Часть текста «Палисандрии», и без того являющейся автобиографией главного героя, представляет собой пересказ другого мемуарного произведения, также принадлежащего перу главного героя произведения –Палисандра Дальберга. Это автобиографический роман «Свеча на ветру», другое название которого – «Воспоминания о старости». Речь в данном случае идёт не о собственно мемуарах, а об их беллетризованном варианте. Усматриваются параллели с прустовским романным циклом «В поисках утраченного времени», а также с «Человеческой комедией» Оноре де Бальзака.
Ещё один жанр, лежащий в основе повествования «Палисандрии», – антиутопия с её смешением исторического и фантастического. Использование данного жанра было нужно писателю для того, чтобы добиться эффекта одновременной детальности (реальности) художественного мира романа и искажённости его черт с целью достижения фантасмагорического эффекта.
Саша Соколов заменяет «историчность» своего повествования «альтернативной историчностью», удваивает историю, наделяя художественный текст убедительностью, хотя здравый смысл подсказывает, что перед нами не собственно исторический роман, а фантастическое повествование. Балансируя на этой грани, писатель добивается эффекта пограничности реального и нереального, их неразличимости.
Что касается жанрового соотнесения «Палисандрии» с историческим романом, то, вслед за профессором И.П. Смирновым, отмечается, что данное произведение Саши Соколова можно рассматривать в качестве госромана, вобравшего в себя (через интертекст) основные примеры этого жанра.
Среди заявленных самим Сашей Соколовым жанровых форм, пародируемых в романе «Палисандрия», – эротический роман. При этом необходимо различать собственно эротический роман, самоцель которого – представить данную сферу жизни человека со всеми подробностями, и роман, апеллирующий к эротической сфере лишь для того, чтобы раскрыть иные аспекты художественного мира произведения. В романе Саши Соколова мы сталкиваемся именно с приёмом «эротизации» действительности. Гипертрофированное желание главного героя «Палисандрии» подчёркивает то внимание к сексуальной сфере, которое пропагандирует западная культура и восприимчивая к её влиянию культура русской эмиграции.
Саша Соколов стал пародировать эротический роман, стремясь побороть саму жанровую форму романа как удобное вместилище для выражения массовой культуры (ведь именно в рамках романной формы, по его мнению, появились поджанры, отвечающие рыночному спросу больше, чем эстетической планке настоящего искусства). Писатель одновременно ставил перед собой и другую задачу – создать, пусть и через пародийный эффект полной противоположности изначальному образцу, некий достойный текст, посвящённый эротическому чувству и его воплощению. В качестве изначального образца такого достойного текста Саша Соколов выбрал «Лолиту» Владимира Набокова.
Как и в предыдущих своих романах, Саша Соколов в «Палисандрии» большое внимание уделяет встроенным жанрам, наполняя повествование различными формами организации текста. В отличие от «Школы для дураков» и «Между собакой и волком», где встроенные жанры зачастую плотно вплетены в основной текст повествования и визуально слиты с ним, в «Палисандрии» встроенные жанры чаще всего чётко вычленены. В основном это жанры художественной литературы или стилизованные под них фольклорные жанры, использование которых связано с темой «графомании» главного героя романа.
Кроме установки на пародию, «Палисандрия» решает и другую важную художественную задачу – создание своеобразной Книги книг. Решение этой задачи (наряду с единым центральным персонажем) и обеспечивает жанровое единство столь пёстрому произведению. Крупноформатное повествование имеет тенденцию к расширяемости и поглощению других жанровых единиц. Эпическое повествование «Палисандрии», слагающееся из книг, претендует на роль некоего результирующего текста (сверхзадача Саши Соколова – написать роман, который бы покончил с романным жанром как таковым), объединяющего в себе прочие тексты – существующие и вымышленные.
