Первые публикации поэта появляются в 1958 году. В 1959 году опубликована первая поэма «Мастера». В 1960 вышли два сборника его стихов и поэм: «Парабола» – в Москве и «Мозаика» – во Владимире. Они сразу привлекли к себе внимание не только истинных любителей поэзии, но и официальных критиков, ругавших поэта. Его вступление в литературу было «внезапным, стремительным, бурным» и, с позиций того времени, неслыханно дерзким.
Поездка поэта в 1961 году в США вылилась в сборник «Треугольная груша» (1962). В 1963 году на встрече с интеллигенцией в Кремле Хрущёв подвергает поэта резкой критике, и в запале кричит ему: «Забирайте ваш паспорт и убирайтесь вон, господин Вознесенский!» Однако, несмотря на временные опалы, стихи Вознесенского продолжали издаваться, и тиражи его книг достигали 200 тысяч.
В 1960-е годы Вознесенский выступает со своими стихами в Париже (1963), в Мюнхене (1967). В Нью-Йорке его выступления были запрещены. Совершает поездки в Италию, Францию и другие страны. Впечатления от этих путешествий становятся строками стихов.
В 1964 выходит сборник «Антимиры», в 1966 – «Ахиллесово сердце», в 1970 – «Тень звука», в 1972 – «Взгляд», в 1974 – «Выпусти птицу!», в 1975 – «Дубовый лист виолончельный», в 1976 – «Витражных дел мастер», в 1979 – «Соблазн».
В 1979 году А. Вознесенский принимает участие в альманахе «МетрОполь». В 1981 году у него выходит книга «Безотчётное». Эти задачи Вознесенский реализовал чисто художественными средствами, показав, что цензура бессильна против поэтики: сборники «Дубовый лист виолончельный» (1975), «Витражных дел мастер» (1976), «Соблазн» (1978), «Безотчетное»(1981), поэмы «Авось!» (1975), «Вечное мясо» (1977), «Андрей Полисадов» (1979), цикл «Мемориал Микеланджело» (1975).
С начала 80-х гг. в творчестве Вознесенского проступает предчувствие готовящихся в стране перемен. Затем в стихах отражается его непосредственное участие в процессе освобождения от тоталитаризма. Заметно усиливается публицистичность поэзии. Помимо стихов, Вознесенский публикует статьи о спасении природы и культуры. Увеличивается доля прозы, написанной в форме эссе об ушедших и живых современниках. В дальнейшем, начиная с середины 90-х гг., Вознесенский возвращается к экспериментам в словотворчестве, работает в жанре визуальной поэзии. В начале 80-х Вознесенский обращается к прозе, и в 1982 году публикует повесть «О», в 1984 – книгу «Прорабы духа. Прозаические и поэтические произведения», в 1987 – книгу «Ров. Стихи и проза», в 1990 – «Аксиома самоиска», в 1991 – «Россiя, Poesia». В 2008 году сборник «Тьмать», вобравший в себя многое из самого лучшего созданного поэтом в течение всего творческого пути.
На стихи поэта Ю. Любимов поставил в Театре на Таганке спектакль «Антимиры», Р. Гринберг в Ивановском молодёжном театре осуществила сценические композиции «Парабола» и «Мозаика», А. Рыбников написал рок-оперу «Юнона и Авось», а М. Захаров поставил её в Ленкоме; Р. Щедрин создал «Поэторию», А. Нилаев – ораторию «Мастера», В. Ярушин – рок-ораторию «Мастера».
А. Вознесенский много экспериментировал и в области художественной формы. Он создаёт «видеомы», в которых стихи совмещаются с рисунками, фотографиями, шрифтовыми композициями, текст располагается в определённой форме, например в форме креста (цикл «Распятие»). По мнению автора, такая визуальная поэзия соединяет зрительное восприятие с духовным.
С самого начала творческого пути лирика А.Вознесенского воспринималась как явление чрезвычайно своеобразное и необычное. Всеми признавалась одаренность поэта, своеобразие его образного строя и стилистики, которые сразу породили дискуссии по вопросу «Как быть с Вознесенским?» (название статьи Н.Асеева).
Первые публикации молодого поэта были осуществлены в газетах и журналах в самом конце 1950-х годов, однако написаны они были несколькими годами раньше, фактически еще Вознесенским-школьником.
