Моделирование общения и моделирование структуры сюжета

Методы семантики (моделирование общения и структуры сюжета)

Под проблемой моделирования общения, в частности, понимается проблема обеспечения общения человека с ЭВМ на естественном или ограниченном естественном языке. Это относится к проблеме оптимизации языка как средства общения. Впрочем, компьютерные моде­ли общения часто используются для изучения самого процесса общения. Остановимся подробнее на опыте создания и использования именно таких моделей.

В центр внимания попали во­просы, которые ранее были на периферии теории диалога, дискурс-ана­лиза и теории коммуникации: что обеспечивает естественность общения? Каковы условия связности беседы? Когда общение оказывается успеш­ным? В каких случаях возникают коммуникативные неудачи? и т.д.

Одной из наиболее интересных компьютерных моделей диалога, вызвавшей оживленные теоретические дискуссии, была программа Джо­зефа Вейценбаума «Элиза», первый вариант которой появился в 1966 г. Изначально «Элиза» создавалась как игрушка, как учебный образец программы-имитатора, целью которой является не моделирование мыш­ления в точном смысле, а моделирование речевого поведения. Программа поддерживала разговор с собеседником в реальном масштабе времени, однако при ее разработке были использованы ограниченные програм­мистские ресурсы, лингвистический анализ и синтез также были сведены к минимуму. Тем не менее программа функционировала столь успешно, что фактически опровергла известный тест Тьюринга на создание искус­ственного интеллекта. Один из вариантов этого теста сводится к тому, что несколько участников беседуют с  некоторым другим участником X.  Проблема построения искусственного интеллекта решена, если большинство участников не смо­жет установить, с кем они беседуют — с человеком или машиной.

Программа «Элиза» была использована группой исследователей во главе с М. Макгайром для изучения структуры диалога и особенностей естественноязыковой коммуникации. В проводившемся эксперименте с «Элизой» беседовали в течение часа 24 испытуемых. Общение происходило с помощью телетайпа. За время беседы каждый участник ввел от 10 до 65 реплик и получил на них ответы. По окон­чании 15 участников (62 %) были уверены, что им отвечал человек, 5 испытуемых (21 %) обнаружили определенные колебания и лишь че­тверо участников (17%) были абсолютно уверены, что общались с ЭВМ. С лингвистической точки зрения алгоритмы программы «Элиза» включа­ют минимум лингвистической информации. Во-первых, это комплекс ключевых слов, которые актуализуют некоторые устойчивые коммуни­кативные формулы (шаблоны), во-вторых,  способность относительно несложно трансформировать предшествующее высказывание. Например, программа в состоянии переделать предшествующее утверждение в об­щий вопрос. В одном из вариантов программы «Элиза» она перевоплощается в доктора-психиатра, ср. фрагмент диалога с программой «Доктор»:

Доктор. Говорите!

Пациент. Меня волнует погода.

Доктор. Как давно вас волнует погода?

Пациент. С тех пор, как умерла моя мать.

Доктор. Расскажите больше о вашей семье.

Пациент. Они все в области компьютеров.

Доктор. Машины пугают вас.

Пациент. Нет.

Доктор. Пожалуйста, не будьте столь кратки.

Пациент. Извините.

Доктор. Вы говорили о вашей матери.

По внешним характеристикам перед нами предстает совершенно нормальная беседа врача с пациентом. Между тем даже поверхностный анализ показывает, что программа «Доктор» не понимает собеседника в точном смысле: она не имеет своей модели мира, не строит в ней ото­бражение представлений/знаний собеседника, не модифицирует модель мира с каждым новым высказыванием, не накапливает информацию, хотя у нее есть некоторые аналоги кратковременной и долговремен­ной памяти. Например, она способна выделить упоминание терма мать и в последующем вставить этот терм в шаблон «Вы говорили об X», кото­рый представляет собой косвенно-инициирующую реплику (косвенный вопрос). По приведенному фрагменту видно, что программа содержит также шаблоны «Как давно XI», «Расскажите больше об X», «Пожалуйста, не будьте столь кратки», побуждающие адресата продолжить общение.

Интересно, что существенная тематическая ограниченность комму­никации и значительное количество ошибок и неточностей в ответе (порядка 19% неточных или выпадающих из контекста реплик «Элизы» в упоминавшемся эксперименте М. Макгайра), не помешали испытуе­мым признать партнера по коммуникации человеком. Дело здесь совсем не в патологической глупости испытуемых. Это проявление важнейшей особенности коммуникации на естественном языке: естественноязыковой дискурс очень терпим по отношению к сбоям и ошибкам — он избыточен и помехоустойчив. Реплики «Элизы», выпадавшие из нормального обще­ния, испытуемые легко объясняли обычными сбоями в понимании своей предшествующей реплики, не вполне нормальными условиями общения, шутливым настроением партнера. Устойчивость естественного дискурса объясняется также способностями человека к интерпретации речевых действий: человек, принимающий роль участника диалога, ведет себя соответствующим образом. Имея установку на общение, он стремится включать в коммуникацию все то, что по форме напоминает речевой акт, реплику. Иными словами, он склонен наделять смыслом то, что часто смысла не имеет.

Второй важный вывод эксперимента: испытуемые довольно быстро принимали решение о том, кто перед ними — компьютер или человек. 22 участника из 24 уяснили для себя ситуацию не более, чем за пять обменов репликами, и далее не меняли своего решения. Определение ролей в коммуникации относится к метауровню общения, поскольку это составляет одну из предпосылок успешной коммуникации, предохраняю­щей общение от многочисленных коммуникативных неудач.

