личностные опросники

ичностные опросники - классический образец субъектив­ного диагностического подхода. Опрос - один из наименее надежных способов получения знания о личности, и поэто­му вполне понятно давнее стремление исследователей к его объективации. Это находит свое выражение прежде всего во все более возрастающих требованиях к надежности и валид­ности личностных опросников.

Прототипом современных личностных опросников, как уже отмечалось, считается разработанный Р. Вудвортсом (Woodworth, 1917) «Бланк данных о личности», предназна­ченный для скрининга призываемых на военную службу (вопросы касались отклонений в поведении и были разра­ботаны на основе изучения автором невротической симпто­матики). За прошедшие десятилетия опросники получили широчайшее распространение в диагностических исследо­ваниях во всем мире.

Формирование отношения к личностным опросникам в советской психологии проходит через разные этапы. В 1950-е гг. они были фактически неизвестны науч­ной общественности и полностью отвергались в качестве инструмента изучения личности. При этом указывалось, что «распространенные в Америке характероло­гические анкеты и "инвентари", в сущности, представляют надругательство над человеком»1. В конце 1960-х гг. их, как и другие психодиагностические методики, начинают робко, а затем все более активно применять вплоть до того, что возника­ет, по мнению Б. В. Зейгарник (1971), «эпидемия опросников». Характеризуя эту «эпидемию», следует заметить, что действительно, к началу 1970-х гг. опросники становятся весьма популярными в СССР. Однако это, как правило, лишь внешне схожие с зарубежными кустарные методики, о валидности и надежности которых речь даже не велась, поскольку психометрические характеристики диагностиче­ских инструментов находились еще вне поля зрения исследователей.

Ныне нашими психологами уделяется все более возрастающее внимание во­просам конструирования личностных опросников, психометрически корректной адаптации зарубежных, разработке оригинальных шкал, проблемам валидности и надежности. Тем не менее еще очень редки работы, в которых опросники не про­сто используются для получения каких-либо данных о личности (таких работ очень много), а сами выступают в качестве объекта изучения. Простота примене­ния опросников, легкость обработки полученных результатов, их наглядность, обо­снованность зарубежных интерпретационных схем многочисленными и, кажется, вполне убедительными исследованиями, - все это часто порождает иллюзию, что в итоге мы располагаем объективным и достоверным знанием о личности. Опасность этой иллюзии в том, что она уводит от подлинно научного, углубленного изучения личности, подменяя его внешне достоверными показателями и корреляциями.

Работая с личностными опросниками, которые были, есть и в обозримом бу­дущем будут наиболее популярными инструментами оценки личности, каждый специалист-психолог должен четко знать, что представляют собой эти психоди­агностические методики, что скрывается за их фасадом. Этому и посвящена на­стоящая глава, в которой рассмотрены классификации опросников, формы во­просов и представления результатов. Значительное внимание уделено одной из «критических» проблем - проблеме достоверности данных, получаемых с помо­щью личностных опросников. Отдельные разделы посвящены анализу теорети­ческих оснований опросников и вопросам, связанным с их разработкой.

 

5.1.            Виды опросников, формы вопросов и представления результатов

 

 

Личностные опросники внешне представляют собой разной величины перечни вопросов или утверждений, на которые обследуемый должен отвечать в соответ­ствии с предложенной ему инструкцией. Количество вопросов (утверждений) значительно варьирует. В некоторых опросниках до 20 заданий, в других - несколько сотен (например, MMPI состоит из 550 утверждений). Множество личностных опросников, разработанных к настоящему времени, по диагностической направ­ленности можно подразделить на:

♦                    опросники черт личности (например, опросники Р. Кеттелла);

♦                    опросники типологические (например, опросники Г. Айзенка);

♦                    опросники мотивов (например, опросник А. Эдвардса);

♦                    опросники интересов (например, опросники Г. Кюдера);

♦                    опросники ценностей (например, опросник Д. Супера);

♦                    опросники установок (например, шкала Л. Терстоуна).

В соответствии с принципом, положенным в основу конструирования, следу­ет различать:

♦                    опросники факторные, для конструирования которых используется фак­торный анализ (например, опросники Р. Кеттелла);

♦                    опросники эмпирические, которые создаются на основе критериально-ключевого принципа (например, ММРГ).

Наконец, все личностные опросники могут быть разделены на те, которые предназначены для измерения какого-либо одного качества (свойства) или не­скольких, Обозначим их как одномерные и многомерные.Фактически Все опрос­ники могут быть использованы не только для индивидуального, но и при группо­вомобследовании. В последнее время достаточно широко распространено предъ­явление заданий опросников с помощью компьютеров, однако при этом нужно, как уже говорилось, помнить о необходимости их рестандартизации.

В личностных опросниках наиболее распространенные следующие формы во­просов (утверждений).

1.                  Вопросы, предусматривающие ответы типа «да-нет». Такие вопросы лег­ко формулируются, обычно понятны, ответы на них не затрудняют обсле­дуемых. Например: «Вы ходите медленно и неторопливо?» Варианты отве­тов: «да», «нет».

2.                  Вопросы, предусматривающие ответы типа: «да», «нечто среднее», «нет». Добавляется неопределенный ответ. Как правило, неопределенные отве­ты неинформативны, а в опросниках со средней категорией ответов может актуализироваться соответствующая установка, искажающая получаемую информацию (см. об этом далее). Использование такой формы вопросов связано с тем, что у некоторых испытуемых возникает раздражительность, отказ от работы в том случае, когда их заставляют отвечать только утверди­тельно или отрицательно. Например: «Я всегда в состоянии строго контро­лировать проявление своих чувств». Варианты ответов: «да», «нечто сред­нее», «нет».

3.                  Вопросы, предусматривающие ответы типа «правда-ложь», или так назы­ваемые альтернативные задания. По существу они мало отличаются от ди­хотомических («да-нет»). Например: «Я ненавижу втискиваться в пере­полненный автобус». Варианты ответов: «правда», «ложь».

4.                  Вопросы, предусматривающие ответы типа «нравится - не нравится» (одно слово или фраза). Редко используемая форма вопросов. Например, «1) фо­нарщики; 2) воротники из бобрового меха; 3) бас-барабан». Варианты отве­тов: «нравится», «не нравится».

5.                  Вопросы, предусматривающие ответы по рейтинговым шкалам. К вопросам прилагаются шкалы: скажем, 7-балльная с крайними значениями «всегда» и «никогда». Основные проблемы, возникающие при такой форме вопро­сов, связаны с разным пониманием обследуемыми терминов, указывающих на частоту, и возможностью появления установки на «крайние» ответы. Например: «В присутствии подчиненных я стараюсь показать свое превос­ходство». Варианты ответов: «всегда», «очень часто», «часто», «от случая к случаю», «редко», «очень редко», «никогда».

6.                  Вопросы, предусматривающие ответы, являющиеся вариантами «да-за­трудняюсь ответить-нет». Это могут быть такие ответы, как «обычно- иногда-никогда», «согласен-не уверен-не согласен» и т. п. Подбор того или иного варианта обусловливается смысловыми особенностями вопроса (утверждения). Например: «Бывают периоды, когда мне трудно удержаться от жалости к самому себе». Варианты ответов: «часто», «иногда», «никогда».

7.                  Вопросы, предусматривающие ответы на основе выбора из нескольких предложенных обследуемому развернутых высказываний. Обычно это за­вершающие предложение фразы, одну из которых и необходимо избрать. Используются два, три и более вариантов выбора. Например: «Когда мне нечего делать, я могу...» Варианты ответов: а) позвонить другу (подруге), чтобы поболтать; б) заняться разгадыванием кроссвордов или чтением; в) пойти на джазовый концерт.

