Принцип недопустимости ссылки на официальное или должностное положение лица был впервые сформулирован в ст. 7 Устава Нюрнбергского трибунала: "Должностное положение подсудимых, их положение в качестве глав государств и ответственных чиновников различных правительственных ведомств не должно рассматриваться как основание к освобождению от ответственности или смягчающее наказание", а затем повторен в Уставах Международных трибуналов по бывшей Югославии (ст. 7) и Руанде (ст. 6)[1].
Представляется очевидным тот факт, что многие преступления по международному уголовному праву (в частности, преступления против мира и безопасности человечества) являются результатом государственной политики правящих кругов – для этого достаточно вспомнить исторические события XX в. (нацистский режим в Германии, правление Пол Пота в Камбодже, события на территории бывшей Югославии и пр.) По всей видимости, назначение данного принципа состоит в реализации неотвратимости наказания тех лиц, которых можно назвать "главными" виновниками этих преступлений.
В соответствии со ст. 13 Проекта Кодекса о преступлениях против мира и безопасности человечества, никакой официальный статус лица (в том числе главы государства или правительства) не освобождает его от уголовной ответственности за совершение преступлений против мира и безопасности. Более того, ч. 1 ст. 27 Римского Статута устанавливает, что положения Статута применяются в равной мере ко всем лицам "без какого бы то ни было различия на основе должностного положения". Незыблемость данного принципа подтверждена в решениях международных трибуналов ad hoc[2].
Такое указание позволяет утверждать, что принцип недопустимости ссылки на официальное или должностное положение лица по своей сути оформляет равенство всех лиц вне зависимости от их должностного (официального) статуса в международном уголовном праве.
Это подтверждается тем, что на ответственность официальных и должностных лиц не влияет наличие у них каких-либо иммунитетов от уголовной ответственности, предусмотренных как в международном, так и в национальном законодательстве (ч. 2 ст. 27 Римского Статута).
В новейшей международной практике имеются примеры, когда суд не принял во внимание наличие иммунитета для привлечения должностного лица к ответственности. Так, английский суд не принял во внимание наличие парламентского иммунитета бывшего чилийского диктатора А. Пиночета, обвиненного в совершении ряда военных преступлений.
Составной частью данного принципа является ответственность командиров и других военных начальников за совершение преступлений по международному уголовному праву, согласно которому военные командиры или лица, "эффективно действующие в качестве военных командиров", подлежат ответственности за преступные по международному уголовному праву деяния, если те совершены силами, находящимися под его "эффективным командованием, властью или контролем" (ч. 1 ст. 28 Римского Статута).
В науке нередко это положение выделяется в качестве самостоятельного принципа международного уголовного права (принцип "ответственности вышестоящих должностных лиц")[3]. Однако ответственность официальных и должностных лиц государства и ответственность "вышестоящих должностных" лиц объединяет тот факт, что эти лица для совершения преступления по международному уголовному праву используют свой юридический статус. При этом сами они непосредственно своими действиями или бездействиями могут и не совершать преступления, но расцениваются как его исполнители в силу того, что подчиненные им лица выполняют их приказы и распоряжения.
Но ответственность вышестоящих должностных лиц имеет свою специфическую особенность. Так, военный командир несет ответственность за действия своих подчиненных, когда он должен был знать, что вверенные ему силы совершают преступление, но не принял всех мер в пределах своих полномочий для предотвращения или пресечения его совершения. Это положение, впервые появившееся еще в IV Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны (1907), в наиболее полной мере было закреплено I Дополнительным Протоколом от 8 июня 1977 г. к Женевским Конвенциям 1949 г.[4] (далее – I Дополнительный протокол).
Кроме того, в решениях современных международных трибуналов ad hoc особо подчеркивается связь официального либо должностного положения лица с возможным совершением преступления подчиненными лицами, так как "власть влиятельного человека может происходить из его социального, экономического, политического или административного положения, или из его прочного морального авторитета. Такая власть может осуществляться де-юре или де-факто... В определенных условиях власть такого человека может быть усилена как законным, так и незаконным элементом принуждения типа объявления чрезвычайного положения, фактического осуществления административных функций или даже использования угрозы или незаконной силы. Присутствие элемента принуждения может указать, каким образом будут восприняты слова влиятельного человека. Так, простые слова увещевания или поддержки могут быть восприняты как приказы"[5].
Недопустимость ссыпки на приказ начальника или предписание закона. Многим национальным уголовным законам известно такое обстоятельство, исключающее преступность содеянного, как исполнение приказа. Однако сам этот правовой институт свое становление получил как раз в нормах международного уголовного права. Так, в IV Принципе международного права, нашедшем свое отражение в Уставе и решениях Нюрнбергского трибунала, содержится указание на то, что исполнение приказа правительства или начальника не освобождает лицо (исполнителя) от ответственности по международному праву, если сознательный выбор был фактически для него возможен.
