Уильям Фолкнер (1897—1962), писатель-модернист той же генерации, что и Э. Хемингуэй, работавший в тех же жанрах (краткая и полноформатная проза); как и Хемингуэй, лауреат Пулитцеровских и Нобелевской (1949) премий, практически одновременно с Хемингуэем ушедший из жизни, в остальном являлся едва ли не полной его противоположностью. Если творчество Хемингуэя основано на фактах его биографии и неотделимо от его времени (20—50-е годы XX века), то проза У. Фолкнера — вне конкретных событий его жизни и вне времени, даже если автор точно указывает дату того или иного события.
У. Фолкнер вырос в городе Оксфорд, штат Миссисипи, в доме, полном близких и дальних родственников и фамильных преданий о славных предках, среди которых особенно выделялся прапрадед писателя Уильям Кларк Фолкнер. Славный прапрадед был юристом, полковником армии Конфедерации в Гражданскую войну, автором популярного романтического романа "Белая роза Мемфиса" (1881), обладал солидными доходами и острым чувством чести. Семья Фолкнеров, видная и состоятельная, владевшая железной дорогой, к началу XX века пережила финансовый упадок. Отцу У. Фолкнера пришлось зарабатывать: он держал конюшни, магазин, потом стал казначеем Миссисипского университета.
В 1915 году Фолкнер окончил школу; в 1918 он записался добровольцем в Королевскую Военную авиацию Канады и несколько месяцев прослужил в Торонто. В 1919 его как молодого ветерана приняли в Миссисипский университет, где он изучал французский язык и литературу, но через полтора года оставил это занятие. Он работал продавцом книжного магазина в Нью-Йорке, плотником, маляром, а затем университетским почтмейстером в родном Оксфорде. В 1924 он уехал в Новый Орлеан, где встретил Ш. Андерсона, что и определило его писательскую судьбу.
Со школьных лет пробовавший без особого успеха сочинять стихи и краткую прозу, имевший несколько журнальных публикаций и поэтический сборничек "Мраморный фавн", Фолкнер нашел в лице Ш. Андерсона покровителя, вдохновителя и учителя. В 1925 он пропутешествовал по Европе, посетил Италию, Швейцарию, Францию и Англию и вернулся в Новый Орлеан, а вскоре уехал в свой Оксфорд, чтобы прожить там до конца дней. Таким образом, дань Фолкнера космополитическому духу его поколения была минимальной; то, что питало Хемингуэя, Генри Миллера и других всю жизнь, — путешествия, впечатления, знакомство с миром — у Фолкнера уместилось в один год. Лишь в начале 1950-х, став Нобелевским лауреатом, он на время покидал Оксфорд ради кратких поездок с лекциями в Европу и один раз в Японию.
Дань, отданная Фолкнером тематике прозы "потерянных", также была минимальной и сводилась к сборнику новелл и двум романам ("Солдатская награда", 1926; "Москиты", 1927). Уже в конце 20-х годов он нашел свою оригинальную тему — история и современность американского Юга — и опубликовал два произведения ("Шум и ярость", 1929; "Сарторис", 1929), которые вошли затем в так называемую "Йокнапатофскую сагу".
Фолкнеровская Йокнапатофа — это свыше семидесяти новелл, в основном объединенных в циклы ("Сойди, Моисей!", "Непобежденные", и т.д.), и семнадцать романов: "Свет в августе" (1932), "Авессалом, Авессалом!" (1936), "Реквием по монахине" (1951), трилогия "Деревушка" (1940), "Город" (1957), "Особняк" (1960) и другие, действие которых разворачивается в вымышленном округе Йокнапатофа на Юге США, а персонажи переходят из произведения в произведение.
Йокнапатофа, населенная аристократами (Сарторисы, Компсоны, Сатпены, Де Спейны), потомками их черных рабов и "белой голытьбой", — это точная модель южной провинции, за которой проглядывает некая глобальная мифологическая модель жизни вообще. Масштабность и значительность происходящего подчеркивается явным или скрытым обращением автора к Библии, к древним мифологическим представлениям и ритуалам коренных американцев.