Получаемые с помощью личностных опросников данные приводятся в виде ко­личественных оценок, которые в многомерных шкалах, как правило, преобразу­ются в разного типа стандартизированные показатели. Результаты для нагляд­ности могут быть представлены, например, в виде «профиля личности» (рис. 5.1) или «дискограммы» (рис. 5.2).

У каждого, кто впервые знакомится с личностными опросниками, одним из пер­вых возникает вопрос о том, насколько достоверна информация, получаемая с по­мощью ответов на разного рода вопросы или утверждения. Обследуемый вполне может быть неискренним, сознательно вводить в заблуждение или не так, как сле­дует, понять задание, наконец, иметь искаженные, ошибочные представления о себе, своем поведении. В таком случае можно ли доверять тем результатам, которые получают с помощью личностных опросников? Какие факторы детерминируют ответы испытуемых на вопросы (утверждения)? Эти проблемы - одни из важней­ших, им посвящено немало исследований, анализу которых и будет посвящен этот раздел.

5.2.1. Фальсификация и установки на ответы

 

Личностные опросники нередко оказываются объектом критики: в силу того что самоописание позволяет испытуемому дать о себе ложные сведения, легко иска­зить реальную картину. Естественно, если исходить из предположения о том, что эта возможность всегда или почти всегда реализуется, то становится бессмыслен­ным использование опросников в диагностических целях. Обычно из-за того, что ответы могут быть без труда фальсифицированы, ссылаются на опросы одних и тех же лиц, проведенные с разной инструкцией по той же самой шкале. В одном слу­чае просят отвечать, например, подражая какому-либо типу поведения, в другом - правдиво. А. Анастази считает, впрочем, как и многие другие, что психологические результаты этих исследований - яркое свидетельство той ловкости, с которой при работе с опросниками умышленно создается желаемое впечатление.

Дж. Нанели (Nunnally, 1978) в связи с этим замечает, что подобная критика личностных опросников глубоко ошибочна. Нельзя считать, пишет он, что люди, имеющие возможность совершить неблаговидный поступок, обязательно его со­вершат. У нас, утверждает Дж. Нанели, нет оснований полагать, что у испытуемо­го обязательно должно быть желание обмануть и это играет сколь-нибудь важную роль. Ко дню сегодняшнему в психодиагностике накоплено немало данных, ука­зывающих на обратное - стремление обследуемых быть искренними.

Фальсификация ответов, о вероятности которой следует помнить в ситуаци­ях, характеризующихся высокой степенью социального контроля над результа­тами, полученными обследуемым (о типах ситуаций см. в гл. 2), встречается край­не редко. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно представить себе пациента (надо полагать, заинтересованного в излечении), пришедшего на обследование к психологу с целью индивидуализации медицинского диагноза. Специальные ис­следования в клинике психических заболеваний показали, что возможность фаль­сификации ответов больными весьма незначительна. Так, только 11% больных смогли симулировать «нормальный» MMPI-профиль. Некоторые же больные, стремясь выглядеть здоровыми, отвечали на вопросы так, что в конечном счете их личностные характеристики предстали более патологическими, нежели в реаль­ности (Hathaway, 1965).

Работы последних лет показывают, что многие из применяемых психологами опросников достаточно чувствительны к намеренному искажению истины. Ис­пользование разных личностных опросников в трех экспериментальных группах с инструкциями «отвечать честно», «произвести наилучшее впечатление», «про­извести наихудшее впечатление» показало, что фальсификация легко обнаружи­вается. Таким образом, сознательное искажение сведений, представляемых о себе, чаще всего возможность, нежели реальность, поведения обследуемого. Другое дело - влияние факторов неосознаваемых, но тем не менее существенно воздей­ствующих на процесс «переваривания» вопроса и формирование ответа на него.

В ходе многочисленных исследований было установлено, что к факторам, ис­кажающим достоверность ответов, относятся те, которые имеют установочную природу (response set). Одна из наиболее известных установок, вызвавшая немало дискуссий, - это тенденция к выбору «социально положительного» ответа, того ответа, который предписывается общественными или групповыми нормами (res­ponse set of social desirability). Социально одобряемые ответы, даваемые обследуе­мыми, не должны быть поняты как нарочитое намерение представить себя в луч­шем свете. Их появление обусловлено не сознательной фальсификацией, а не­осознанным желанием выглядеть не хуже других (Edwards, 1957).

Получены доказательства того, что сила социально одобряемых ответов связа­на с более общей потребностью индивида в самозащите, уклонении от критики и социальном согласии (Анастази, 1982). Вместе с тем наличие потребности в по­мощи, внимании со стороны других людей может привести к выбору тех ответов, которые не соответствуют социальным (групповым) нормам, неблагоприятны для описания самого себя. Обследуемый, испытывающий потребность в чем-либо (или так полагающий), в этом случае для ее удовлетворения склонен представлять себя менее благополучным, нежели на самом деле. По мнению Дж. Нанели (Nunnally, 1978), исследования, в которых изучались социально одобряемые ответы, позво­ляют сделать следующие заключения:

а)         у большинства испытуемых определенного общества (общественной груп­пы) наряду с разными личностными особенностями наблюдается известное единство в понимании того, что считать «социально положительным», поэтому необоснованным, нелогичным является мнение об умышленном искажении испытуемыми своих ответов при использовании личностных опросников;

б)         если создать шкалу, состоящую из вопросов, измеряющих различные чер­ты личности, и при этом выдвинуть условие, чтобы испытуемые отвечали на них только «хорошо» или «плохо», а затем рассчитать общий количе­ственный показатель (путем сложения «хороших» ответов и, со знаком минус, «плохих»), то она будет высоко коррелировать с оценками по мно­гим другим личностным опросникам.

Таким образом, получается, что фактором социальной одобряемости можно объяснить значительную долю вариативности в показателях мультифакторных опросников. Более того, усматривается определенная аналогия между фактором социальной одобряемости и G-фактором интеллекта. Но это не означает невоз­можность выделения других факторов, тех, которые соответствуют измеряемому свойству. Отечественные исследователи отмечают, что при факторизации одномер­ного опросника почти всегда выделяются два фактора. Один из них соответствует измеряемому свойству, второй - социальной желательности ответа, причем его сила зависит от диагностической ситуации и, как полагают исследователи, уровня подозрительности контингента обследуемых (А. Г. Шмелев и В. И. Похилько, 1985).

Фактор социальной одобряемости приобретает наиболее существенное значе­ние в тех опросниках, содержание вопросов которых тесно связано с имеющими­ся в обыденном сознании стереотипами «хороших» и «плохих» черт личности, особенностей поведения. Важным стимулом к социально одобряемым ответам является установление испытуемым зависимости (реально существующей или во­ображаемой) собственного благополучия от результатов исследования. В таком случае действие установки может оказаться настолько сильным, что будет опре­делять едва ли не каждый ответ, а тем самым она (установка) окажется единствен­ной измеряемой характеристикой.

Известны способы защиты личностных опросников от стремления испыту­емых отвечать в соответствии с тем, что «общепринято» (задания с вынужденным выбором, подобранные по степени социальной желательности ответа, разработ­ка нейтральных заданий, введение в опросники так называемых «шкал лжи»). Однако эффективность этих мер не настолько высока, чтобы использовать опрос­ники в случаях, способствующих актуализации этой установки, например при профотборе высокомотивированных или не желающих обследоваться лиц. В то же время нельзя и абсолютизировать роль установки на социально одобряемые ответы Изменения в результатах опроса при переходе от стандартной инструк­ции к инструкции отвечать так, чтобы «выглядеть в лучшем свете», могут быть расценены как направленность большинства людей на описание их действитель­ного типа поведения.