Обращает на себя внимание необычность образов начинающего поэта, свежесть зрительных сопоставлений, построенных на сближении «далековатых» понятий. Но главное заключалось в экспрессии чувства, бьющего через край, особой стилистике, которая, на первый взгляд, далеко выходила за рамки привычной русской поэзии (и классической и современной). Одним словом, всё «слишком». Так, в стихотворении «Торгуют арбузами» поэт от бытовой сценки вдруг совершает скачок к вселенскому образу, построенному на чисто зрительном сопоставлении.
И так же весело и свойски,
Как те арбузы у ворот,
Земля мотается в авоське
Меридианов и широт.
Масштабы могут быть самыми разными, но сохраняется один и тот же принцип, когда неожиданность сопоставлений чаще всего основанных на чисто зрительных ассоциациях:
Туманный пригород, как турман.
Как поплавки, милиционеры.
Зрительная броскость заключалась не только в выборе и необычном изображении предмета, но и в необыкновенно ярких красках:
Базары – пожары.
Здесь огненно, молодо
Пылают загаром
Не руки, а золото.
В них отблески масел
И вин золотых.
Да здравствует мастер,
Что выпишет их!
Буйство красок и эмоциональная насыщенность были просто ошеломляющими, когда они сливаются воедино:
Индиго индеек.
Вино и хурма.
Ты нынче без денег?
Пей задарма!
Отзыв, озаглавленный «Авоська на авось» в журнале «Знамя» (1959, № 3) был помещен в разделе не больше и не меньше, чем «Горестные заметы» [3].
Известный в свое время поэт и литературный критик Корнелий Зелинский в статье «О поэзии нашего века» еще не считает А.Вознесенского поэтом и, называя его «молодым архитектором», считает в его поэзии проявляется явление, «характерное для психологии нового советского человека.
Мы – противники тусклого,
Мы приучены к шири –
Самовара ли тульского
Или ТУ-104».
Бесшабашно, по-русски
Быстриною блестят
Широченные русла
В миллиард киловатт.
В этом блещущем крае,
Отрицатели мглы,
Мы не ГЭС открывали –
Открывали миры!
И стоят возле клуба,
Описав полукруг,
Магелланы, Колумбы
Из Коломн и Калуг…
Враг скажет – пропаганда. Друг скажет – это правдиво, как исповедь. Но это не то и не другое. Чувство широты, романтика дерзости, гордость своей сопричастностью к делам народа» [4].
Через несколько номеров в той же «Литературной газете» грузинский поэт Георгий Гулиа в статье «Верно, надо разобраться!» вступает в полемику с точкой зрения по поводу печатания произведений и приёма в Союз писателей начинающих авторов, среди которых был назван и «способным начинающий поэт Андрее Вознесенском, пока еще не имеющий своей темы» [5]. Удивительное утверждение: поэт уже публикуется, у него уже есть всеми замеченная поэма «Мастера», но оказывается еще нет своей темы.
В данном случае нет необходимости прослеживать весь ход дискуссий и многочисленных откликов по поводу раннего творчества А. Вознесенского, достаточно сказать, что равнодушных не было и все участники делились либо на сторонников, либо на противников и привести несколько наиболее заметных публикаций тех лет [6, 7, 8, 9, 10]. Любопытно с сегодняшней точки зрения, что многие газетные и журнальные отклики в солидных центральных изданиях были посвящены анализу отдельных стихотворений поэта, что говорит о необыкновенном интересе к творчеству молодого поэта, которое нельзя было не заметить, не замолчать.
Почти во всех откликах отмечался присущее А.Вознесенскому острое чувство современности, напряженный лиризм, тяга к многозначности образов, к сжатым, подобно стальной пружине, ассоциациям, к неожиданным, часто гротескным, метафорам. Критики не успевали за много работающим поэтом, стихотворные сборники которого стали выходить один за другим. Сначала в городе Владимире, потому что в Москве не удавалось найти издательство и такого редактора, который взялся бы за выпуск книги молодого, никому еще не известного и такого спорного поэта.
Так или иначе, в 1960-е годы один за другим выходят сборники стихов — «Мозаика» (1960), «Парабола» (1960), «Треугольная груша» (1962), «Антимиры» (1964). Стало несомненно одно — творчески Андрей Вознесенский очень быстро во многом определился и занял свое особое место в литературном процессе 1960-х годов.
Николай Асеев очень точно определил родословную Вознесенского, сказав о его стихах: «…уже если отыскивать черты родоначального поэтического свойства, то это больше всего напоминает стилистическую манеру Маяковского: тот же неуспокоенный, внетрадиционный стих, то же стремление выразить мысль своими средствами, не заимствуя их у других, свободное обращение со строкой в ее ритмическом и синтаксическом разнообразии» [10].