В зарубежной доктрине отмечается, что эта норма сформировалась в ответ на тенденции развития войн, начиная с мировых, когда нарушение международных юридических стандартов "обычно совершается на всех уровнях воинской иерархии". Запрет на освобождение исполнителя приказа от ответственности позволил подвергать наказанию за совершение международных преступлений не только высших должностных лиц и начальников, но и непосредственных исполнителей преступлений, действующих по их приказам. "Принятие приказов начальства как абсолютного реабилитирующего обстоятельства довело бы ситуацию до абсурда: чтобы призвать к ответу лиц, ответственных за всю сумму нарушений, необходимо было бы подняться по цепи военных инстанций и даже политической иерархии, с нелепым результатом, что только исключительно Верховный Главнокомандующий или даже глава государства могут считаться уголовно ответственными за эти нарушения"[6].
В послевоенное время принцип недопустимости ссылки на приказ начальника или предписание закона получил развитие в целом ряде документов международного права. Так, в Кодексе должностных лиц по поддержанию правопорядка 1979 г.[7], установившего, что ни одно должностное лицо по поддержанию правопорядка не может осуществлять, подстрекать или терпимо относиться к любому действию, представляющему собой пытку или другие жестокие, бесчеловечные или унижающие достоинство виды обращения и наказания, и ни одно должностное лицо по поддержанию правопорядка не может ссылаться на распоряжения вышестоящих лиц или такие исключительные обстоятельства, как состояние войны или угроза войны, угроза национальной безопасности, внутренняя политическая нестабильность или любое другое чрезвычайное положение для оправдания пыток или других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания (п. 8).
Названный Кодекс ввел юридическое обоснование уголовной ответственности исполнителя за исполнение незаконного приказа вышестоящих должностных лиц: применение силы и (или) огнестрельного оружия не является оправданием, если лицо-исполнитель знало "о явной незаконности приказа". При этом ответственность в любом случае возлагается также на "вышестоящих должностных лиц, отдавших незаконные приказы" (п. 26).
Аналогичные предписания содержатся в п. 3 ч. 2 Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих человеческое достоинство видов обращения и наказания (1980)[8].
В решениях современных международных трибуналов ad hoc также однозначно говорится о том, что приказы начальника не освобождают подчиненных от обязанности соблюдать международное право и не могут считаться основаниями освобождения от уголовной ответственности за преступления, совершенные во исполнение таких приказов[9].
Таким образом, международно-правовые акты в регламентации ответственности за исполнение незаконного приказа исходят из концепции "умных штыков": лица, совершающие преступление при исполнении явно для них незаконного приказа, должны подлежать уголовной ответственности, а начальник должен нести ответственность за совершенные преступления при исполнении отданного им незаконного приказа в любом случае[10].
Нетрудно заметить, что доктрина "умных штыков" положена в основу регламентации уголовной ответственности при исполнении приказа в российском уголовном праве (ст. 42 УК РФ).
В теории приказ обычно определяется как данное компетентным органом либо лицом, наделенным соответствующими полномочиями, распоряжение другому лицу о совершении какого-либо действия (бездействия). При этом вполне допустима ситуация, когда отдается приказ о совершении какого- либо деяния, преступного по международному уголовному праву.
В принятых в последнее время документах международного права содержится перечень обстоятельств, освобождающих исполнителя приказа от уголовной ответственности. При этом должны быть соблюдены все такие требования, а именно:
а) исполнитель был обязан исполнить приказ правительства или начальника;
б) исполнитель не знал, что приказ был незаконным или сам приказ не носил явно незаконного характера.
Несоблюдение этих критериев является основанием для привлечения исполнителя приказа к ответственности по международному уголовному праву. Тем не менее факт обязательности приказа может расцениваться как обстоятельство, смягчающее наказание, если приказ исполнен лицом под страхом "серьезных отрицательных последствий" для себя или своей семьи[11].
Освобождение исполнителя приказа от ответственности по международному уголовному праву не означает автоматического освобождения лица, отдавшего такой приказ. Более того, мы полностью солидарны с точкой зрения о том, что сам факт отдачи должностным (официальным) лицом приказа о совершении преступления должен, в случае неисполнения такого приказа, расцениваться как неоконченное преступление для лица, отдавшего приказ[12].
Регламентация ответственности за причинение вреда во исполнение обязательного приказа (распоряжения) явилось существенной новеллой УК РФ – в советском законодательстве это обстоятельство отсутствовало. Данный факт свидетельствует о восприятии Уголовным законом тех норм международного права, которые регулируют вопросы применения отдельных уголовно-правовых институтов.
Исключение. В силу ч. 2 ст. 33 Римского Статута, приказ о совершении акта геноцида или любого преступления против человечности всегда расценивается как явно незаконный. Это означает, что исполнитель такого приказа (в силу очевидной преступности последнего) не может освобождаться от ответственности ни при каких обстоятельствах. Очевидность преступности приказа означает, что любой человек должен понимать де-факто, что ему отдан приказ о совершении преступления и оно, исполняя такой приказ, также совершает преступление.
Представляется, что принципы недопустимости ссылки на официальный статус или приказ являются производными от принципа индивидуальной ответственности в международном уголовном праве.
Действительно, особая оговорка об ответственности вышеуказанных лиц является ничем иным, как проявлением ужесточения международно-правовой уголовной репрессии, обусловленной самим статусом лица.
В связи с этим можно предположить, что принципы недопустимости ссылки на официальный статус или приказ – частное проявление принципа индивидуальной ответственности, наличие которого обусловлено специальным статусом субъекта – причинителя вреда. Специализация субъекта зависит от его положения в системе государственного органа или подразделения (начальник – подчиненный).