Заметим также, что так называемое «социально одобряемое поведение» имеет множество аспектов, полный учет которых вряд ли возможен. Исследование боль­ных разной нозологической принадлежности обнаруживает еще большую размы­тость того, что называется социально одобряемым ответом. Влияние установки на социально одобряемое поведение минимизируется в тех диагностических ситуа­циях, когда испытуемый явно заинтересован в предоставлении предельно правди­вой информации о себе. По мере того как испытуемый из объекта исследования становится активным помощником экспериментатора, «экспертом самого себя» (Mischel, 1977), возрастает и достоверность получаемых Данных. Традиционная психометрическая модель диагностического обследования, задающая известную отстраненность экспериментатора от испытуемого в процессе обследования, не универсальна и не всегда способствует желаемой объективности результатов.

Социально одобряемые ответы лишь одна из установок, с которой может встретиться психолог. Описаны и другие установки. Одна из них (описанная пер­вой); установка на согласие (response set of acquiescence), - это тенденция согла­шаться с утверждениями или отвечать на вопросы только «да», независимо от их содержания. Чаще всего установка на согласие проявляется в тех случаях, когда вопросы неоднозначны, неопределенны. Влияние этой установки минимизирует­ся тем, что при составлении опросника добиваются того, чтобы число вопросов, так которых ключекой ответ «Да», было равно (примерно равно) числу вопросов с ключевым ответом «нет». Другими словами, конструируется сбалансированная шкала.Наконец, следует согласиться с Дж; Гилфордом, что установка на согла­сие наименее вероятна в том случае, когда задания (вопросы, утверждения) по­нятны, недвусмысленны и, что очень важно, относятся к конкретным формам по­ведения.

Другая установка, с которой нередко приходится иметь дело, - установка на неопределенные ответы(response set of using the uncertain or middle category). Эти ответы иногда называют ответами средней категории, поскольку они находятся как бы между «да» и «нет». Обследуемый склоняется к преимущественному вы­бору ответов типа «не знаю», «не уверен» или «затрудняюсь ответить». Разумеет­ся, эта установка возникает в том случае, когда предусмотрен промежуточный тип ответа и лучший способ ее избежать - использование дихотомических заданий (ответ «да» или «нет»). Еще один способ устранения влияния данной установки заключается в формулировании таких вопросов, при ответе на которые выбор средней категории не будет притягателен для обследуемого. Н. Клайн (1994) от­мечает, что неопределенные ответы часто возникают, когда крайние варианты не затрагивают испытуемого, безразличны для него.

Еще одна установка называется установкой на «крайние» ответы (response set of using the extreme response). Проявляется при использовании многоэлементной рейтинговой шкалы, по которой предлагается дать ответ на каждое задание. Един­ственный способ избежать проявления этой установки заключается в отказе от рейтинговых шкал, которые, впрочем, используются в личностных опросниках достаточно редко.

Наконец, упомянем об установке на необычные ответы или отклонении (de­viation). Эта установка, открытая И. Бергом (Berg, 1967), проявляется в тенден­ции обследуемого давать необщепринятые, необычные ответы. Очевидно, возник­новение этой установки не зависит от содержания и типа предлагаемых обследу­емому заданий.

Исследования описанных здесь установок, отмечает А. Анастази, прошли че­рез два этапа. Первоначально установки полагались источником ошибок, и в свя­зи с этим прилагались значительные усилия для устранения их влияния. Позднее эти установки были поняты как индикаторы личностных особенностейи обозна­чены понятием стиля ответа. Другими словами, и установка на социально одоб­ряемые ответы, и установка на согласие, и, наконец, что наиболее очевидно, уста­новка на необычные ответы свойственныразным типам личности. Поэтому ре­зультаты, полученные с помощью личностных опросников, даже в том случае, когда действие той или иной установки оказывает определенное влияние на отве­ты, имеют диагностическое значение, но уже не с точки зрения конкретного со­держания заданий, а, как пишет А. Анастази, исходя из их стилевых свойств. Ин­тересно отметить, что подобное мнение, правда, гиперболизирующее значение стилевых свойств, выражено и в русскоязычных, пока единичных, исследовани­ях. М. П. Крюков с соавторами (1985), обследовавшие студентов-медиков, счита­ют, что испытуемые избирают свой план поведения при самооценке качеств в со­ответствии с конкретной ситуацией, а не раскрывают свои качества. По мнению этих авторов, планы поведения, а не общепринятая оценка личности по величи­нам шкал, профилям должны служить материалом для диагноза.

Подобный призыв к отказу от содержательной интерпретации данных личност­ных опросников вступает в противоречие с огромным позитивным опытом их использования во многих областях психологии, не поддерживается специальны­ми исследованиями. Изучение установок на ответы, несомненно, способствует более точному пониманию того, что мы измеряем, но невозможно представить, что стилевые шкалы или планы поведения заменят шкалы содержательные, множе­ство личностных опросников.

Не только факторы, имеющие установочную природу, влияют на достовер­ность ответов. Значительный вклад вносится интеллектуальной оценкой вопроса испытуемыми.

5.2.2.      Понимание вопросов и изменчивость ответов

Еще одно препятствие на пути к признанию достоверности тех результатов, кото­рые мы получаем с помощью личностных опросников, - изменчивость ответов. Имеющиеся в литературе данные свидетельствуют о том, что от 11 до 35% испы­туемых изменяют свои ответы при повторном исследовании. Столь значительный показатель изменчивости, как известно, считается признаком недостаточной на­дежности (в данном случае речь идет о ретестовой надежности) психодиагности­ческой методики. Что же приводит к изменению результатов при повторном те­стировании?

Одним из первых исследований, обращенных к анализу изменчивости ответов, была работа Л. Голдберга (Goldberg, 1963). Он создал теоретическую модель, опи­сывающую процессы, происходящие при ответе испытуемого на вопросы. Модель связывает изменчивость ответов с неясностью вопроса и предоставляет возмож­ность определить степень этой неясности. Основной элемент модели -^ личност­ная черта, образующая некоторый психологический континуум. При этом допус­кается, что каждый человек имеет свое место на континууме черты. Модель по­строена по отношению к так называемым монотонным вопросам, касающимся данной черты.

Предполагается, что испытуемый, отвечая на вопрос:

1)                 представляет континуум черты, т. е. признает существование различной интенсивности, степени выраженности той или иной черты у разных людей;

2)                 понимает так называемую границу вопроса на континууме черты, т. е. ис­пытуемый определяет такую точку на континууме, что направо от нее рас­полагается ответ «да», налево ответ «нет»;

3)                 отдает себе отчет в том, какое место он занимает на континууме, т. е. подра­зумевается, что испытуемый понимает, в какой степени он как личность обладает определенной психологической характеристикой;

4)                 отвечает «да», когда определяет свое место на континууме вправо от грани­цы вопроса, и «нет» - в противоположном случае.

Последнее, 4-е условие выражает практический, рабочий смысл первых трех. Оно описывает, каков ответ испытуемого в зависимости от того, где он определя­ет границу вопроса (2-е условие) и на каком месте континуума он видит себя (3-е условие). Для вывода количественного показателя неясности допускается, что распределение черты в популяции является нормальным с вариацией, равной 1.

