Эстетические взгляды. Корни творчества Флобера связывали его с лучшей порой расцвета классического реализма. Это ограждало его от влияния декаданса и упадочных течений, уже распространявшихся в те годы. Декларируя идею «чистого искусства» и «абсолютно совершенной формы», он тем не менее был далек от декадентов и парнасцев; он оставался сторонником подлинного реализма и дал замечательные образцы правдивого искусства.
Но мировоззрение и творчество Флобера, в основном сформировавшееся во второй половине века, были сотканы из глубоких противоречий. Его беззаветная вера в «Прекрасное» не уменьшала, но еще более увеличивала его пессимизм. Наблюдая буржуазный мир, Флобер приходит к выводу, что прекрасного в жизни нет и быть не может. Оно превращалось в представлении Флобера в нечто абстрактное, стоящее над жизнью. Если человек поверит в реальность прекрасного, он жестоко обманется. Эта мысль становится идейно-композиционным стержнем многих произведений Флобера.
Единственная сфера, в которой прекрасное хотя бы частично может осуществиться, - это искусство. «Из всех самообманов, - писал Флобер, - оно наименее обманчиво». Вот почему вопросы искусства занимают такое большое место в системе мировоззрения Флобера. Его взгляды на искусство необычайно интересны; в них те же глубокие противоречия, которые поражают и в его творчестве, и во всех его суждениях.
Порой Флобер почти полностью смыкается во взглядах на искусство с парнасцами. Искусство должно быть антисоциально. «Мне кажется... что мыслитель (а что такое художник, как не трижды мыслитель?) не должен иметь ни религии, ни родины, ни каких бы то ни было социальных убеждений».
Он жалуется: «Теперь от всякого произведения требуют моральной значимости, мудрого поучения; сонет должен выражать философскую мысль, драма - бить по рукам монархов, акварель- смягчать нравы... О бедный Олимп! Они способны засадить твою вершину картофелем!»
Однажды, узнав, что его прислуга, двадцатипятилетняя девушка, не знала, кто царствует во Франции, что эти вопросы ее не интересуют, Флобер воскликнул в восхищении: «А я еще считаю себя умным человеком! Да я трижды болван! Нужно быть таким, как эта женщина».
Если художник должен быть только художником («и притом для себя одного, ни для кого больше», - прибавлял Флобер), а не гражданином, не служителем социальной идеи, то очевидно, чем более он изолирован от социальной жизни и ее влияний, тем лучше для него. Отсюда его формула, ставшая крылатой, о «башне из слоновой кости», в которую Флобер предлагает уединиться художнику. «Закроем двери, - пишет он, - взберемся как можно выше на нашу башню из слоновой кости, на последнюю ступеньку, ближе к небу; там иногда холодно, но это не беда, зато видишь сияние звезд и не слышишь болванов».
Искусство самоценно, оно прекрасно само по себе, а не потому, что выражает какую-нибудь идею. Его следует поставить выше всего в жизни, выше личности художника. «Нет ничего менее талантливого, как вкладывать в искусство личные чувства», - говорил не раз Флобер.
Идеальный художник умеет сделать так, чтобы потомки думали, что он не существовал. Флобер ссылается на примеры великих писателей. Кто знает, каким был Шекспир? Мрачным или веселым? Никто не знает также, каким был Микеланджело. Они никогда не вкладывали свою личность в свои произведения.
Не раз можно встретить у Флобера признание, что выше всего в искусстве он ценит форму: «Я превыше всего люблю форму. Только бы форма была прекрасна и ничего больше». Он готов был, по его признанию, отдать свою «Мадам Бовари» за одну прекрасно сделанную фразу из Шатобриана или Гюго.
Совершенно очевидно, что сам Флобер не следовал собственной программе и не замкнулся в башню из слоновой кости. Эти его декларации, к которым он упорно и настойчиво возвращался, должны быть правильно поняты прежде всего как протест против буржуазного искусства, против всего буржуазного общества и его оскорбляющей пошлости: от них-то и жаждал уйти «ближе к небу» Флобер. Но это ему не удалось. Все произведения этого писателя полны глубокого обличительного пафоса. Утверждая, что истинный художник должен жить в башне из слоновой кости, Флобер делал важное добавление о самом себе: подняться в эту башню ему не удалось, ибо «гвозди сапог тянут его обратно к земле».