Понятно, что определение ролей участников во многом определяет выбор стратегии коммуникативного поведения. Действительно, лучше сразу определить, с кем мы разговариваем по телефону — с давним другом или чиновником налоговой инспекции. Выяснение того, кем является собеседник — машиной или человеком, также относится к метауровню общения, и испытуемые старались установить ролевые характеристики партнера как можно раньше.

Это свойство естественноязыковой коммуникации можно назвать принципом приоритета метакоммуникативных параметров ситуации об­щения.

Третье важное следствие из эксперимента М. Макгайра связано с су­ществованием различных типов коммуникативного взаимодействия меж­ду людьми. Успешное  взаимодействие  между человеком  и  програм­мой типа  «Элиза»  возможно  только  в  ситуации, когда происходит так называемое «ассоциативное общение», при котором реплики диа­лога связаны не столько логическими отношениями типа «причина-следствие», «посылка—заключение», а ассоциациями. Ассоциативное об­щение не имеет конкретной направленности; само поддержание беседы может служить ее оправданием.

Наконец, четвертый вывод можно сформулировать как неуниверсаль­ность правил коммуникативного взаимодействия. Он касается самих законо­мерностей общения на естественном языке. Каждый тип коммуникации обслуживается своим набором относительно простых правил, обеспечива­ющих связность дискурса, его осмысленность для участников. Типология видов общения задается соответствующими наборами правил. Из экспе­риментов М. Макгайра с программой «Элиза» следует, что кроме ассоциа­тивного (= фатического) способа общения, выделяется еще «решение за­дач», «задавание вопросов» и «уточнение понимания».

Моделирование структуры сюжета.

Изучение структуры сюжета от­носится к проблематике структурного литературоведения, психологии творчества и культурологии. Имеющиеся компью­терные программы моделирования сюжета основываются на трех базовых формализмах представления сюжета — морфологическом и синтакси­ческом направлениях представления сюжета, а также на когнитивном подходе.

«Морфология» сюжета. Идеи о морфологическом устройстве струк­туры сюжета восходят к известным работам В. Я. Проппа о русской волшебной сказке. Пропп заметил, что при обилии персонажей и событий волшебной сказки количество функций персонажей ограничено. К числу базовых функций относятся, например, следующие:

• отлучение персонажа сказки из дома;
• запрет герою на действие;
• нарушение запрета;
• получение вредителем информации о жертве и т.д.

Идеи Проппа легли в основу компьютерной программы TALE, мо­делирующей порождение сюжета сказки. В основу алгоритма программы TALE положена последо­вательность функций персонажей сказки. Фактически функции Проппа задавали множество типизированных ситуаций, упорядоченных на основе анализа эмпирического материала. Возможности сцепления различных ситуаций в правилах порождения определялись типичной последова­тельностью функций — в том виде, в котором это удается установить из текстов сказок. В программе типичные последовательности функций описывались как типовые сценарии встреч персонажей.

В дальнейшем система была усложнена за счет введения модели мира сказки, география которого состоит из обычного мира, промежуточно­го (среднего) мира и иного мира. Каждый мир состоит из локусов, связанных между собой опреде­ленными отношениями. Отношения связывают не только локусы внутри каждого мира, но и локусы различных миров. Обычный мир состоит из следующих локусов: место проживания героя (локус 1), место полу­чения задания (локус Г), место дарения волшебных предметов, помога­ющих выполнить задание. Первый локус и локус штрих часто совпадают. К обычному миру относятся также локусы 3 (их может быть много), в которых преодолеваются пре­пятствия с помощью волшебных предметов. Количество препятствий, как правило, совпадает с количеством волшебных предметов. После преодо­ления препятствий герой оказывается в промежуточном мире, стражем которого является Баба-Яга. Средний мир отделяет мир героев от мира антигероев. Функции Бабы-Яги различаются — она может выступать как дарительница информации или очередного волшебного средства, а может выступать на стороне антигероев. Иной мир включает место обитания антигероя (локус 5), место битвы между героем и антигероем (локус 6) и, наконец, локус 7 — место награды или цели, которой добивается герой. Локу­сы связаны отношениями перехода, которые представляют возможные последовательности развертывания сюжета.

Описания героев, локусов, основных событий сказки даются во фреймоподобных структурах представления знаний. В различных блоках программы хранится информация о типичных героях сказки, их характеристиках, описания локусов и т.д. Однако, чисто «морфологического» подхода к структуре сюжета сказки явно недостаточно. «Морфемы» сказочного сюжета должны не только определенным образом сочетаться между собой, но и иметь специфиче­ские ограничения на сочетаемость. Здесь на помощь приходит синтаксический подход к структуре сюжета.

«Синтаксис» сюжета. Теоретическую основу синтаксического подхода к сюжету текста составили «сюжетные грамматики» (story grammars). Сю­жетные грамматики появились в середине 70-х гг. в результате переноса идей порождающей грамматики Н. Хомского на описание макрострукту­ры текста. Если важнейшими составляющими синтаксической структуры в порождающей грамматике были глагольные и именные группы, то в большинстве сюжетных грамматик в качестве базовых выделялись экс­позиция (setting), событие и эпизод. В теории сюжетных грамматик ши­роко обсуждались условия минимальности: ограничения, определявшие статус последовательности из элементов сюжета как нормальный сюжет. Оказалось, однако, что чисто лингвистическими методами это сделать невозможно. Многие ограничения носят социокультурный характер. Сю­жетные грамматики, существенно различаясь набором категорий в дереве порождения, допускали весьма ограниченный набор правил модифика­ции нарративной структуры. В подавляющем большинстве случаев эти правила заимствованы из той же порождающей грамматики. Потенциал варьирования структуры сюжета обеспечивается в первую очередь транс­формациями передвижения и опущения. Например, текст признания преступника, фиксирующий реальную последовательность развертывания событий в преступлении, можно с помощью перестановок и опущений преобразовать в детективный сюжет: