От В. Гумбольдта идёт разграничение знаков речевого потока и психических обобщённых образов для воспроизводства и опознания этих знаков, а также трактовка образов знака как элементов их внешней формы, которой противопоставлены функционально элементы внутренней формы знаков, ассоциированные по смежности с элементами внешней формы в языковом сознании носителей языка. Элементы внутренней формы выполняют функцию специальных посредников, которые обеспечивают возможность ассоциации элементов внешней формы - и, следовательно, воспроизводимых с их помощью знаков речевого потока - с элементами внеязыкового мыслительного содержания, например, с логическими понятиями, благодаря ассоциации по сходству элементов внутренней формы с этим внеязыковым содержанием. При этом, несмотря на возможность высокого уровня обобщённости, признаётся образность как элементов вне языкового, например, логического содержания, так и всех элементов внутренней формы. Благодаря этому оказывается возможной такая ассоциация по сходству между элементами внутренней формы с элементами внеязыкового мыслительного содержания, которая позволяет характеристиками элементов внутренней формы намекать на некоторые характеристики означаемого таким способом элемента мысли, достаточные для того, чтобы по воспринятым речевым знакам и ассоциированным с ними характеристикам означаемого содержания собеседник мог догадаться обо всём этом намекаемом и подразумеваемом элементе содержания. Таким образом, по Гумбольдту, благодаря наличию элементов внутренней формы, ограниченное число элементов внешней фopмы и, следовательно, используемых языком исходных знаков, позволяет выражать в актуальных речевых актах безграничное число элементов внеязыкового мыслительного содержания и управлять, путём воздействия на собеседника потоком речевых знаков, ходом мыслительных процессов, добиваясь того, чтобы результатом этой творческой, но направляемой извне, мыслительной деятельности, в сознании слушающего сложилось то новое мыслительное содержание, то новое знание, потребность "передачи" которого и побудила говорящего осуществить, с помощью произнесённых знаков речевого потока, соответствующее воздействие на слушающего. Если бы общение с помощью языка осуществлялось не путём таких намёков и стимуляций, а путем буквальной передачи содержания, например, за счёт непосредственной ассоциированности знаков с элементами этого внеязыкового мыслительного содержания, без посредничества элементов внутренней формы, то язык как знаковая система лишился бы такого важнейшею своего свойства, как универсальность.
