многие западные политологи считают, что корпоратизм для современного общества - это не просто ситуация, а ось развития. Некоторые исследователи (Пол, Уинкер и др.) полагают даже, что появилась новая экономическая система, отличная от капитализма и социализма, когда частная собственность сочетается с государственным контролем. Другие, положительно оценивая явление корпоратизма, считают, что трипартизм на национальном уровне должен быть дополнен местным уровнем.
Научная рефлексия самых последних изменений государства, тем не менее не однозначна среди политологов и политиков. У корпоратизма как явления политической жизни, равно как концепта политической теории, довольно странная судьба. Учитывая положительные свойства корпоратизма, ему пели осанну как новому и многообещающему пути достижения гармонии между противоборствующими классами. Корпоратизм осуждали как антидемократическую доктрину, направленную на подавление требований самостоятельных ассоциаций " движений. Критика эта вполне обоснована, ибо некоторые черты неокорпоратизма недемократичны. При нем имеет место: подмена индивидов как основных участников политической жизни организациями; рост влияния профессиональных представителей специализированных интересов в ущерб гражданам, обладающих общими интересами; предоставление отдельным ассоциациям привилегированного (иногда эксклюзивного) доступа к процессу принятия решений.
Неокорпоратизм, кроме того, имеет объективные трудности своего развития. Ему заметно мешает интернационализация капитала, формирование транснациональных компаний. Это сочетается с повышением мобильности капитала, и при обострении борьбы бизнеса и труда производства могут переноситься в другие страны. В таких случаях рабочие отдельных предприятий идут на уступки, часто противоречащие корпоративным интересам на уровне региона или даже на национальном уровне.
Однако, несмотря на объективные трудности и неоднозначность оценок, практика неокорпоратизма довольно широко распространена. Это относится прежде всего к таким сравнительно небольшим европейским странам, как Австрия, Финляндия, Норвегия, Швеция, а также в известной мере к таким, как Австралия, Бельгия, Дания, ФРГ, Португалия, Италия. Как нетрудно заметить, корпоратизм имеет место там, где сильны социал-демократические партии.
Научная рефлексия изменений современного государства находится и в русле марксистского, точнее, постмарксистского анализа. Последний наиболее зримо и емко представлен известной франкфуртской школой (Милибанд, Н. Пулантзас, Ю. Хабермас и др.). Субъекты этого постмарксистского направления исходят из того, что природу и характер власти определяет не способ производства, а сложные отношения между множеством социальных групп. Государство здесь - организация общественно-политических блоков. Экономическое влияние рассматривается как производное от политических и идеологических факторов, никак не зависящих от производительных сил. Государство, призванное обеспечить согласие между доминирующими силами, использует для этого два способа: силу и гегемонию.
Милибанд в книге "Государство в капиталистическом обществе" (1969) определяет государство в современном западном обществе либо как отдельную форму групп по интересам среди множества таких групп, либо как нейтрального арбитра в скоплении и противоборстве социальных интересов. Он делает различие между "правительством" и "государством". Причем правительство, по его мнению, - это только часть государства, и отнюдь не самая влиятельная. Милибанд формулирует идею "секретного государства". В его представлении государство - это огромная бюрократическая система, включающая сферу обслуживания, крупнейшие банки, корпорации, национализированные производства, военные, судебные, региональные и местные органы власти, а также представительные органы - палаты парламента. Милибанд говорит о формальном, иллюзорном разделении государственной власти и гражданского общества.
Другие авторы этой школы отклоняют интерпретацию государства Милибандом, полагая, что власть имеет более сложную структуру. Пулантзас, например, считает, что государство отражает интересы более сильных социальных групп и может попеременно уступать то капиталу, то объединенному труду. Процесс, обеспечивающий действие государства в интересах капитала, это классовая борьба, а не логика накопления капитала. Однако государственные учреждения используют свое влияние на общество, чтобы убедить классы, будто они свободны, а государство является нейтральной силой. Пулантзас утверждает, что нормальное государство существует тогда, когда гегемония капиталистов поддерживается обществом. Если нет, - то может быть два исключения: 1) фашистский режим, 2) военная диктатура. Концепция Пулантзаса позволяет объяснить любое вмешательство государства: если оно защищает интересы трудящихся, оно автономно, если интересы капитала - относительно автономно.
Идею усиления вмешательства государства отстаивают также Оффе и Хабермас. Они полагают, что это объективно обусловлено экономическими кризисами и социальными конфликтами.Авторы полагают, что связь государства с экономикой вообще сильнее и многообразнее, чем это принято считать на Западе. Они утверждают, что частная экономика не является саморегулирующейся, что развитое государство выступает средством управления капитализмом. Вместе с тем, полагают авторы, само государство зависит от успешного развития экономики! Исходя из этого, много внимания уделяется учреждениям государства, взаимодействующим с капиталом. Отмечается необходимость новых учреждений, дабы контролировать развитие капиталистической экономики. Государственные структуры должны быть "структурно-избирательными" по отношению к группам давления. Джессоп, характеризуя эти воззрения Оффе и Хабермаса, говорит, что они, исходя из идеи определения государства не только способом производства, но и живым обществом, считали, что "основная цель классовой борьбы - реорганизация государственного аппарата в целях получения этого доступа" (трудящихся к управлению - Н. С).
Сопоставимо ли что-нибудь из этого "ноу-хау" процесса изменения западных демократий с условиями постсоветской Украины? Ответ может быть только отрицательным. Во-первых, неокорпоратизм - противоречивое явление западной демократии, представляющей систему политической, социальной, экономической и индустриальной демократии, способных "переварить" новые отношения, не утратив своих базисных качеств. В Украине же пока решается задача становления политической демократии. Во-вторых, в то время как в западных странах демократия участия все больше уступает место демократии контроля, у нас еще не решены оптимальные вопросы демократии участия. В-третьих, в Украине имеются полученные в наследство от Советского Союза элементы своеобразного корпоратизма, который скорее можно охарактеризовать как клановость5< присущую не демократическому, а традиционному обществу. При таком режиме политические партии играют подчиненную роль, доминируют же клановокорпоратистские структуры. Такой корпоратизм в Украине должен быть преодолен, и только впоследствии на основе демократизации управления и общественной жизни корпоратизм может родиться в своем новом, прогрессивном качестве.