И, видя здесь «не совпадение, а продолжение культуры новой поэзии», поэт старшего поколения подчеркивает: «Родственность Вознесенского Маяковскому несомненна. И не только в необычном строе стиха — она в содержании, в глубокой ранимости впечатлениями…» [Там же]. Главное для Асеева в том, что напряженный, страстный лиризм в стихах у младшего поэта, как и у Маяковского, имеет в основе новый взгляд на действительность, на человеческие отношения, на творчество.
В 60-е годы А.Вознесенский вместе с Б.Окуджавой, Е.Евтушенко, Б.Ахмадулиной, Р.Рождественским принимал участие в вечерах поэзии в большой аудитории Политехнического музея, о чем написал стихи «Прощание с Политехническим», в которых есть строки, передающие ликующе-радостное настроение молодого поэта, штурмующего Олимп и покоряющего и этот Олимп, и своих зрителей (своих болельщиков):
Поли-техни-ческий!
В Поли-техни-ческий!
По снегу фары шипят яичницей.
Милиционеры свистят панически.
Кому там хнычется?
В Политехнический!..
Ур-р-а, студенческая шарага!..
Ур-р-а, галёрка!..
Ур-р-а, эстрада!..
Вы, третья с краю,
с копной на лбу,
я вас не знаю.
Я вас – люблю!..
Перед нами типичное «эстрадное» стихотворение: оно рассчитано не на чтение, а на диалог, обращено не к читателю, а слушателю и зрителю. Зрительная метафора (фары как яичница), сквозная рифмовка, эмоциональный подъем слиты воедино, одно без другого звучало бы диссонансом. Ранняя лирика А.Вознесенского перенасыщена метафоричность, резкие переходы и срывы в крик – следствие, а не причина того взгляда на мир, который формируется у поэта в результате воздействия быстро меняющейся действительности.
Многие стихотворения представителей «эстрадной» поэзии были рассчитаны на авторское исполнение и проигрывали, когда читались обычным образом «про себя». Таков был поразительный эффект неповторимой авторской личности, которая придавала стихотворению дополнительную силу публицистической эмоциональности эгоцентричного Е.Евтушенко, прерывистого ритма сосредоточенно прислушивающегося к себе заикающегося Р.Рождественского, харизматичной открытости болезненного ранимого А.Вознесенского и высокого горлового звука хрупкой Б.Ахмадулиной.
А.Вознесенский видит слово в цвете, хотя у него, как на акварели, цвет затекает на цвет и бывает трудно выявить и уловить «контур» слова. Его задача в другом. Графическое начертание слова отбрасывает звуковую «тень». След преобразуется в звукоряд. И тогда возникает чудо стиха:
Вечерний свет ударил ниц,
и на мгновение, не дольше,
из темной тучи восемь птиц
блеснут, как грозди на подошве.
Зрительная и свистящая – свистят крылья стремительно пролетающей стаи – звуко-метафора удивительна тонко передает предощущение вечернего и столь же быстро тающего света.
Однако прежде чем говорить о частностях, вернемся вновь к зрительно-звуковой манере Вознесенского. Настойчиво и непреходяще его желание постигнуть мир изнутри «с его лучшей наиболее ошеломляющей стороны», – как писал Б. Л. Пастернак. Ставя перед собой эту заведомо непростую задачу, Вознесенский идет на разлом, на обнажение «смыслообразующей» темы стихотворения, а для этого в каждой звуко-метафоре, как в ядре он стремится выявить нечто полярно противоположное, взаимоисключающее.
Так происходит в уже давно ставшем классическом стихотворении «Гойя». Стихотворение демонстрирует достоинства и недостатки метода А.Вознесенского, основанного на субъективных и прихотливых ассоциациях. Тематически стихотворение связано с именем испанского художника Франциско Гойя. Будущий поэт находился в эвакуации, куда приехал с фронта на короткий отпуск отец и привез альбом репродукций Гойи: ужасы инквизиции, пытки, человеческие страдания. Так в сознании поэта навсегда соединились впечатления от первого знакомства с гравюрами испанского художника с картинами войны.
Я – Гойя!
Глазницы воронок мне выклевал ворог,
слетая на поле нагое.
Я – Горе.
Я – голос
войны, городов головни
на снегу сорок первого года.
Я – голод.
Я – горло
повешенной бабы, чьё тело, как колокол,
било над площадью голой…
Я – Гойя!
О, грозди возмездья!
