Современные политические исследования периода 80 - 90-х годов проходят под знаком постепенного движения от парадигмы "политических институтов" к парадигме "политического поля" (работы Д. Гасли, М. Оферле, Б. Лакруа). Это движение в значительной степени было стимулировано новаторскими работами одного из крупнейших социологов современности Пьера Бурдье (род. 1930), который попытался выявить наиболее глубинные структуры различных сред социального пространства и установить механизмы, служащие их воспроизводству и изменению.
Социальный мир, по его мнению, представляет из себя многомерное пространство, каждое измерение которого (экономическое, политическое, культурное) можно описать в качестве определенного поля взаимодействующих в нем сил, "точнее как совокупность определенных отношений сил, которые навязываются всем, входящим в это поле, и которые несводимы к намерениям индивидуальных агентов или же к их непосредственным взаимодействиям" [Бурдье П. Социология политики.- М., 1993.- С.56].Анализируя такие различные поля, как, например, поле политики, поле экономики, поле литературы, П. Бурдье обнаруживает неизменные закономерности их конституирования и функционирования: 1) автономизацию поля и его профессионализацию; 2) определение "ставок" (выигрышей) и специфических интересов профессиональных участников игры; 3) борьбу за установление внутреннего деления поля на классы позиций (доминирующие и доминируемые) и социальные представления о неизменности именно этого деления.
Каковы же основные принципы функционирования того или иного поля? "Каждое поле - пишет П. Бурдье, - является местом более или менее декларированной борьбы за определение легитимных принципов деления поля" [Там же.- С.77].Эти принципы, как и структура позиций участников игры, в каждый данный момент времени определяется структурой распределения капитала и прибыли, специфических для каждого отдельного поля.Обычно в различных полях активируются те или иные разновидности экономического капитала, культурного капитала и символического капитала, обычно называемого престижем, репутацией и т.д.Они, как козыри в игре, определяют шансы на выигрыш в том или ином поле или, как выражается П. Бурдье, "наличную или потенциальную власть в различных полях и доступность специфических прибылей, которые она дает".
Понятие поля определяется, следовательно, П. Бурдье с двух точек зрения: во-первых, в качестве определенного структурированного состояния соотношения сил между агентами и институтами, вовлеченными в борьбу, где распределение специфического капитала, накопленного в течение предшествующей борьбы, управляет будущими стратегиями его агентов; во-вторых, в качестве места (символического и физического пространства) борьбы, направленной на изменение соотношения сил его участников, где ставкой (выигрышем) является монополия легитимного насилия (принуждения), которая характеризует это поле, то есть в итоге сохранение или изменение распределения специфического капитала данного поля.
Обращаясь к исследованию собственно политического поля, П. Бурдье трактует его как особый рынок, в котором существует производство, спрос и предложение продукта особого сорта - политической партии, программ, мнений, позиций. "Политическое поле, отмечает П. Бурдье, - является местом конкурентной борьбы за власть, которая осуществляется посредством конкуренции за непосвященных, или, лучше сказать, за монополию на право говорить и действовать от имени какой-либо части или всей совокупности непосвященных" [Там же.- С.205].Профессиональный политик присваивает себе не только количественный голос группы непосвященных (от имени которой он "говорит"), но и "саму" силу этой группы, производству которой он способствует, наделяя ее голосом, признаваемым в качестве легитимного в политическом поле ("силу" "рабочего класса", "женщин", "трудящегося крестьянства", "угнетенного этнического меньшинства", "любителей пива", "нудистов", "всего трудового народа" и т.д.). Иначе говоря, "сила" выдвигаемой на политическом рынке продукции измеряется, конечно, не ценностью истины (в этом смысле Бурдье можно считать продолжателем макиавеллевской традиции политической мысли), но силой заключенного в них мобилизационного потенциала, то есть "силой группы, признающей эти идеи" [Там же.- С.205 - 206].
Используя метафору "политической игры", П. Бурдье проводит аналогию между политическим полем и полем игры в бридж, где все участники изначально находятся в неравных условиях, имея различные шансы на выигрыш. Правила игры определены в каждый момент времени так, что агенты, имеющие более высокие ставки, обладают и большими шансами на победу. Соответственно, другие игроки ведут постоянную борьбу за изменение правил в свою пользу, дабы повысить котировку своих ресурсов, сделать их более значимыми.
В принципиально важной для понимания смысла поля политики статье "Политическое представление: элементы теории политического поля" (1981) П. Бурдье пишет, что "в каждой социальной формации организуется собственно политическая игра, в которой разыгрываются, с одной стороны, монополия разработки и распространения принципа легитимного разделения социального мира и тем самым мобилизации групп, а с другой - монополия применения объектированных инструментов власти (объективированный политический капитал)" [Там же. - С. 193]. Таким образом, отмечает он, политически^, игра принимает форму борьбы за чисто символическую власть монопольного распространения определенных политических представлений, мнений и предписаний, которая неотделима от борьбы за власть над "органами государственной власти" (государственной администрацией). "В парламентских демократиях, - пишет П. Бурдье, - борьба за завоевание расположения граждан (за их голоса, их взносы и т.п.)
является также борьбой за поддержание или переустройство распределения власти над органами государственной власти (или, если угодно, за монополию легитимного использования объективированных политических ресурсов, права, армии, полиции, государственных финансов и т.п.)".
Сущность "политического" П. Бурдье видит прежде всего в фундаментальном отношении между обозначающим и обозначенным, точнее, между представителями, дающими представление и представляемыми агентами, действиями, ситуациями. Согласованность между обозначающим и обозначенным, между представителем и представляемым достигается, по мнению П. Бурдье, не столько путем сознательного приспособления к запросам сторонников (которого часто может и не быть), сколько в результате фундаментальной гомологии (соответствия) "структуры политического театра" и "структуры представляемого мира", "между межклассовой борьбой" (за право устанавливать правила игры) и сублимированными формами этой борьбы (за позиции монопольного влияния), которая разыгрывается на политическом поле. Сущность политики и "политической игры" и состоит, по П. Бурдье, в том, что "стремясь к удовлетворению специфических интересов, которые навязывает им конкуренция внутри поля, профессионалы удовлетворяют сверх того интересы своих доверителей" [Там же. - С. 195]. Поэтому высказывания М. Вебера о том, что можно жить "для политики" и "с политики" П. Бурдье уточняет так: можно жить "с политики" при условии, что живешь "для политики". Иначе говоря, профессиональные продавцы политических услуг (политические деятели, политические журналисты и т. п.), служа интересам своих сторонников, служат также и себе (увеличивая собственную "силу" и политический капитал) "тем более пунктуально, чем точнее их позиция в структуре политического поля совпадает с позицией их доверителей в структуре социального поля" [Там же.- *С. 196].
Концепция "политического поля" П. Бурдье - одно из выдающихся достижений французской политической социологии, которое открывает новые перспективы и направления политических исследований.
