о второй волне русской эмиграции было немало людей, посвятивших себя литературному творчеству. Среди них поэты Иван Елагин, Ольга Анстей, Дмитрий Кленовский, Юрий Иваск, Борис Нарциссов, Игорь Чиннов, Валентина Синкевич, поэты и прозаики отец и сын Марченко (взявших себе соответственно псевдонимы Николай Нароков и Николай Моршен), Сергей Максимов, Владимир Марков, Борис Филиппов, прозаики Леонид Ржевский, Владимир Юрасов, Борис Ширяев и многие другие. С первой волной новых изгнанников объединяло политическое неприятие советской реальности, связь с дореволюционной культурой (в 20-30-е годы, на которые пришлось их детство, ее остатки не были полностью искоренены; к тому же большинство писателей второй волны происходили из образованных семей), горечь изгнания и горечь ностальгии. Если беженцы первых послевоенных лет испытали ужасы революции и гражданской войны, то на долю эмигрантов второй волны выпал или сталинский ГУЛАГ (Б.Ширяев, Н.Нароков, С.Максимов), или ощущение "вины" за свое происхождение и страха за свое будущее (Д.Кленовский, И.Елагин, Н.Моршен, О.Анстей).
Как вспоминает З.Шаховская, первыми послереволюционными эмигрантами "вторая волна была признана за свою" ("Одна или две русских литературы?" - L`Age d`Homme, 1981.- - С. 58). Более того, многие из писателей первой волны оказывали помощь младшим коллегам. Вопрос взаимодействия художников двух поколений русской эмиграции, тем более творческого влияния мэтров русской литературы на новых эмигрантов, практически не изучен и ждет своих исследователей. Известно лишь, что постоянный интерес к литературной молодежи проявляли Б.Зайцев, Тэффи, Г.Газданов, Г.Адамович, Г.Иванов. На Западе опубликована переписка Г.Иванова с В.Ф.Марковым (I.Odojevceva, G.Ivanov. Briefe an Vladimir Markov. 1955-1958. - Koln-Wien, 1994), из которой видно не только то, как под воздействием Иванова мужал талант
его корреспондента, но и пристальное внимание мэтра к "племени молодому, незнакомому"(Иванов пишет Маркову о Н.Нарокове, Н.Моршене, И.Елагине и многих других). Встречи с Буниным и письма классика явно оказали влияние на прозу Л.Ржевского.
Много и доброжелательно писал о литераторах второй волны Р.Гуль. Именно он "благословил" в "Новом журнале" первые книги И.Елагина, Н.Нарокова и Л.Ржевского; заметил рассказ С.Юрасова "Враг народа", переросший затем в роман; высоко оценил стихи молодого И.Чиннова. Творчество Н.Моршена и Б.Нарциссова получило поддержку И.Одоевцевой.
Второй родиной для русских эмигрантов 40-50-х годов стали сначала Германия (преимущественно Мюнхен и его окрестности) затем (для большинства) Америка.
В Мюнхене находились многочисленные организации русских эмигрантов: Национально-трудовой Союз (НТС), Центральное объединение политических эмигрантов из СССР (ЦОПЭ), радиостанции, вещавшие на Россию. В Мюнхене же активно функционировал Институт по изучению истории и культуры СССР, печатавший работы многих русских эмигрантов. Здесь начал выходить в 1946 году "журнал литературы, искусства и общественной мысли" "Грани". В 1951-1954 в Мюнхене выходил журнал литературной критики (альманах) "Литературный современник". В 1958 году в издательстве ЦОПЭ вышел сборник-антология "Литературное зарубежье" с произведениями И.Елагина, С.Максимова, Д.Кленовского, Л.Ржевского, О.Ильинского, Н.Нарокова, Б.Ширяева, О.Анстей, Б.Филиппова, С.Юрасова, Н.Моршена, В.Свена - практически всех, кто потом определял развитие литературы второй волны. То же издательство выпустило 15 номеров альманаха "Мосты". В 1959 г. на страницах "Граней" (# 44) была опубликована антология поэтов обеих волн (сост. Ю. Терапиано), позднее вышедшая отдельной книгой "Муза диаспоры" (Франкфурт-на-Майне, 1960).
