Это связано с новым подходом Кафки в ряде произведений к притче как одному из наиболее древних и наиболее устойчивых жанров словесного творчества. С. С. Аверинцев дает следующую характеристику жанру: «Притча, дидактико-аллегорич. жанр лит=ры, в основных чертах близкий басне. В отличие от нее форма П. 1) возникает в нек-ром контексте, в связи с чем она 2) допускает отсутствие развитого сюжетного движения и может редуцироваться до простого сравнения, сохраняющего, однако, символич. наполненность; 3) с содержательной стороны отличается тяготением к глубинной «премудрости» религ. или моралистич. порядка. В своих модификациях П. — универсальное явление мирового фольклора и лит. творчества. Однако для определ. культурных эпох, особенно тяготеющих к дидактике и аллегоризму, П. была центральным жанром, эталоном для др. жанров <...>. В эти эпохи, когда культура читательского восприятия осмысляет любой рассказ как П., господствует специфич. поэтика П., исключающая описательность «художественной прозы» антич. или новоевроп. типа: природа и вещи упоминаются лишь по необходимости, действие происходит как бы без декораций, «в сукнах»; действующие лица П., как правило, не имеют не только внешних черт, но и «характера» в смысле замкнутой комбинации душевных свойств: они предстают перед нами не как объекты худож. наблюдения, но как субъекты этического выбора. С кон. 19 в. ряд писателей видит в экономности и содержательности П. образец для своего творчества. Попытку подчинить прозу законам П. предпринял поздний Л. Н. Толстой. исключающие «характеры» и «обстановочность» в традиц. понимании»[91].
Обращение Кафки к притче можно рассматривать как пример «жанровой игры»[92].
Внешне «Мост» — настоящая притча. Но, как бы играя с основными жанрообразующими элементами притчи, писатель разрушает их изнутри. Аллегоричность, иносказание разрушается за счет замены в конструкции «человек подобен мосту» среднего звена. Сравнение заменено тождеством. Дидактизм, моральный вывод, обязательный в притче, ставится под сомнение, ибо текст Кафки может иметь много трактовок, в том числе и противоположных.
Лаконизм, отсутствие описаний нарушается, как кажется, лишними подробностями: «рассыпчатый суглинок», «фалды моего сюртука», «ледяной ручей, где водилась форель», «железным наконечником своей трости», «взъерошенные волосы» и т. д. Однако это те самые подробности, которые позволяют заменить аллегорическое сравнение на фантастическое тождество, сделав его как бы обыденным, привычным, не вызывающим удивления, — а в этом главный признак стиля Кафки.
Очень существенно и стремление писателя создать художественный мир, в котором не действуют причинно-следственные связи или, по крайней мере, их нельзя раскрыть. Для воплощения этой мысли он использует интересный художественный прием: перечислительные ряды возможных вариантов, при этом: 1) вариантов много; 2) они достаточно произвольны, пестры, часто противоречат друг другу; 3) все они вводятся с интонацией сомнения, вопроса; 4) писатель не дает в конце никакого итогового решения, позволяющего выбрать единственный вариант.
Так, в притче «Мост» читаем: «Кто это был? Ребенок? Видение? Разбойник с большой дороги? Самоубийца? Искуситель? Разрушитель? И я стал поворачиваться, чтобы увидеть его...» Ср. в притче «Проходящие мимо»: «Ведь сейчас ночь, и ты ни при чем, что светит луна, а улица идет в гору, а потом, может быть, они для собственного удовольствия гоняются друг за другом, может быть, они оба преследуют третьего, может быть, первый ни в чем не виноват и его преследуют понапрасну, может быть, второй хочет убить его и ты будешь соучастником убийства, может быть, они ничего не знают друг о друге и каждый сам по себе спешит домой, может быть, это лунатики, может быть, первый вооружен. Да, наконец, разве не может быть, что ты устал, что ты выпил излишне много вина?»
Сравнивая притчу «Мост» с притчей «Деревья», можно отметить направление, в котором Кафка развивал «жанровую игру». В притче «Мост» неразрешимые парадоксы уже не присутствуют в тексте, зато вся ситуация, изображенная здесь, выступает в качестве неразрешимого сознанием парадокса.
Текст утрачивает несколько нарочитую афористичность и парадоксальность, а вместе с тем и лаконичность, за счет деталей описания становится более будничным, что увеличивает художественное впечатление абсурда.
Приведенные сравнения позволяют лучше понять и другие притчи Кафки. Более того, они могут стать ключом к пониманию некоторых специфических черт литературы XX века. Ведь кафкианский подход к притче вошел в арсенал средств многих писателей мира.