В своем творчестве, что бы ни говорил Флобер, он всегда оставался на земле. И вот эта связь с жизнью, глубокая заинтересованность в ней и явилась водоразделом между ним и декадентами, определяя его собственные пути в литературе. Считая, что только искусство может удовлетворить вечную жажду прекрасного у человека, Флобер, предъявляет очень высокие требования к художнику. Он прекрасно отдает себе отчет в том, что современный ему художник вынужден изображать всеобщее измельчание и оскудение. Пошлость буржуазной жизни - вот что поневоле становится предметом его изображения. Однако художник должен из этой «человеческой гнили» сделать прекрасные произведения искусства.
«Нашему брату приходится быть золотарями и садовниками, из человеческой гнили мы выращиваем корзиночки цветов», - говорил Флобер. «Поэзия, как солнце, золотит навоз», - пишет он в другом месте. Словами «гниль», «навоз» и т. п. писатель точно определяет свое отношение к тому, что является предметом его изображения. Ненавистный ему мир буржуа - таков сырой материал, из которого должен был лепить Флобер.
Итак, пошлое и обыденное сделать предметом искусства - это была задача, поставленная Флобером, ее он и стремился осуществить в своих произведениях.
Так именно и был задуман его первый роман - «Мадам Бовари». Но ряд более ранних вещей Флобера можно рассматривать как эскизы к большому полотну, которые помогли ему подойти к его замыслу.Мадам Бовари». Долго искал Флобер такой сюжет для романа, который дал бы ему возможность осуществить одно из ведущих положений своей теории: оставаться бесстрастным по отношению к тому, что он изображает, «не вкладывать себя» в свое произведение.
Один знакомый Флобера напомнил ему о семейной драме, происшедшей несколько лет назад в семье одного руанского врача. Флобер заинтересовался этим сюжетом. Над романом «Мадам Бовари» Флобер начинает работать в 1851 году и заканчивает в 1856 году. Это был первый крупный обличительный роман Флобера - роман из времен Второй империи. Решая главную задачу - обличение скудости, моральной и духовной деградации буржуа, Флобер пытается решить также очень важную эстетическую задачу.
По выходе романа один из друзей Флобера упрекнул его в том, что сюжет является слишком обыденным и малопоэтичным. Флобер ответил так: «Неужели вы думаете, что меня не тошнит, так же как и вас, от этой гнусной действительности? Если бы вы больше знали меня, то поняли бы, что обыденная жизнь мне ненавистна. Лично я всегда старался как можно дальше от нее уйти, но на этот раз, единственный раз, захотел углубиться в нее с эстетической точки зрения».
Эстетическая задача неотделима, таким образом, от основной обличительной задачи писателя.
Роман назван по имени главной его героини. Но она выступает на широком общественном фоне, названном в подзаголовке: «Провинциальные нравы». Затхлый провинциальный мещанский мирок беспощадно разоблачен Флобером.
Какие люди рядом с Эммой? Прежде всего ее муж - Шарль Бовари. В то время как Эмма бунтует против окружающей среды, Шарль всем доволен, ничем не возмущается, готов со всем и всеми примириться. Чем старше он становится, тем больше опускается, приобретает вульгарные привычки и на все протесты жены неизменно и благодушно отвечает: «В деревне сойдет!»
Другой представитель этого мира - кюре. Он призван утешать своей религией людей, но гораздо больше интересуется другими делами. Он умеет хорошо лечить коров и этим занимается охотнее, чем обязанностями священника. Когда в момент душевного потрясения к нему за утешением и помощью обращается Эмма Бовари, он ей отвечает очень характерной фразой: «Вам нехорошо, мадам Бовари? Это, верно, что-нибудь с пищеварением. Вам бы пойти домой и выпить чаю или стаканчик холодной сахарной воды. Вам станет лучше». Вот единственное «утешение», которое ей может предложить священник.