Ярким примером подобного пути служит творчество Валентины Синкевич ( род. 1926) - одного из крупнейших поэтов "второй волны" русской эмиграции, критика и издателя. Валентина Алексеевна Синкевич родилась в Киеве, выросла в г. Остер на границе России, куда ее родители уехали, чтобы избежать репрессий (одно из ее лучших стихотворений посвящено
"Городу детства Остеру"). В 1942 г. была принудительно отправлена на работы в Германию. После войны находилась в лагере для перемещенных лиц, а в 1950 г. переселилась в США. Живет в Филадельфии.
Стихи В.Синкевич пишет с детства. На ее первый сборник "Огни" (1973) откликнулись рецензиями И.Одоевцева и Ю.Терапиано. Ей принадлежат сборники стихов "Наступление дня"(1978), "Цветение трав" (1985), "Здесь я живу"(1988). Все они вместе с циклом "Новые стихи" вошли в итоговую книгу "Избранное" (Филадельфия, 1992).
В своем творчестве В.Синкевич проделала путь из одиночества (среди поэтических образов ее первой книги туман, медленно плывущая река, "топкая гладь души", "души бетонная гладь", "задохнувшаяся улица", и лишь телефон связывает лирическую героиню с людьми) к приятию мира, утверждая, что нельзя жить,
Поздние стихи В.Синкевич пронизывает чувство сопричастности поэта ко всему происходящему.
Если в ранних стихах поэтессы звучал "плач по зверю", то в позднем своем творчестве она утверждает возможность "сплава зверей с людьми". Это, писала автору книги поэтесса, "отнюдь не поэтический вымысел, а нечто весьма реальное, некое мироощущение, родственное Швейцеру. Друзья давно считают меня слегка "тронутой" и имеют на то основание: у меня в доме пятеро бывших бездомных собак и двое котишек за домом". Сквозные образы поэзии В. Синкевич - костер, звезда и книги. Именно они придают ее стихам суровый оптимизм и философскую глубину.
Подобный путь проделал и Владимир Марков (род. 1920),совместивший в себе талант выдающегося литературоведа, критика и поэта.
Знаменательно, что составляя свой итоговый сборник "Поэзия и одностроки" (Мюнхен, 1984), мэтр предварил первую часть (полностью повторяющую книгу 1947 года) грустным эпиграфом из "Осени" Рильке ("Кто без жилья - уж поздно строить дом,\ Кто одинок - тому им оставаться..."), а вторую, куда вошли поздние стихи, "Гурилевские романсы" и "Поэма про ад и рай", а также "Одностроки", цитатой из "Ночного часа" Брокмайера, заканчивающейся словами: "Бог придет сейчас".
"Поэзия и одностроки" открывается стихами 1947 года, где поэт называет себя "последним в мире трубадуром" и утверждает, что "Наверно, кто-то очень неумелый \ Играет упражненьем нашу жизнь"("Сумерки"). В своих ранних стихах В. Марков не только "не в силах снять с души нагар", но и рифмует жизненную "роль" человека со словом "боль" ("Неразделенная минута"). Даже на ласковой земле Италии душа лирического героя Маркова "слепа, душа глуха:\ Нет чувств, нет мыслей, нет желаний" ("Весной и солнцем дышит грудь..."). В стихотворении "Там где прекращается живое..." поэт испытывает "боль без облегченья, \ Злобу на земную слепоту". Он "убегает в выдумку от боли", ему "жутко на земле" ("Мы стоим у притворенной двери"). Однако по мере развития лирического сюжета книги в ее герое пробуждается любовь.
Заключительные стихотворения говорят о преобразовавшей лирического героя любви. "Мы много лет и стран пройдем с тобою", - обращается он к любимой. - "И скажем мы: Жизнь все-таки красива". Книга завершается стихотворением, полностью отрицающим начальный посыл поэта:
Прославление жизни, любви и природы составляет содержание написанной редким по ритмическому рисунку хореем (в четырех стопах только два ударения на первой и третьей стопе) нерифмованным стихом в традициях пушкинской практически бессюжетной поэмы "Гурилевских романсов" (1951) В. Маркова, соединивших наше время с эпохой декабристов. Предваряя вопросы потомков, "не знающих больше\ Войн, арестов, эмиграций,\ Лагерей, бомбардировок", зачем понадобился ему такой сюжет, поэт скажет:
К сожалению, российский читатель до сих пор лишен возможности познакомиться с творчеством этого интереснейшего поэта. В изданную в Санкт-Петербурге книгу трудов В.Ф. Маркова "О свободе в поэзии" (изд. Чернышева, 1994) вошли лишь "Одностроки".
