Зинаи́да Никола́евна Ги́ппиус (по мужу Мережко́вская; 8 [20] ноября 1869, Белёв, Российская империя — 9 сентября1945, Париж, Франция) — русская поэтесса и писательница, драматург и литературный критик, одна из видных представительниц «Серебряного века» русской культуры. Гиппиус, составившая с Д. С. Мережковским один из самых оригинальных и творчески продуктивных супружеских союзов в истории литературы, считается идеологом русского символизма.
Октябрьская революция ужаснула Мережковского и Гиппиус: они восприняли её как воцарение «царства Антихриста», торжество «надмирного зла». В дневнике поэтесса писала: «На другой день <после переворота>, чёрный, темный, мы вышли с Д. С. на улицу. Как скользко, студено, черно… Подушка навалилась — на город? На Россию? Хуже…»[11]. В конце 1917 года Гиппиус ещё имела возможность печатать антибольшевистские стихи в сохранившихся газетах. Следующий, 1918 год, прошёл под знаком подавленности. В дневниках Гиппиус писала о голоде («Голодных бунтов нет — люди едва держатся на ногах, не взбунтуешь…» — 23 февраля), о зверствах ЧК («…В Киеве убили 1200 офицеров, у трупов отрубали ноги, унося сапоги. В Ростове убивали детей, кадетов, думая, что это и есть „кадеты“, объявленные вне закона». — 17 марта) Поэтическим документом времени, отразившем отношение Гиппиус к происходившему в 1917—1918 годах, стал сборник «Последние стихи. 1914—1918» (1918 год)[3].
Эмиграция
В 1920 году Гиппиус с мужем поселилась в Париже. Сохранив воинствующе резкое неприятие большевизма, супруги остро переживали свою отчуждённость от родины. По её инициативе в Париже было создано общество «Зелёная лампа» (1927—1939), призванное объединить те разнообразные литературные круги эмиграции, которые принимали взгляд на призвание русской культуры за пределами советской России[23].
. Тогда же, оставаясь верной своим идеям, она объявила о создании бесцензурного сборника «Литературный смотр» (опубликованного год спустя), призванного объединить в себе «произведения всех отверженных другими изданиями писателей». Гиппиус написала для него вводную статью «Опыт свободы», в которой констатировала плачевное состояние как русской прессы, так и положения дел во всей русской эмиграции «младшего поколения»[12].
Вдова писателя, подвергшаяся в эмигрантской среде остракизму, посвятила свои последние годы работе над биографией покойного мужа; эта книга осталась неоконченной и была издана в 1951 году.
В последние годы вернулась к поэзии: взялась за работу над (напоминавшей «Божественную комедию») поэмой «Последний круг» (опубликованной в 1972 году), оставшейся, как и книга «Дмитрий Мережковский», незавершённой.
Ненависть к Октябрьской революции заставила Гиппиус порвать с теми из бывших друзей, кто принял её, — с Блоком, Брюсовым, Белым. История этого разрыва и реконструкция идейных коллизий, которые привели к октябрьским событиям, сделавшими неизбежной конфронтацию былых союзников по литературе, составила суть мемуарного цикла Гиппиус «Живые лица» (1925). Революция (наперекор Блоку, увидевшему в ней взрыв стихий и очистительный ураган) была описана ею как «тягучее удушье» однообразных дней, «скука потрясающая» и вместе с тем, «чудовищность», вызывавшая одно желание: «ослепнуть и оглохнуть». В корне происходившего Гиппиус усматривала некое «Громадное Безумие» и считала крайне важным сохранить позицию «здравого ума и твердой памяти»[3].
Сборник «Последние стихи. 1914—1918» (1918) подвёл черту под активным поэтическим творчеством Гиппиус[3], хотя за границей вышли ещё два её поэтических сборника: «Стихи. Дневник 1911—1921» (Берлин, 1922) и «Сияния» (Париж, 1939)[4]. В произведениях 1920-х годов преобладала эсхатологическая нота («Россия погибла безвозвратно, наступает царство Антихриста, на развалинах рухнувшей культуры бушует озверение», — согласно энциклопедии «Кругосвет»). В качестве авторской хроники «телесного и духовного умирания старого мира» Гиппиус оставила дневники, воспринимавшиеся ею как уникальный литературный жанр, позволяющий запечатлеть «само течение жизни», зафиксировать «исчезнувшие из памяти мелочи», по которым потомки смогли бы восстановить достоверную картину трагического события[3].
Художественное творчество Гиппиус в годы эмиграции (согласно энциклопедии «Кругосвет») «начинает затухать, она все больше проникается убеждением, что поэт не в состоянии работать вдали от России»: в её душе воцаряется «тяжелый холод», она мертва, как «убитый ястреб». Эта метафора становится ключевой в последнем сборнике Гиппиус «Сияния» (1938), где преобладают мотивы одиночества и все увидено взглядом «идущего мимо» (заглавие важных для поздней Гиппиус стихов, напечатанных в 1924). Попытки примирения с миром перед лицом близкого прощания с ним сменяются декларациями непримиренности с насилием и злом[3].
Согласно «Литературной энциклопедии» (1929—1939), зарубежное творчество Гиппиус «лишено всякой художественной и общественной ценности, если не считать того, что оно ярко характеризует ‘звериный лик’ эмигрантщины»[30]. Иную оценку творчеству поэтессы даёт В. С. Фёдоров:
Творчество Гиппиус при всём своём внутреннем драматизме и антиномичной полярности, при напряжённо-страстном стремлении к недостижимому всегда являло собой не только «изменение без измены», но и несло в себе освобождающий свет надежды, огненную, неистребимую веру-любовь в запредельную правду конечной гармонии человеческой жизни и бытия. Уже живя в эмиграции, о своей «зазвёздной стране» надежды с афористическим блеском поэтесса писала: Увы, разделены они / Безвременность и Человечность./ Но будет день: совьются дни / в одну трепещущую вечность.
Творчество Д. Мережковского в эмиграции[править | править вики-текст]
В эмиграции жанровые предпочтения Мережковского вновь радикальным образом изменились. Художественная литература из его творчества оказалась вытеснена произведениями в жанре религиозно-философского трактата и биографическими эссе («Наполеон», 1929; «Данте», 1939). Характер философских исследований имели и его романы «Рождение богов. Тутанкамон на Крите» (первоначально — в «Современных записках», 1924, № 21, и 22; отдельным изданием книга вышла в Праге в 1925 году) и «Мессия» («Современные записки», 1926—1927; отдельное издание — Париж, 1928). Сам писатель в 1925 году говорил о своих исторических сочинениях: «Большинство считает, что я исторический романист, и это глубоко неправильно; в прошлом я ищу будущее… Настоящее кажется мне иногда чужбиною. Родина моя — прошлое и будущее»[41]«Иисус Неизвестный» (Белград, 1932—1934), книга, многими рассматривающаяся как центральная из всех, что Мережковский написал в эмиграции[7], завершила трилогию о путях спасения человечества[42][43]. Первая часть вышла в Праге в 1925 году под названием «Тайна трёх: Египет и Вавилон», вторая — в Берлине в 1930 году как «Тайна Запада: Атлантида-Европа»[14]. Здесь Мережковский (в напоминавшей ницшеанскую стилистике) развивал прежнюю философию истории (построенную наконцепции трёх Заветов), но — уже в более апокалиптическом ключе. Как отмечали исследователи, для последних работ Мережковского было характерно ощущение катастрофичности современного мира, которому грозит участь «новой Атлантиды»; его книги напрямую перекликались, в частности, с пессимистическими идеями Г. Шпенглера («Закат Европы»)[9]. Как писал Е. Евтушенко, в эмиграции Мережковский, «постепенно выпав из центра споров… стал трагически маргинален»[40]. «Нет сейчас русского писателя более одинокого, чем Мережковский… Мережковского почти 'замолчали', потому что о нём нельзя говорить, не касаясь самых основных, самых жгучих и 'проклятых' вопросов земного бытия», — замечал Георгий Адамович. Между тем, начиная с 1930 года профессор славянских языков Лундского университета Сигурд Агрелл начал настойчиво выдвигать в соискатели литературнойНобелевской премии сразу двух русских писателей: Мережковского и Бунина. Второй из них неизменно пользовался большей поддержкой номинаторов. В ноябре 1932 года Гиппиус в письме В. Н. Буниной выразила мнение, что Нобелевский комитет не приемлет кандидатуры Мережковского «из-за его антикоммунизма», и что шансы Бунина поэтому предпочтительнее. Действительно, 1933 году последний Нобелевскую премию наконец получил. С. Агрелл, впрочем, продолжал выдвигать в соискатели Мережковского ежегодно, вплоть до самой своей смерти в 1937 году (всего таких номинаций было восемь), но шансов на победу последний уже не имел[12]:427. Среди религиозно-философских сочинений, написанных Мережковским в годы эмиграции, исследователи выделяют «Павел. Августин» (Берлин, 1936), «Св. Франциск Ассизский» (Берлин, 1938) и «Жанна д’Арк и Третье Царство Духа» (Берлин, 1938), вышедшие под общим заголовком «Лица святых от Иисуса к нам». В тридцатые годы Мережковский перевёл также на русский язык сочинения Еврипида, Софокла, Гете, Э. А. По[25].
Посмертно на французском языке была издана трилогия Мережковского «Реформаторы», в которую вошли книги о Лютере, Кальвине и Паскале (1941—1942; русское издание — Нью-Йорк, 1991). Перед самой смертью Мережковский завершил свою последнюю трилогию об «испанских тайнах»: «Испанские мистики. Св. Тереза Иисуса» («Возрождение», 1959. № 92 и 93), «Св. Иоанн Креста» («Новый журнал», 1961, № 64, 65 и 1962. № 69), «Маленькая Тереза» (отдельное издание в США, 1984).
Творчество Мережковского в эмиграции вызывало противоречивые отклики. Современные исследователи в большинстве своём считают, что именно во Франции писатель достиг своего творческого пика[14][24]. Противоположное мнение высказывала Нина Берберова, считавшая, что «…из его писаний за время эмиграции всё умерло… Живо только то, что написано им было до 1920 года»[44].