Но самой яркой, типической фигурой того мира, в котором живет мадам Бовари, является аптекарь Омэ. В нем легко узнать персонаж, уже контурно намеченный Флобером в его «Лексиконе прописных истин». Кто такой Омэ? На словах он либерал, «передовой» человек, он не чужд даже «революционных» идей; всем своим детям Омэ дает революционные имена: Франклин, Атала, Наполеон. Он иногда печатает статейки в местном либеральном органе и пользуется большим авторитетом у своих сограждан. Но самой заветной его мечтой является мечта о том, чтобы получить орден Почетного легиона.
В «Лексиконе прописных истин» после слов «Орден Почетного легиона» стоит: «Вышучивать, но добиваться». Так именно поступал Омэ. Не случайно Флобер завершает роман «Мадам Бовари» упоминанием об аптекаре: «Он имеет в городе большую практику. Недавно он получил орден Почетного легиона».
Аптекарь Омэ - это яркий тип того беспринципного буржуа, который был опорой трона Второй империи, который мог менять свои принципы ежедневно, мог принимать любое обличье в угоду власти. Насколько типична была эта фигура, видно из того резонанса, какой получил этот образ после напечатания романа. В одном письме Флобер писал: «Все аптекари Нижней Сены, узнав себя в Омэ, хотели прийти ко мне и надавать мне пощечин».
Таков фон, на котором развертывается история главной героини- мадам Бовари. Отношение автора к своей героине двойственно. Когда Флобер исходит из оценки той среды, в которой задыхается мадам Бовари и которую сам Флобер тоже ненавидит, он ей сочувствует. Эмма Бовари по-своему, хотя и очень слабо, очень непоследовательно, протестует против окружающей обстановки: она не может ужиться с этим миром. Вот почему Флобер сказал однажды: «Бовари - это я сам».
Но в то же время автор очень строго судит свою героиню. Для, того чтобы понять эту двойственную оценку, надо обратиться к анализу образа Эммы Бовари.
Эмма воспитывалась в монастыре, где обычно воспитывались в то время девушки среднего состояния. В обстановке искусственного заточения она пристрастилась к чтению романов. Это были романтические романы, где действовали идеальные «Герои» с большой буквы. «В этих романах только и было, что любовь, любовники, любовницы, преследуемые дамы, падающие без чувств в уединенных беседках, почтальоны, которых убивают на всех станциях, лошади, которых загоняют на каждой странице, темные леса, сердечное смятение, клятвы, поцелуи в челноке при лунном свете, соловьи в роще; кавалеры, храбрые, как львы, и кроткие, как ягнята, добродетельные сверх всяких возможностей, всегда красиво одетые и плачущие, как урны».
Начитавшись подобной литературы, Эмма вообразила себя героиней одного из таких романов. Ей представлялось, что по выходе из монастыря она встретится со своим избранником, который ее сделает счастливой. Это будет любовь, полная романтических тайн, поэзии; герои ее не будут похожи на обыкновенных людей, они будут представителями какого-то другого, чудесного мира.
Однажды жизнь улыбнулась ей, и одно из ее мечтаний как будто осуществилось. Вскоре после замужества ей удалось побывать на балу в замке одного маркиза. На всю жизнь у нее осталось сильное и яркое впечатление. Вспоминать об этом бале было для нее наслаждением. Каждое утро, просыпаясь, она говорила: «Неделю, две недели или три недели назад я была в этот день там...» Но та жизнь, которой живет Эмма, оказывается совсем непохожей на ее мечтания. Семейная ее жизнь весьма далека от того, о чем она мечтала в романах. Ее муж скучен и неинтересен; ее любовники пошлы и лживы; они не имеют ничего общего с романтическими героями, о которых она так много читала.
Стремление бежать от безжалостной прозы жизни приводит лишь к тому, что эта проза все более и более ее затягивает. Она попадает в лапы ростовщика Лере.
Вся ее жизнь держится на обмане, ложь становится как бы ее второй природой. Она обманывает мужа, любовники обманывают ее; в поисках выхода из тяжелого положения она все более и более запутывается. Она начинает лгать даже тогда, когда нет надобности в этой лжи. «Если она говорила, что шла по одной стороне улицы, можно было с уверенностью сказать, что она на самом деле шла по другой стороне».
Эмма кончает жизнь самоубийством. Флобер совсем не случайно останавливается на всех подробностях этой весьма непоэтической смерти от мышьяка, описывает последние мучения Эммы, агонию, а в самый момент смерти - звуки непристойной песни старого, полусгнившего заживо нищего. Эта картина смерти Эммы воспринимается как горькая ирония автора над своей героиней: она столько читала в романах о поэтических кончинах героинь, ее же смерть была так отвратительна.