Взвил залпом на запад – я пепел незваного гостя!
И в мемориальное небо вбил крепкие звезды
– как гвозди!
Я – Гойя!
Для читателя конца 1950-х годов подобная широта и неожиданность авторских сопоставлений оказались непривычными, и не все их были готовы принять. А.Вознесенский делает попытку усилить эмоциональную нагрузку рифмы и для этого переносит ее в начало строки. Однажды он признался, что хотел «вывести теорию современной рифмы из напряженного железобетона на изгиб». «Если воспринимать строку, как провисшую балку балкона, то напряжение идет вначале строки больше, в конце меньше и меньше, – говорит он. – Я попытался сделать это в стихотворении Гойя».
Поэт приручал и «приучал» своего читателя к постоянству неожиданных сопоставлений. В стихотворении, названном «Баллада работы» разрабатывается поэтизация высокого мастерства, способного возвысить человека («Бьет пот, превращающий на века / художника в бога, царя – в мужика!»).
Развитие взглядов поэта на природу творчества, их обогащение воплощено в поэме «Мастера» Первая из них, самая ранняя (1959), воспевала буйство фантазии, дерзкий труд безыменных строителей, воздвигнувших некогда на Красной площади храм Василия Блаженного. В образе семерых народных умельцев для поэта воплотился творческий дух самой России, ее удаль, ее бунтарство: недаром, когда закончили зодчие свою работу — «храм пылал в полнеба, как лозунг к мятежам».
Сборники
· «Мозаика» (1960)
· «Парабола» (1960)
· «Треугольная груша» (1962)
· «Антимиры» (1964)
· «Мой любовный дневник» (1965, Flegon, без ведома автора)
· «Ахиллесово сердце» (1966)
· «Тень звука» (1970)
· «Взгляд» (1972)
· «Выпусти птицу» (1974)
· «Дубовый лист виолончельный» (1975)
· «Витражных дел мастер» (1976) (Государственная премия СССР, 1978)
· «Соблазн» (1978)
· «Избранная лирика» (1979)
· «Безотчётное» (1981)
· «Иверский свет» (1984)
· «Прорабы духа. Прозаические и поэтические произведения» (1984)
· «Ров. Стихи и проза» (1987)
· «10, 9, 8, 7…» (1987)
· «Аксиома самоиска» (1990)
· «Россія, Poesia» (1991)
· «Видеомы» (1992)
· «Гадание по книге» (1994)
· «Не отрекусь» (1996)
· «Casino „Россия“» (1997)
· «На виртуальном ветру» (1998)
· «Страдивари сострадания» (1999)
· «Стихи. Поэмы. Переводы. Эссе» (1999)
· «Жуткий кризис „Суперстар“» (1999)
· «Стихотворения. Поэмы. Проза» (2000)
· «Девочка с пирсингом» (2000)
· «Лирика» (2000)
· «Моя Россия» (2001)
· «Лирика» (2003)
· «Избранное» (2003)
· «Возвратитесь в цветы!» (2004)
· «Избранное» (2006)
· «Стихотворения» (2006)
· Собрание сочинений в 3 томах. М., Художественная литература,1983—1984, 75 000 экз.
· Собрание сочинений в 7 томах. ВАГРИУС, М., 2000—2006.
· «СтиXXI» (М.: Время, 2006)
· «Тьмать» (М.: Время, 2009)
· «Ямбы и блямбы» (М.: Время, 2010)
Поэмы
· «Мастера» (1959) — основа поэмы — пересказ легенды о мастерах, построивших храм Василия Блаженного, и об ослеплении мастеров царём Иваном Грозным.
· «Лонжюмо» (1963) — посвящена Ленину и слушателям его марксистской школы в Лонжюмо.
· «Оза» (1964) — основные темы поэмы: защита личности от бездушной роботизации, любовь и борьба за неё в век великих катаклизмов.
· «Авось» (1972; рок-опера «Юнона» и «Авось», поставлена в 1981-м) — прообразом поэмы стала история жизни русского государственного деятеля Николая Петровича Резанова.
· Вечное мясо (1977) — фантастическая история мамонтёнка, найденного в вечной мерзлоте.
· Андрей Полисадов (1979) — история прадеда Вознесенского, муромского архимандрита, имевшего грузинское происхождение.
· «Ров» (1986) — посвящена истории мародёров, вырывавших драгоценности из захоронений мирных жителей, расстрелянных под Симферополем во время Великой Отечественной войны.
· «Россия воскресе» (1993).