Еще до публикации «Школы для дураков» (1976 на русском языке, в 1977 – на английском) у Соколова в кругах эмиграции складывалась репутация одного из лучших русских писателей. Рукопись блуждала на Западе три года, пока не попала в руки К. Профферу, основателю издательства «Ардис» (Энн-Арбор, штат Мичиган). В своем письме Соколову он писал о романе «Школа для дураков»: «…Ничего подобного нет ни в современной русской литературе, ни в русской литературе вообще». Высокую оценку книге дали Н. Берберова, И. Бродский. Отзыв В. Набокова («обаятельная, трагическая и трогательная книга») стал символическим благословением не только для Соколова, но и для читателей английской версии романа.
По мнению П. Вайля и А. Гениса, «главной проблемой для Соколова был сам язык», на «вивисекцию» которого писатель решается в «Школе для дураков». Критики полагали что, он сделал язык героем романа, а главный конфликт книги «строится на перекрестке, образуемом личным временем и личной памятью героя с „наружным" миром, где общее, историческое время течет, как ему положено: из прошлого в будущее».
На фабульном уровне первый роман Соколова содержит рассказ о событиях, происходящих в дачном поселке в окрестностях среднерусского города и в спецшколе для умственно отсталых детей. Повествование ведется с точки зрения одного из учеников школы – мальчика, страдающего раздвоением личности. События, действительно бывшие или гипотетические, сливаются с воспоминаниями героя (героев). Таким образом роман покидает привычный, событийный, сюжет. В более общем виде конфликт произведения выглядит как столкновение линейного, распрямленного, времени с временем мифологическим, циклическим. Кроме того, П. Вайль и А. Генис видят содержание, по их мнению, одного из первых русских постмодернистских романов в инициации героя, приобщающегося к миру взрослых, открывающего присутствие в мире любви и смерти. В Школе для дураков впервые возникает ключевая для творчества Соколова тема зыбкости, неопределенности бытия, условности общепринятых категорий пространства-времени.
Публикация «Школы для дураков» принесла Соколову известность. Проффер ждал от него нового романа, который был начат еще в СССР. Но писатель традиционно долго работал над своим новым произведением. Параллельно жил то в США, то в Канаде. Первый вариант романа «Между собакой и волком» был закончен весной 1978, но неоднозначная реакция издателя и знакомых на рукопись заставила автора продолжить работу над окончательным вариантом.
Вторая книга Соколова «Между собакой и волком» была закончена в Лос-Анджелесе в 1980 и увидела свет в начале года. Здесь, как и в «Школе для дураков», присутствует смутная биографическая основа – на этот раз связанная с периодом работы писателя егерем. Правда необоснованность такого биографического подхода к своим сочинениям Соколов декларирует в одном из своих писательских манифестов – Palissandr – c'est moi? Здесь же он утверждает: «…Когда я слышу упреки в пренебреженьи сюжетом, мне хочется взять каравай словесности, изъять из него весь сюжетный изюм и швырнуть в подаянье окрестной сластолюбивой черни. А хлеб насущный всеизначального самоценного слова отдать нищим духом, гонимым и прочим избранным». Таким источником хлеба насущного и стал новый роман. Его герой – одноногий нищий Дзыдзырэлла. Вынесенная в заглавие калька с французской идиомы, означающей «сумерки», приносит привычное для романного мира Соколова ощущение зыбкости границ вещей и явлений, их взаимопроницаемости. Но в новом романе особое внимание уделяется лексическому пласту повествования, чужому, сказовому слову и – с другой стороны – ритму прозы. Вот образчик стиля Соколова:
«Едва заговорили о собственно башибузуках, захвативших в последнюю кампанию до сотни наших гаковниц, базук и протчих пищалей и варварски аркебузировавших пленных кирасиров и кавалергардов, едва коснулись до грустной темы о дюжине несчастных квартирмейстеров и вестовых из улан и от канонирского состава, взятых заложниками и потонувших на трофейной французской фелуке, шедшей под италианским стягом и подорванной под Балаклавой турецкой петардой, едва упомянули обо всем этом, как в кабинете, обремененный целым бунтом гранок, является, наконец, здешний главный верстальщик, обряженный в скромный флер…».
«Между собакой и волком» был принят в эмиграции не так восторженно, как первый роман. Однако в России он был опубликован в ленинградском самиздатовском журнале «Часы» и получил премию имени Андрея Белого за лучшую русскую прозу 1981.
Весну 1980 Соколов проводит со своими друзьями, писателями Э.Лимоновым и А.Цветковым, читая лекции в США и Канаде. Летом 1980 он переехал в Калифорнию, где преподавал в Монтерейском институте международных проблем и работал над новым романом. В мае 1981 в университете проводилась «Конференция третьей волны», на которой Соколов выступил с лекцией «На сокровенных скрижалях», в которой задается вопросом: «что было и будет в начале: художник или искусство?»
Популярность писателя растет. В декабре 1984 «ассоциация преподавателей славянских и восточноевропейских языков» провела специальное заседание «Саша Соколов и литературный авангард». Новый роман – «Палисандрия» – в издательстве «Ардис» был издан в апреле 1985.
«Палисандрия» – это мемуары о советской элите сталинского и послесталинского периода, якобы законченные в 2004 и опубликованные в 2757. Автор воспоминаний, Палисандр Дальберг, внучатый племянник Л. Берии и внук Г. Распутина, рассказывает кремлевские анекдоты и живописует свои любовные утехи. Палисандр спокойно соблазняет старух на московских кладбищах до тех пор, пока один из его отцов-покровителей, Андропов, не вербует его в орден Часовщиков – чтобы Дальберг убил правителя страны Брежнева...
Поставленная задача – написать антироман, сделала почти неизбежным обращение к пародии: на жанровую – детективную, порнографическую и т.д. – литературу. О. Матич считает, что роман «задуман как образцовый текст русского постмодернизма», т.к. в нем даются пародийные аналогии расхожим мотивам эмигрантской и диссидентской прозы, с ее непристойной лексикой и пафосом демифологизации. Б.Гройс в статье Жизнь как утопия и утопия как жизнь (Синтаксис. 1987. № 18) называет Палисандра Дальберга «истинным героем постмодерного времени» (ибо он связан со всеми мифами 20 в. – «от Сталина, диссидентства и эмиграции до психоаналитического платоновско-юнгианского мифа об андрогине как о совершенном человеке»), а сам роман относит к поставангардному течению «соц-арт'а». Преодоление линейного течения времени, воплощенное на этот раз в преодолении истории, связано, по Гройсу, с преодолением Эдипова комплекса, питавшего искусство авангарда. Однако этот текст, где «автор предлагает вниманию читателя эротические похождения вымышленного кремлевского отрока-сироты, тайно участвующего в интимной жизни реальных советских руководителей и их жен», – именно этот текст, по мысли О.Матич, выводит Соколова из литературных аутсайдеров и присоединяет его творчество к магистральному направлению современной русской литературы.
В марте 1984 Соколов принимает участие в Форуме русской культуры в Энн-Арборе (среди участников форума – М. Барышников, И. Бродский, С. Довлатов и др.). Осенью 1985 прочитал две лекции в Калифорнийском университете в Санта-Барбаре. Лекция Портрет русского художника, живущего в Америке. В ожидании Нобеля посвящалась жизни художника в эмиграции. Лекция Ключевое слово российской словесности манифестировала приоритет вопроса «как?» (т.е. формы) над вопросом «что?» (предметом изображения). В докладе Тревожная куколка на конференции Роллинз колледжа во Флориде затронул проблему заточения писателя внутри собственного языка.
В июне 1986 устроился в Вермонте работать тренером по лыжам на одном из курортов штата.
Во второй половине 1980-х популярность Соколова растет как в эмиграции, так и в СССР. В США создается «Фонд почитателей творчества Саши Соколова». Популяризировал творчество своего друга писатель В.Аксенов. В России Т.Толстая утверждала, что Соколов – это «совершенно необычный писатель, уникальность которого очевидна», инициируя публикацию его произведений.
Летом 1989 Соколов приехал в Москву. Участвуя в культурной жизни, работал над четвертым, еще неоконченным романом. С тех пор он часто посещает столицу.
В мае 1996 ему вручили в Москве Пушкинскую премию.