Эмма поверила в то, что мечта о прекрасной любви может стать реальностью, может воплотиться в жизнь, но жизнь жестоко ее разочаровала. В этом и заключается ее трагедия.
Направляя свой роман «Мадам Бовари» против буржуазной тупости и скудоумия, против пошлости и лжи во всех их проявлениях, Флобер направляет его также против реакционной буржуазной литературы, пытавшейся романтизировать этот мир пошлости и оскудения, приукрасить его и завуалировать, отказавшись тем самым от правдивого его изображения.
Уничтожить эту романтическую ложь было также весьма важной обличительной задачей писателя.
Роман Флобера становится, таким образом, скрытой полемикой с романтизмом. Мечта, идеальные герои - все то, что поэтизировали романтики, развенчано автором. Прекрасная мечта, в которую поверила Эмма, рядом с пошлостью, скудоумием, убожеством окружающего мира становится ненужной и смешной. «Романтические» герои Эммы - Родольф и Леон - оказываются весьма мало похожими на романтических героев с большой буквы. Они мелкие, пошлые люди. Для того чтобы еще больше подчеркнуть этот контраст между тем, о чем мечтала Эмма, и той пошлой, обыденной жизнью, которая была подлинной действительностью, Флобер вводит в роман один замечательный эпизод: это объяснение в любви Родольфа и Эммы, которое про» исходит на сельскохозяйственной выставке.
Эпизод сельскохозяйственной выставки был задуман Флобером как один из центральных в романе. Правда, как будто бы это всего только небольшой вставной эпизод, но он получает большой идейный смысл, и не случайно Флобер так много над ним работал. Для того чтобы описать эту выставку, он прочитал множество книг по сельскому хозяйству и не раз говорил, что, если эпизод удастся ему, это обеспечит удачу романа в целом.
Флобер был прав: сцена объяснения Эммы и Родольфа, несомненно, является одним из очень важных моментов в романе. Именно здесь происходит безжалостное разрушение романтики. Флобер хотел изобразить сельскохозяйственную выставку в тонах своеобразной симфонии. Там должно быть все: и разговоры людей, и мычание коров, шум, крики, речь председателя, который открывает эту выставку и раздает медали за сельскохозяйственные работы. И вот на фоне этого шума и гула Родольф говорит Эмме о своей любви.
«- Знал ли я, что буду сопровождать вас? - говорит Родольф.
- ...70 франков...
- Сто раз я хотел удалиться, а между тем я последовал за вами, я остался...
- ...За навоз...
- ...как останусь и сегодня, и завтра, и во все остальные дни моей жизни...
- ... Господину Карону из Оргейля - золотая медаль...
- ...Ибо никогда ни в чьем обществе я не находил такого полного очарования, и потому я унесу воспоминание о вас.
- ...За барана мериноса...
- ...Но вы забудете меня, я пройду мимо вас, словно тень...
- ...За свиную породу премия делится пополам...
- ...Но благодарю вас, вы не отталкиваете меня, вы так добры, вы понимаете, что я весь ваш. Позвольте же мне видеть, позвольте созерцать вас...
- ...За применение жмыхов маслянистых семян, за осушение почвы...» И т. д.
В этом мастерски сделанном эпизоде разрушена Флобером романтика любви.
Но не только в этом заключена глубокая ирония автора; порой он превращает свой роман в очень тонкую пародию на романтические романы с их искусственной композицией, с нагромождением необычайных приключений.
В романтических романах любовная интрига часто разрешалась похищением героини. Именно так должен поступить Родольф по отношению к Эмме. Эмма ждет, что он станет ее освободителем из тисков семейной жизни. Но Родольф думает совсем не о том, чтобы похитить свою возлюбленную: он хочет сам от нее убежать. Его карета мчится мимо дома Эммы. Герой трусливо прячется в самый дальний угол кареты, завернувшись в плащ; он торопит кучера, чтобы как можно скорее миновать опасное место. Весь его облик в эту минуту довольно жалок.
Но Родольф, прежде чем убежать, согласно романтическим традициям, %D
