Первым же существенным духовным опытом писателя в эмиграции стала его книга "Преподобный Сергий Радонежский": 8 октября 1924 года глава из нее публикуется в парижской газете "Пос-лед-ние новости", а в 1925 году произведение выходит целиком. В повести-жизнеописании общерусского чтимого святого выявлено своеобразие "России давней, России - Святой Руси"(7; 22). Повествование о Сергии определило вектор духовной биографии и логику писательской судьбы Б. Зайцева.Повествование о Сергии как главная поворотная веха в духовном развитии писателя значимо в двух взаимосвязанных аспектах. Во-первых, как биография реальной исторической личности, сыгравшей исключительную духовную роль в становлении русской государственности периода "собирания земель", составившая содержательную сторону произведения, во-вторых, как литературная агиографическая форма, позволившая наиболее выпукло и емко отразить это высокое содержание.
Демонстрируя аутентичное прочтение древних источников о преподобном Сергии, Стиль писателя - "таинство обновления" первого жития Сергия, составленного его биографом и учеником Епифанием Премудрым. В развернутом описании жития-bios (6; 14) Б. Зайцев следует за Епифанием, соблюдая все основополагающие элементы житийного канона: описание обстоятельств рождения святого в семье благочестивых родителей, проявления святости в детском возрасте, отказа от мирской жизни и начала подвижнического пути, борьбы с искушениями, аскетических подвигов, прижизненных чудес, смерти, посмертных чудес и обретения мощей. Заключено жизнеописание хвалебным словом святому.
Регламент канонической структуры жития не стеснил автор-ской индивидуальности писателя, напротив, помог ему наиболее полно самовыразиться. Для Б. Зайцева важны были не столько специфически литературные признаки, сколько возможность выразить личную оценку самого типа подвижничества Сергия, избранного им в сложившихся биографических обстоятельствах способа и пути спасения. Житие Сергия Радонежского - это тип жития святого преподобного, повествование-рассказ об иноке - основателе монашеской обители. Главное здесь - внутренняя психологическая борьба со страстями, путь личного внутреннего уподобления Господу. Писателю важно то, как Сергий воплощал личный идеал. Это делает его в интерпретации Б. Зайцева идеальным героем, своеобразной личностью-идеей, которую он воссоздает путем абсолютизации более и менее очевидных достоинств. Сергий интересен писателю как личность, постепенно и органично накапливающая качественные изменения на пути к святости. Реальная судьба подвергнута идеализирующему выравниванию.
В преподобном Сергии, по убеждению писателя, ярко проявился специфически русский тип монашеского делания. Он на многие века определил наше национальное понимание феномена святости, своеобразный "архетип" русской духовной жизни: к созерцательному как высшей ступени святости, различаемой в аскетике, лежит путь через низшую, но важнейшую ее ступень - крест деятельный.
Б. Зайцев осуществляет краткую редакцию епифаниева жития, проникнувшись самим художественным методом древнерусского книжника и сплавив его с собственным творческим сознанием, что вылилось в своеобразную агиобиографию. Так определил жанр повествования о Сергии сам Б. Зайцев. В свете личной духовной биографии писателя, следующего традициям агиографической литературы как литературы высоких идеалов, главная цель духовного делания - устремиться к примеру Сергия, модель жизни которого является эталоном и мерилом высшей правды о земном назначении человека. В свете ее осуществляет писатель личный духовный путь. Образ-символ Голубой Звезды приобретает конкретные очертания жития реальной земной личности, но уже в своей здешней жизни осуществившей трансцендентный идеал. "Еще живой преображен", - так в своем повествовании о Сергии скажет об этом Б. К. Зайцев. Православная церковь особым образом чтит Сергия за эту высочайшую степень святости. Один из древних гимнографических текстов святому гласит, что он уже при жизни был "бесплотным ангелам равножитель, всех преподобных превзошел постническими трудами и бдением молитвенным" (3; 2). В духовной биографии Б. Зайцева, своеобразного литературного "инока" с иконописными чертами (о чем немало свидетельств оставили его современники в литературе), преподобный Сергий - образ-символ возрастания на пути от земного к горнему миру. Не случайно в своей итоговой "книге жизни" - автобиографической тетралогии "Путешествие Глеба" - Б. Зайцев осуществит развернутое хроникально-летописное повествование о собственном духовном становлении, о росте своего "древа веры из зерна горчичного" по аналогии с древней библейской притчей. У истоков этого роста, несомненно, стоял преподобный Сергий. Борис Зайцев передал нам его образ как живую историче-скую личность и символ неуничтожимых духовных ценностей, иконописный лик с легендарными чертами, русский национальный характер "особого, высшего его склада и строя" (7; 22), обозначив всем ходом повествования чувство духовного родства с людьми подобного типа. В творческом сознании Б. Зайцева Сергий - канонический святой, принявший легендарные черты, но вместе с тем живая личность, в жизнеописании которой писатель выявил эпохальные черты духовного становления и передал их читателю с высоты 500-летнего временного разрыва ярко, свежо, приподнято, в живости картин и красок. Все "привнесения" автора в традиционные формулы жанра средневековой агиографии органично входят в структуру текста, не разрушая символического образа, а дополняя его развернутыми эпитетами, сравнениями, метафорами, которые "нагружают образ воздухом и простором" (4; 52). Чудесный образ Сергия - результат слияния импрессионистической поэтики с древнерусским каноном, породивший трансформированный, но в основе своей средневековый образ, который вобрал в себя духовность нового поколения подвижников. Образ Сергия, своеобразно реконструированный писателем и вновь засиявший в чистоте и перво-зданности, в житии самодовлеющ. При всех экскурсах в историю, создающих конкретно-исторический фон жизни преподобного, подчеркнута сверхисторичность облика Сергия, являющегося живительным "озоном" на все времена.
И все же повествовательная структура зайцевского "жития" обнаруживает "трансформацию традиционных отношений житийного повествователя и героя" (5; 116). Активная позиция писателя-посредника между веком Сергия и современной эпохой в противовес его каноническому самоумалению проявляется в многочисленных лирических отступлениях, размыкающих жесткие рамки житийной структуры. В них содержится утверждение-призыв о потребности человека в покаянии и очищении от грехов во все времена. Фигура русского святого предстает в таком контексте как пример духовного самостояния и сопротивления разрушающей силе обстоятельств. Именно так Б. Зайцев вносит свой "голос" в реконструкцию для современников и потомков живого облика преподобного. Жизненный путь Сергия получает еще одно самостоятельное, благоговейное и трепетное осмысление под пером жизнеописателя XX века, осуществлявшего по мере сил этот идеал в личной жизни и призывавшего к этому всех нас.