Сам строй мифопоэтического мышления Америки уходящей запечатлен в своеобычном принципе организации художественного мира "йокнапатофской саги", где прошлое переплетено с настоящим, ибо время здесь движется не в прогрессивной последовательности, а циклически, и судьбы людей вмонтированы в его вечное круговращениТочное воспроизведение писателем мифологической концепции времени и человеческой жизни, самого стиля мифотворческого мышления — это результат его интуитивного приближения к первоосновам бытия, что, в свою очередь, связано с укорененностью Фолкнера в жизни патриархального аграрного американского Юга, бережно хранящего свои традиции. Эта укорененность во многом объясняет и тот факт, что творчество У. Фолкнера, замкнутое в пространстве, но беспредельно расширенное во времени, основанное не на индивидуальном конкретно-историческом, а на вечном общечеловеческом опыте, вырвалось из достаточно узких эстетических рамок литературы послевоенного поколения.
«Жизнь — повесть, рассказанная кретином, полная шума и ярости, но лишенная смысла».Пересказывать эту повесть иначе, нежели она была рассказана первоначально, означает пытаться поведать совсем другую историю, разве что действующие в ней люди будут носить те же имена,их будут связывать те же кровные узы, они станут участниками событий, сходных со случившимися в жизни тех, первых; событий не тех же самых, но лишь в чем-то сходных, ибо что делает событие событием, как не рассказ о нем? Не может ли любой пустяк являть собой столько событий, сколько раз по-разному рассказано о нем? И что это, в конце концов, за событие,о котором никем не рассказано и о котором соответственно никому не ведомо?
Семейство Компсонов принадлежало к числу старейших и в свое время наиболее влиятельных в Джефферсоне и его округе. У Джейсона Компсона и его жены Кэролайн, в девичестве Бэском,было четверо детей: Квентин, Кэндейси (все, кроме матери, звали её Кэдди), Джейсон и Мори.Младший уродился дурачком, и когда — ему было лет пять — стало окончательно ясно, что на всю жизнь он останется бессмысленным младенцем, в отчаянной попытке обмануть судьбу ему переменили имя на Бенджамин, Бенджи.
Самым ранним ярким воспоминанием в жизни детей было то, как в день смерти бабушки (они не знали, что она умерла, и вообще слабо представляли себе, что такое смерть) их послали играть подальше от дома, на ручей. Там Квентин и Кэдди принялись брызгаться, Кэдди промочила платье и перемазала штанишки, и Джейсон грозился наябедничать родителям, а Бенджи, тогда еще Мори,плакал оттого, что ему казалось, что Кэдди — единственному близкому ему существу — будет плохо. Когда они пришли домой, их стали спроваживать на детскую половину, поэтому они решили, что у родителей гости, и Кэдди полезла на дерево, чтобы заглянуть в гостиную, а братья и негритянские дети смотрели снизу на нее и на её замаранные штанишки.
Бенджи находился на попечении негритят, детей, а потом и внуков Дилси, бессменной служанки Компсонов, но по-настоящему любила и умела успокоить его только Кэдди. По мере того как Кэдди взрослела, постепенно из маленькой девочки превращаясь в женщину, Бенджи все чаще плакал.Ему не понравилось, к примеру, когда Кэдди стала пользоваться духами и от нее стало по-новомупахнуть. Во весь голос он заголосил и наткнувшись как-то раз на Кэдди, когда та обнималась с парнем в гамаке.
Раннее взросление сестры и её романы тревожили и Квентина. Но когда он попытался было предостеречь, вразумить её, у него это вышло весьма неубедительно. Кэдди же отвечала со спокойным твердым сознанием собственной правоты. Прошло немного времени, и Кэдди всерьез сошлась с неким Долтоном Эймсом. Поняв, что беременна, она стала срочно подыскивать мужа,и тут как раз подвернулся Герберт Хед. Молодой банкир и красавец, как нельзя лучше пришедшийся ко двору миссис Компсон, у Квентина он вызвал глубокое омерзение, тем более что Квентин, учась в Гарварде, узнал историю об исключении Герберта из студенческого клуба за шулерство