Если предметом повествования писателей первой волны русской эмиграции была дореволюционная Россия, то писатели второй обогатили литературу рассказом о жизни родины в преддверии Второй мировой войны, непосредственно в годы войны и в первые послевоенные дни.
В отличие от советских авторов героями своих книг они делали людей, в силу тех или иных причин не нашедших места в советской жизни: интеллигентов, не принимавших жестокостей тоталитарного режима; крестьян, разочаровавшихся в колхозной действительности; репрессированных в разные годы рядовых граждан России.
Эпоха, воспринимаемая почти всеми советскими писателями как исключительно героическая, под их пером становилась трагической.
Типологически общим для лучших прозаиков второй волны является преодоление идеологической зашоренности и страха, обретение героем новой общечеловеческой (христианской) нравственности. Однако до этого персонажу зачастую предстояло пройти тернистый путь страданий, испытаний, метаний "между двух звезд", как метко назвал одну из своих повестей Леонид Ржевский (1905-1986).
В сложном положении оказываются герои повести Л. Ржевского "Девушка из бункера", рассказов Б. Филиппова "Духовая капелла Курта Перцеля", "Gott mit uns", "Счастье", повестей Б. Ширяева "Ванька вьюга" и "Кудеяров дуб": им равно чужды идеи фашизма и сталинского тоталитаризма, приносящие зло простым людям, всему русскому народу.
Концентрированным выражением этой коллизии является рассказ-притча Владимира (печатался и под именем Сергея) Юрасова (псевдоним, подлинная фамилия - Жабинский 01914-1977) "Горе тому же кувшину"(1951). Идея рассказа достаточно четко выражена в его эпиграфе: "Камень падает на кувшин - горе кувшину, кувшин падает на камень - горе тому же кувшину". Герой-повествователь еврей-портной пострадал сначала от советского вторжения в Польшу: его насильственно "эвакуировали" в Житомир, где он сперва работал на заготовке дров, а затем шил из тряпья одежду колхозникам. С приходом немцев он потерял жену и сына. Затем чуть было не был обвинен советскими органами в сотрудничестве с фашистами и, наконец, получил разрешение вернуться в Польшу, откуда эмигрировал в Палестину. В финале рассказчик говорит: "Я часто спрашиваю Бога: за что Он взял у меня сына и жену и сохранил мою жизнь? И ответа мне нет. Люди говорят о родине евреев - Израиле, люди радуются, а мне нет радости, я похож на Иова".
Между родиной и чужбиной мечется герой романа В.Юрасова "Параллакс" (первая часть под названием "Враг народа" опубликована в 1951; отдельное издание романа из трех частей – в 1972).
Судьба В.И. Юрасова-Жабинского необычна: с энтузиазмом восприняв большевистскую идею индустриализации страны, он работал на монтажах Россельмаша, Сталинградского тракторного, Магнитогорского металлургического комбината, шахт Донбасса, новороссийских цементных заводов, затем на индустриальных стройках Ленинграда. Увлечение поэзией (он и сам писал стихи) привели юношу на литературный факультет Ленинградского университета. По ложному доносу студент был арестован в 1937 году и отправлен в Сегежстрой. Больной туберкулезом, Жабинский попросился на строительство окопов, откуда затем был отправлен вместе с другими заключенными в тыл. Попав под Ярославлем под бомбежку, он бежал, а после окончания Великой Отечественной войны, скрыв свою судимость, работал в Наркомате промышленности, и даже был откомандирован в Германию для репараций промышленного немецкого оборудования в СССР. Там понял, что вскоре будет разоблачен и арестован, и вынужден был искать прибежища в американском секторе.