Изменчивость ответа означает, что не удовлетворяется одно из вышеуказанных условий, наиболее существенные из которых - 2-е и 3-е, ибо 2-е условие соответ­ствует в модели понятию неясности вопроса, а 3-е - трудности вопроса.

Неясность вопроса, психологически выступающая в виде неуверенности, со­мнения, определяется в модели Голдберга через широту так называемой полосы неясности. Поясним это. Разные испытуемые могут выбрать различные места на континууме черты в качестве границы вопроса. Возникает некоторое распределе­ние таких границ. Выбранные точки и образуют «полосу нерешительности», не­способности принять однозначное решение. Эта область отождествляется с поло­сой неясности, определяемой точками границ вопроса при повторном исследова­нии. Широта этой полосы называется показателем неясности, илиамбдекс - по терминологии Голдберга. Понятно, что чем шире полоса, тем более неясен вопрос.

Трудность вопроса понимается как сложность оценки себя (своей личности) но отношению к предполагаемой психологической черте. По терминологии моде­ли, трудность выражается в том, что чем ближе к своему месту на континууме черты испытуемый усматривает границу вопроса, тем труднее для него ответить на этот вопрос.

Понятия неясности и трудности вопроса по сути эмпирически неразличимы, так как при повторном обследовании одной и той же группы лиц мы получаем только два независимых параметра: процентную величину ответов «да» и процент изменения ответов с «да» на «нет» (или наоборот). Таким образом, в своей моде­ли Голдберг сосредоточивает внимание на проблеме неясности вопроса и исполь­зует два параметра для описания положения полосы неясности. Один из них опи­сывает место среднего участка этой полосы, другой - ее ширину.

Показатель неясности (амбдекс) связывает эмпирические данные, предстаю­щие в виде: процента ответов «да» в двух исследованиях и процента изменений ответов. Процент ответов «да» (средний для двух исследований) позволяет опре­делить на континууме черты приблизительное положение центрального участка полосы неясности. Располагая этими данными и величиной процента изменений ответов, можем определить широту полосы неясности. Она будет равна ширине отрезка с уже известным центром, над которым поле под нормальной кривой рав­но проценту лиц, изменивших свои ответы. Геометрическое представление моде­ли Голдберга отражает рис. 5.3.

Таким образом, стабильность ответов, согласно модели, будет связана: с выбо­ром испытуемым на континууме черты места, далекого от определенной им гра­ницы вопроса; с определением границы вопроса на краях континуума черты. Из­менчивость ответов соответственно связана:

♦                    с неясностью вопроса;

♦                    с трудностью вопроса;

♦                    с нерешительностью испытуемого (нерешительность понимается как отсут­ствие четкого, однозначного мнения по определению границы вопроса, а тем самым связывается с неясностью его содержания для испытуемого).

5.2.3. Психометрический парадокс

Как известно, для определения диагностической ценности вопросов (утвержде­ний), их дискриминативной силы обычно используется статистическая процеду­ра анализа заданий. С помощью обычно применяемого ^-коэффициента устанав­ливается связь между ответом испытуемого на данный вопрос и его результатом по всей шкале, в которую этот вопрос включен. Не менее диагностически важен параметр вопроса - стабильность ответа на него при повторном исследовании. В ходе исследований было обнаружено, что вопросы с высоким-коэффициентом («хорошие») характеризуются нестабильностью ответов. В свою очередь, неиз­менность ответов при повторном тестировании обнаруживается у вопросов с низ­ким коэффициентом («плохих»).

Еще в работах 1940-х гг. было показано, что вопросы, которые позволяют диф­ференцировать больных неврозом от других больных или здоровых, ненадежные, т. е. мала вероятность получения того же самого ответа при повторном обследо­вании. В то же время с помощью вопросов, определяемых как надежные, разли­чения изучаемых групп не достигалось или оно было неудовлетворительным (Eisenberg, 1941).

Итак, вопросы (утверждения), имеющие высокий показатель дискриминативности, неустойчивы по отношению к повторяемости результата, и наоборот, ста­бильность ответа часто отмечается у тех вопросов, которые обладают низкой дискриминативностью. Явление это получило названиепсихометрического пара­докса (Goldberg, 1963; Nowakowska, 1975), который не может быть объяснен без психологического анализа процесса формирования ответов на вопросы личност­ных шкал.

Наиболее детально психометрический парадокс обсуждался в работах Марии Новаковской (Nowakowska, 1975), на которых мы и остановимся подробнее. Голд­берг (Goldberg, 1963) рассматривает психометрический парадокс как определен­ную зависимость между постоянством и вариабельностью ответов на вопросы. При этом изменчивость ответов находится в функциональной связи с величиной sФергюсона (показатель, определяемый соотношением между фактическим чи­слом различий и их максимально возможным числом). Исходя из этого М. Новаковская считает, что в данном случае следует говорить о s-парадоксе. Показатель s не отражает эффективности вопроса относительно всего теста или его дискрими­нативной силы, определяемой с помощью величины/ Предметом анализа М. Новаковской является-парадокс. Она считает, что психометрический парадокс при­сущ исключительно исследовательскому инструментарию гуманитарных наук, ибо вопросы, оставаясь формально неизменными, подтверждены семантическим (психологическим) преобразованиям как в интер-, так и в интраиндивидуальном плане.

Интериндивидуалъная изменчивость имеет две причины: различия в выражен­ности измеряемой черты у разных испытуемых и различия в понимании значения вопросов. Интраиндивидуальная изменчивость обусловлена вариабельностью значения, трудностью принятия решения об ответе и флуктуацией выраженности черты. Правда, последний источник изменчивости можно не учитывать, так как период между повторными исследованиями обычно краток.

Для психологической интерпретации психометрического парадокса Новаковская предлагает различать три детерминанты ответов: выраженность черты у об­следуемого, значение, придаваемое вопросу, и степень легкости принятия реше­ния об ответе. Она подчеркивает также необходимость дифференциации одно­значных вопросов от многозначных, которые в известном смысле могут быть уподоблены проективным стимулам.

М. Новаковская считает возможным различать два типа психометрического парадокса и исходит из нижеследующих гипотез для их объяснения.

Парадокс типа А возникает при вопросах, поддающихся различному истолко­ванию, а также в том случае, когда трудно принять решение об ответе (согласно М. Новаковской, лица с высокой выраженностью измеряемой черты, приписывая вполне определенное значение вопросу, легко принимают решение об ответе). В этом случае вопросы обладают высокими показателями I и s, но значительной вариабельностью. Например: «Ваше настроение обычно хорошее?» (в одном из ва­риантов опросника на определение нейротизма).

Парадокс типа В возникает при однозначных вопросах - таких, для которых легко подобрать ответ. Сюда же должны быть отнесены односторонние диагно­стические вопросы, т. е. те, для которых только один вариант ответа диагностиче­ски значим. Эти вопросы будут характеризоваться незначительной дискриминативной силой при слабовыраженной вариабельности (значение s также не­велико). Например: «Часто ли вам снится, что вы оказались в пасти крокодила?» (в одном из вариантов опросника для определения уровня тревожности). Вопрос является диагностически односторонним, поскольку из ответа «да» мы можем за­ключить о наличии тревожности, а из ответа «нет» мы не можем сделать никакого вывода. Примером вопроса, обладающего малой вариабельностью и дискриминативной силой, приближающейся к нулю (при высоком значении s), на который легко ответить, может быть следующий: «Вы курите?».

Ясно, что чем больше в методике вопросов, дающих парадокс типа В, тем боль­ше надежность, определяемая коэффициентом корреляции между результатами повторных исследований. Однако одновременно снижается дискриминативная сила вопросов. Хотя М. Новаковская и считает, что практически все вопросы вы­зывают психометрический парадокс (типа Л или В), возможны и «идеальные» слу­чаи. Например, вопрос: «Часто ли вы чувствуете себя по утрам измученным, разбитым?» (в од ном из вариантов опросника для определения нейротизма) вариа­бельность низкая, значения j и s высоки. Психометрический парадокс не возни­кает.

Исследователь, зная о существовании психометрического парадокса, может регулировать вариабельность ответов путем подбора вопросов с соответствующи­ми параметрами.

Обобщенный анализ факторов, детерминирующих ответ

Исследования, которые были нами рассмотрены ранее, сосредоточены на выделе­нии и изучении отдельных, частных факторов, детерминирующих ответы на во­просы. Наиболее же перспективным представляется синтетический подход к по­строению модели ответа на вопросы личностных опросников. Попытка создания такой модели, преодолевающей фрагментарность предшествующих исследова­ний, была предпринята М. Новаковской (Nowakowska, 1975).

Испытуемым предлагались созданные автором шкалы для оценки каждого из предложенных вопросов, выбранных из опросника Кеттелла. Шкалы Новаков­ской приводятся нами полностью, поскольку имеют практическое значение. Они могут быть использованы для оценки вопросов при конструировании методик или адаптации уже известных зарубежных (табл. 5.1),

На основе расчета коэффициентов информации (вместо традиционных коэф­фициентов корреляции) с помощью факторного анализа автор выделил и интер­претировал семь факторов, влияющих на формирование ответа: I -- эмоциональ­но-мотивационная установка (шкалы 12, 14 и 7); II - предшествующий (специ­фичный) опыт (шкалы 10,11,9); III - интеллектуальная оценка вопроса и ответа (шкалы 2, 3, 4, 5, 8, 15, 17); IV - ценность (значимость) вопроса (шкалы 1, 6, 16); V - социальное одобрение (шкала 13); VI - специфический эмоциональный кон­текст (шкала 16); VII - частота поведенческих проявлений по типу, описываемо­му вопросом (шкалы 9, 11).

Оригинален способ использования полученных результатов. М. Новаковская в своей модели ответов на вопросы различает три гипотетических пути, заканчи­вающиеся тремя возможными ответами (рис. 5.4). Окончательный ответ - резуль­тирующая этих трех (/?, R2, R3). Ответ Rt детерминирован содержанием вопроса; R2 - ответ, соответствующий принятым групповым (социальным) стереотипам; R3 - связан со склонностью испытуемого к выбору определенной категории от­ветов («да», «нет», не знаю»).

У первого и второго путей общее начало; ответы детерминируются фактором III в сочетании с информацией, отобранной из предшествующего опыта (фак­тор И). Фактор II, согласно М. Новаковской, определяет, какой путь будет избран испытуемым: первый или второй. В случае преобладания готовых (выгодных для обследуемого) социально одобряемых схем выбирается второй путь, на котором ответ детерминируется фактором V (социальное одобрение).

Если в распоряжении испытуемого нет готовых образцов поведения либо их давление на него невелико, избирается первый путь, на котором ответ определяет­ся факторами IV и I (ценность вопроса и эмоционально-мотивационная установка). М. Новаковская подчеркивает, что ответ Ж контролируется обратной связью (i?t -> начало первого пути), которая отражает субъективную вероятность твер­дости решения. Наконец, возможен третий нуть, на котором варианты ответа W это стимул, тогда как сам ответ детерминирован статистически выраженным пред­почтением испытуемого к определенной категории ответов.

М. Новаковская вводит в свою модель элемент, названный «поддающееся пред­видению следствие решения». Этим символизируется механизм сознательного, осмысленного формирования окончательного ответа. По каждому из трех путей (или по некоторым из них) проходят как бы «проекты» ответов. Из этих «проек­тов» испытуемый выбирает окончательный ответ, который должен быть одобрен на основе обратной связи с фактором III. Контроль ответа, представленный в мо­дели обратной связью с фактором III, реализуется на двух уровнях: правдивости и практической полезности.

На первом уровне действует контроль правдивости, которому подлежит ответ Ri, должный отражать внутреннее убеждение испытуемого о «фактическом, реаль­ном положении вещей» (Nowakowska, 1975, р. 155). Это сознательное суждение, независимое, вероятно (в той мере, в которой это возможно), от социальных сте­реотипов, а также от оценки результатов. Контроль правдивости ответа реализу­ется в последовательной проверке пробных ответов Rir что приводит к стабилиза­ции понимания вопроса, а затем и к стабилизации ответа.

На втором уровне осуществляется контроль практической полезности оконча­тельного ответа R, являющегося функцией ответов R1 и R2 или только одного из них. Ответ R3, как предполагается, появляется только в том случае, когда нет от­ветов R1 и R2.

Контроль практической полезности, считает М. Новаковская, основывается на предвидении следствий, могущих возникнуть в итоге окончательного ответа Если этот ответ не согласуется с Rt (неправдивый), то возможно наказание в виде не­благоприятной самооценки («угрызения совести»). Расхождение с R2 может по­влечь за собой «кару» в виде неодобрения со стороны окружающих людей (воз­можен вариант, когда отрицательная реакция окружающих желательна для испы­туемого).

Процесс проверки последовательных пробных ответов на выделенных уровнях контроля будет продолжаться до тех пор, пока субъективно оцениваемая правди­вость решения либо его практическая полезность не возобладает. Таким образом, процесс формирования ответа состоит из двух этапов:

1.      испытуемый может выбрать один ответ или оба ответа - R1 и R2; первый контролируется с позиции его правдивости, другими словами, согласован­ности с внутренними убеждениями при стабилизировавшейся интерпрета­ции вопроса;

2.      на основе ответов R1 и R2 выбирается окончательный, контролируемый его практической полезностью, понимаемой как предвидение следствий приня­тия данного решения.

Выделенные автором два этапа контроля - важнейшие и, пожалуй, наиболее ценные составляющие модели. Этим определяются «участки», в которых могут появиться факторы, искажающие ответы испытуемых.

Разработанные М. Новаковской шкалы оценки вопросов при двукратном их использовании по истечении некоторого времени с тем же самым тестом (16PF Кеттелла) и с теми же испытуемыми позволили определить факторы, вызыва­ющие изменение ответа при повторном исследовании. Не касаясь оригинальной математической процедуры, остановимся на тех результатах, которые имеют пси­хологическое значение (знаком «*» отмечены те постулаты, по которым обратное утверждение несправедливо):

♦                    чем более ответы испытуемых совпадают с оценками и мнениями их соци­ального окружения, тем более правдоподобно их постоянство;

♦                    чем труднее испытуемому правдиво ответить на вопрос, тем с большей ве­роятностью он изменит свой ответ*;

♦                    чем более испытуемый безразличен к тому, что затрагивается вопросом, тем больше вероятность постоянства ответа*;

♦                    чем более неприятно для испытуемого содержание вопросов, тем большая вероятность постоянства ответов*;

♦                    чем больше ответ на вопрос воспринимается как угрожающий, тем более правдоподобно постоянство ответа*;

♦                    чем сильнее связь между содержанием вопроса с собственными проблема­ми испытуемого, тем больше вероятность постоянства ответа*;

♦                    чем сильнее беспокойство, вызываемое вопросом у испытуемого, тем боль­ше вероятность постоянства ответа*;

♦                    чем менее ясен, понятен вопрос для испытуемого, тем больше вероятность изменения ответа*.

Суммируя эти данные, М. Новаковская делает вывод, что устойчивость отве­тов связана с негативной эмоциональной реакцией на содержание вопросов и от­рицательным опытом испытуемых. Изменчивость же ответов с негативной ин­теллектуальной оценкой как вопросов, так и даваемых на них ответов.

М. Новаковская выдвигает требующую изучения гипотезу о том, что посто­янство ответов может быть функцией защитных механизмов. Это возможно при условии, когда «предыдущий опыт, понимаемый здесь как специфическая систе­ма ожиданий, определяющих отношение к вопросу, стимулирует определенные, характерные для данного испытуемого защитные механизмы» (там же, с. 168). В случае, когда защитные механизмы не «включаются», постоянство или измен­чивость ответа определяется преимущественно интеллектуальной оценкой как вопроса, так и ответа. По мнению автора, представленные в исследовании зависи­мости включают как частные случаи модели Голдберга (о неясности как факторе, приводящем к непостоянству ответов), так и А. Эдвардса (о социальном одобре­нии как факторе, способствующем стабильности ответов).

Иной подход к изучению переменных, определяющих ответы на вопросы лич­ностных шкал, реализуется в исследовании Д. Фиске (Fiske, 1971). Он полагает, что в процессе выполнения любого теста на испытуемого оказывают действие три группы стимулов: тестовая ситуация (сам факт тестирования), специфичные осо­бенности данного теста и специфичные характеристики отдельных заданий. Как уже отмечалось выше, диагностическая ситуация влияет на ответы испытуемых (например, исследование в целях отбора на работу или в рамках научного экспе­римента). Личность экспериментатора, наконец, окружающая обстановка также влияют на формирование ответов.

Обсуждая две остальные группы стимулов, Д. Фиске считает, что прежде все­го инструкция, предлагаемая испытуемому, определяет специфичные особенно­сти теста и оказывает влияние на способ интерпретации частных заданий. Отдель­ные стимулы, относящиеся к выделенным группам, взаимодействуют, создавая дополнительные трудности при попытках их выделения и изучения.

Согласно Фиске, исследование переменных, определяющих ответы на вопро­сы, можно осуществлять по экспериментальной либо корреляционной схеме. В первом случае сравниваются результаты, полученные в обособленных группах испытуемых, на которых воздействовали различными факторами. Корреляцион­ная схема исходит из анализа индивидуальных различий в способах реагирования или интерпретации Отдельных заданий (вопросов) и в последующем объяснении их преимущественно действием специфичных факторов.

Ни та ни другая схема не является удовлетворительным способом контроля над переменными, обнаруживающими себя в психодиагностических исследовани­ях личности (Fiske, 1971, р. 208). Неадекватность как экспериментальной, так и корреляционной схемы усматривается в том, что испытуемый (и здесь Фиске входит в противоречие с взглядом большинства специалистов) не знает целей ис­следования. Неясность «тестовой ситуации», считает он, приводит к тому, что при формировании ответов на вопросы личностных шкал решающее значение приоб­ретают побочные факторы.

Среди факторов, искажающих ответы на вопросы, в первую очередь называет­ся потребность в защите «Я», затем - необходимость социального одобрения, желание новых впечатлений, наконец, то, что можно обозначить как принцип при­ложения минимальных усилий (нежелание предпринимать сколько-нибудь зна­чительных условий для работы с опросником). Два первых фактора имеют реша­ющее значение, а учет действия последних требует не усложнять инструкций и об­ходиться возможно меньшим количеством вопросов, адресованных испытуемому методикой. Интересны в этом аспекте данные, приводимые А, Анаетази (1982). Ссылаясь на клинические исследования больных разными формами невроза, ав­тор указывает, что для лиц, озабоченных своими проблемами и прибегающих к интеллекту как средству защиты, характерно более точное воспроизведение в опроснике своих эмоциональных затруднений, нежели у импульсивных и бес­печных индивидов, которые стремятся избегать неприятных мыслей и эмоций и первой защитной реакцией которых является отрицание.

Обращаясь к процессу формирования ответов, Д. Фиске утверждает, что иссле­дования, базирующиеся на анализе уже полученных от испытуемого ответов, не могут дать достоверного материала для понимания этого процесса. Сразу после ответа от испытуемых нужно требовать объяснения, как протекало формирование ответа,.какими соображениями они руководствовались (способ такого опроса не описывается). Полученные в ходе эксперимента объяснения испытуемых позволили установить лишь то, что чаще всего ответ формируется спонтанно, во время осмысления содержания вопроса. Только в единичных случаях время обдумыва­ния ответа достаточно длительное. Факторы, обусловившие тот или иной ответ испытуемого, не были точно определены. Автор ограничивается указанием на то, что процесс формирования ответа характеризуется значительной дифференциа­цией. Надо думать, к такому выводу можно прийти и без каких-либо специаль­ных исследований. В отличие от М. Новаковской Д. Фиске пренебрегает динами­кой процесса формирования ответа.

Основная задача, на решение которой ориентированы модели М. Новаковской и Д. Фиске,- выделение переменных, определяющих ответы испытуемых на во­просы личностных шкал. В. Саноцкий (Sanocki, 1978), анализируя эти модели, вполне обоснованно считает, что в них не раскрывается «причинных зависимостей между ответом и тем, индикатором чего он по определению является».

Саноцкий вслед за С. Новак (Nowak, 1970) выделяет три типа связей, возмож­ных в личностных опросниках, между ответом и тем, индикатором чего он явля­ется (свойство, черта личности). Связи описываются в виде ситуаций.

Ситуация I: не можем определить, почему между ответом и тем, индикатором чего он является, возникает связь.

Ситуация II: можем установить, что корреляция между ответом и тем, инди­катором чего он является, иллюзорная (когда на основе результатов, полученных с помощью личностного опросника, делаем заключение о поведении в повседнев­ных ситуациях, то не полагаем причинной связи между этими ситуациями и отве­тами на вопросы, а ссылаемся на иную, общую для них причину).

Ситуация III: ответы рассматриваем как следствие переменной, находящейся в эмпирической связи с этими показателями. Например, испытуемый на вопрос % дал ответ ибо он экстраверт, а на вопрос r2 получили ответ г2, так как испытуе­мый - невротик. Здесь экстраверсия и нейротизм полагаются причиной именно таких, а не каких-либо иных показателей.

Другими словами, мы лишены возможности указать на причину возникнове­ния связи ответа с заключенным в вопросе содержанием, например описанием того или иного образца поведения. Подтверждение своей мысли Саноцкий нахо­дит в данных Дж. Виггинса (Wiggins, 1973), который обращает внимание на то, что ответы на те утверждения MMPI, которые обычно признаются диагностически значимыми для определенной нозологической группы, нередко по своему содер­жанию расходятся с клинической характеристикой этой группы. Так, больные с параноидным синдромом чаще, чем психически здоровые лица, отрицают утверж­дение: «Я осторожно веду себя с людьми, проявляющими ко мне более дружеское отношение, чем я рассчитывал». Также мы не находим удовлетворительного объяснения тому, что «органических» от «функциональных» больных статисти­чески значимо отличает ответ на утверждение: «Не люблю, когда женщины ку­рят». На подобных примерах Дж. Виггинс основывает заключение о том, что мно­гие ответы не находятся в рациональной связи с критерием выбора утверждения (вопроса) для конструирования соответствующей шкалы.

Саноцкий критикует, и с этим нельзя не согласиться, как авторов личностных опросников, так и пользователей за игнорирование многопричинности явлений, которые они изучают. Даже в случае изучения такой простой переменной, как время реакции, необходимо принять некоторые идеализирующие этот параметр предположения, касающиеся действия побочных факторов. Установление же при­чинно-следственных связей в случае особенностей черт личности будет значи­тельно более трудной задачей.

Упрощением, если не называть это ошибкой, будет считаться предположение о том, что диагностически значимые ответы на утверждения, составляющие, ска­жем, шкалу шизофрении MMPI, должны чаще всего появляться у больных с этим диагнозом (частота совпадения «ненормальных» профилей MMPI с профилями здоровых, по данным С. Хатауэй (Hathaway, 1965) составляет 10-20%). Для того чтобы в этом убедиться, пишет Саноцкий, достаточно спросить: о каких больных шизофренией идет речь?

Диагностическое исследование проводится в условиях, не совпадающих с те­ми, в которых (или для которых) был создан опросник. Изменение условий при­водит к появлению новых факторов, обусловливающих ответ. «Принимая во вни­мание неизбежную вариабельность условий, необходимо было бы потребовать разработки шкал в значительном числе вариантов <...> если же говорить конкрет­но о шкале шизофрении, то можно отметить необходимость специальных норм, в которых учитывались бы продолжительность лечения, действие фармакологи­ческих препаратов и т. п.» (Sanocki, 1978, р. 255).

Установление того, как испытуемый понимает содержание вопроса, в чем сущ­ность «внутреннего ответа», оценка степени его искажения дело трудное, но осу­ществимое. Однако если эту процедуру осуществлять для каждого вопроса, то «определение эмпирическим способом того, чем руководствовался данный испы­туемый, давая такие, а не другие ответы, практически невозможно» (там же, р. 256).

Резюмируем исследование Саноцкого в виде следующих основных положений.

1.      ответ испытуемого - следствие многих причин, выступающих в различных связях и вариантах у разных лиц и, более того, могущих изменяться от от­вета к ответу у того же самого лица;

в качестве одной из причин выступает изучаемая черта (свойство) лично­сти, но ее связь с ответом всегда будет выражаться статистически, а не стро­го  детерминистически;
необоснованно объяснение результатов, полученных с помощью опросни­ков, «напрямую», т. е. когда ответ понимается как индикатор личностной переменной, воплощенной в вопросе;
прогнозируя на основе результатов опросника (даже обладающего высокой валидностью) поведение испытуемого в конкретных жизненных ситуаци­ях, следует помнить, что связь между ними (результатами и ситуациями) возникает в силу общей причины, но она не единственная, а одна из множе­ства других.
В связи с проделанным анализом взаимосвязи «вопрос-ответ» представляется необходимым остановиться на допустимости использования опросников для диагно­стики психофизиологических параметров. Немало психологов как в нашей стране (В. В. Белоус, 1967; В. М. Русалов, 1989; и др.), так и за рубежом (Strelay, 1982; и др.) склонны считать, что с помощью опросников могут быть получены данные о раз­личных природных свойствах темперамента. Например, показатели экстра-, интроверсии, определенные с помощью опросника Айзенка, рассматриваются как едва ли не полностью совпадающие с наследственно обусловленным типом нервной системы. Здесь уместно сказать о том, что в зарубежной литературе нередко до­пускается отождествление тестов личности и темперамента, достаточно вспом­нить, например, «Обзор темпераментов» Гилфорда-Циммермана (The Guilford- Zimmerman Temperament Survey, 1956). He проводится различие между лично­стью и темпераментом и в работах последних лет, опубликованных известным английским специалистом в области психодиагностики П. Клайном. Все это - свидетельство слабости методологических позиций наших зарубежных коллег, их нежелания обращаться к вопросам теории, удовлетворяясь эмпирическими дан­ными, которые далеко не всегда позволяют отделить друг от друга разноуровне­вые составляющие целостного поведения.

Так, Я. Стреляу (Strelay, 1982) пишет: «Опираясь на параметры условно-реф­лекторных процессов - скорость образования и переделки условных реакций, их интенсивность и изменение ее под воздействием ряда факторов, сохранность условных реакций во времени и т. п., - судят об отдельных свойствах темпера­мента. Сходными, а иногда идентичными (выделено нами. - Л. Б.) показателями пользуются психологи, изучающие такие характеристики личности, как экстра­версия-интроверсия или уровень тревожности» (р. 128). Как известно, свою идею о сходстве особенностей темперамента и личностных характеристик Стреляу ре­ализовал в Опроснике свойств темперамента.

Исходя из ранее отмеченной многопричинной обусловленности ответов на во­просы личностных шкал, наивно полагать, что, скажем, за тревожностью, измерен­ной MAS (шкала манифестации тревожности), стоят исключительно свойства не­рвной системы. Некорректны попытки «изгнать» из вопросов личностных шкал, как это пытается сделать В. М. Русалов (1987), все то, что направлено на выявле­ние предметно-содержательных характеристик личности, сохраняя и подчеркивая в них формально-динамический аспект. Индивидуально-личностные особенно­сти, обнаруживаемые при использовании опросников, очевидно, будут «окраши­ваться» и свойствами темперамента, однако нет никаких оснований считать их непосредственно детерминируемыми психодинамическими параметрами. Много­численные попытки измерения психофизиологических показателей с помощью опросников обусловлены не только игнорированием множественности причин, порождающих ответ на вопрос, но и необоснованной уверенностью некоторых исследователей в том, что за любым явлением, изучаемым психологической нау­кой, может быть обнаружена его психофизиологическая основа.

Ранее было сказано о том, что опросники могут быть эмпирическими и фактор­ными. Создание эмпирических опросников происходит путем поиска вопросов (заданий), позволяющих разделять группы испытуемых, подобранные на осно­ве какого-либо критерия, имеющего отношение к тестируемому поведению или свойству личности. Зачастую таким критерием является клинический диагноз или синдром. Например, утверждения шкал MMPI формировались из тех, на ко­торые чаще всего определенным образом отвечали больные разной нозологи­ческой принадлежности. Соответственно, применяя этот опросник, мы устанав­ливаем «близость» обследуемого одному из типов дисгармонического развития личности. Такой подход позволяет ограничиться пониманием ответов как эмпи­рических показателей и не требует анализа причинно-следственных связей. Эмпи­рическим опросникам отдают предпочтение многие психологи-практики за рубе­жом (Hathaway, 1965; Wade & Baker, 1977; и др.).

Не приходится возражать против применения «эмпирических» опросников для симптоматической диагностики, а связанные с этим проблемы имеют по боль­шей части технический характер. Точность диагноза, осуществляемого с их помо­щью, во многом будет зависеть от полноты раскрытия статистических закономер­ностей. Высказываемое иногда противниками тестирования в какой бы то ни было форме мнение о непродуктивности подобных опросников для решения, например, задач клинико-психологической диагностики якобы потому, что получаемые с их помощью «коды и кривые возвращают клинике ее же синдромы, нозологические формы, типы психопатий и т. д., но только в формализованном виде» (Рубин­штейн, 1979, с. 55), неправомерно. Достигаемая при использовании таких опрос­ников индивидуализация картины заболевания позволяет наметить оптимальные пути терапии и коррекции, объективно оценить их эффект.

Термином «факторные опросники» по сути дела объединяются два их типа - опросники типологические и опросники черт личности. Например, опросник Айзенка разработан на основе выделения типов личности как целостных обра­зований, не сводимых к набору черт (факторов). Такой подход к конструирова­нию опросника требует группировки обследуемых, а не личностных признаков (Мельников, Ямпольский, 1985). В этом случае диагностика осуществляется на основе сопоставления с соответствующим типом личности и факторный анализ используется для группировки испытуемых по степени близости в пространстве измеряемых личностных признаков. Причем в случае исследований Айзенка речь идет о «группировке испытуемых на заданные группы» (о каждом испытуе­мом заранее известно, к какой группе он принадлежит). Задача сводится к тому, чтобы найти правило разделения этих испытуемых на заданные группы по пси­хологическим признакам.

Возможен и иной путь - группировка личностных признаков (черт), а не об­следуемых. Соответственно диагностика осуществляется по степени выраженно­сти этих черт. Достаточно типичным представителем опросников черт личности можно назвать 16РРКеттелла. Здесь факторный анализ является методом преоб­разования исходного, достаточно большого набора групп тесно связанных между собой признаков в более простую и содержательную форму методом, позволя­ющим, по мнению Кеттелла, «открывать основные первичные свойства личности».

Не следует думать, что эмпирические опросники в отличие от факторных не основываются на каких-либо теоретических взглядах, позициях. Строго говоря, в любом эмпирическом опроснике реализована определенная теория. Например, в MMPI в качестве таковой выступает клиническая классификация Крепелина, а также представление о норме как «разбавленной» патологии. В факторных опросниках теории их авторов выступают более выпукло, явно. В любом случае, игнорировать теории, на основе которых разрабатываются эти психодиагности­ческие инструменты, оперируя, как это иногда делается, лишь количественными данными по измеряемым той или иной методикой показателям, - путь, ведущий к ошибкам в диагнозе и прогнозе. Учитывая вышеизложенное, более подробно остановимся на теоретических взглядах Г. Айзенка, автора одного из наиболее по­пулярных в СНГ (и не только в СНГ!) опросников. Этот опросник, как известно, первоначально был предназначен для диагностики нейротизма, к которому вско­ре добавилась экстраверсия-интроверсия, а позднее такое личностное измерение, как психотизм. Хотя опросник Айзенка, дополненный этим измерением, не полу­чил широкого распространения в исследованиях психологов СНГ, тем не менее именно на этом измерении стоит остановиться подробнее для иллюстрации влия­ния теории на конструирование этого типа личностных методик.

Еще в своих ранних работах Г. Айзенк (Eysenck, 1952) под влиянием идей Э. Кречмера рассматривает психотизм в качестве особого параметра личности. Первый опросник, включающий шкалу психотизма (Р), появляется много позд­нее (Eysenck, 1968; Н. Eysenck, S. Eysenck, 1975). В табл. 5.2 представлены вопро­сы, составляющие эту шкалу.

Г. Айзенк и С. Айзенк (1975) при выделении психотизма как личностного из­мерения исходили из того, что:

1.      психические расстройства и норма образуют некоторый континуум;

2.      невроз и психоз - различные и независимые друг от друга измерения (di­mensions). Провозглашение неразрывной связи между психозом и нормой вызвало резкую критику оппонентов.

Заметим, что исходное положение о существовании континуума «психическое расстройство - норма» (от крайней степени выраженности к норме) не является чем-то новым. На этой основе создавались предшествующие личностные шкалы (Е и N). Их автор считает, что вместо традиционной классификации психических заболеваний с множеством отграниченных друг от друга рубрик необходимо раз­работать и использовать систему измерений, в которых представлены важнейшие характеристики личности, определенные на основе обследования психически нор­мальных лиц.

Вместо изменяющегося количества названий заболеваний, разного у разных психиат­ров, к тому же диагностируемых лишь с низкой степенью надежности, мы имеем два измерения (Е и N. - JI. Б.), по которым для каждого человека может быть найдено ран­говое место и дана количественная оценка (Eysenck, 1960, р. 10).

Старомодная и ошибочная «модель болезни» должна быть заменена системой измерений.«Континуальность, таким образом, заменяет дисконтинуальность, а измерение - дискретную классификацию». За прошедшее время два измерения дополняются третьим, а в остальном же взгляды Айзенка остаются неизменными.

Д. Бишоп (Bishop, 1977) отмечает, что Г. Айзенк, утверждая существование не­прерывной связи между психозом и нормой, неоднократно изменял свое понима­ние этой континуальности. В одном случае континуум рассматривается на уров­не клинических симптомов.

Вызывающий у окружающих скуку человек, убежденный в собственном остроумии, явление такого же порядка, что и молочник, возомнивший себя Наполеоном (Bishop, 1977, р. 127).

Другими словами, извлеченные из клиники симптомы психоза переносятся на описание поведения нормальных людей. «Все поведенческие проявления, обна­руживаемые у психотического больного, могут наблюдаться и у так называемого "нормального" человека, притом в различной степени» (Claridge, 1973, цит. по: Bi­shop, 1977).

В поддержку так понятой континуальности привлекаются данные факторного анализа, исходным материалом которого были ответы врачей-психиатров более чем на 500 вопросов, касающихся проявлений у их пациентов различных симпто­мов психических расстройств. В адрес такого рода исследований высказывалось немало критических замечаний, сводящих на нет полученные результаты (субъек­тивизм оценок врачей, оперирование устаревшими диагностическими схемами, отсутствие нормального распределения данных, особенно в случае симптомов психоза, что не позволяет применять факторный анализ, и др.).

В другом случае понятие континуальности используется по отношению к по­казателям психоза, коррелирующим с клиническими симптомами, но им неиден­тичным. Д. Бишоп, анализируя исследования, в которых Айзенк видит подтверж­дение этой идеи, показывает отсутствие строгих доказательств того, что контину­альные личностные переменные, нетождественные психиатрическим симптомам, прямо отражают процессы, ведущие к их появлению.

Здесь суть «доказывающего» эксперимента - обследование групп психотиче­ских больных, больных неврозами и здоровых лиц с помощью обширного набора разнородных тестов (острота зрения, способность опознания «зашумленных» объ­ектов, скорость мыслительных операций, кожно-гальваническая реакция и др.). Показано, что группы дифференцировали два фактора: нейротизм и психотизм. Остается неясным, чем руководствовались исследователи, включая в набор тестов те или иные методики. Использованные показатели лишены теоретического обо­снования и, очевидно, не могут быть поняты в качестве внутренних условий, вы­зывающих психотические симптомы. Касаясь особенностей статистического распределения P-показателей в популяции, Д. Бишоп замечает, что это личност­ное измерение может быть представлено и как артефакт, как следствие использо­ванной статистической техники.

Наконец, в работах Айзенка можно найти, что континуальность постулируется применительно к тому, что он называют предрасположенностью к психозу, и это якобы соответствует современным генетическим теориям шизофрении. И здесь Бишоп без труда устанавливает непоследовательность, противоречивость взгля­дов Айзенка.

В руководстве к опроснику находим, что термин «психотизм» попросту обо­значает существенную черту личности, проявляющуюся в различной степени у всех людей; если она выражена в заметной степени, это предрасполагает чело­века к развитию психических отклонений. Однако обладание такой предрасположенностью еще вовсе не свидетельствует об истинном психозе, лишь у очень не­большого числа лиц с высокими P-показателями есть вероятность развития пси­хоза в течение их жизни (Eysenck, Eysenck, 1975, p. 5).

По сути, это признание отличия между психозом и нормой, возврат к тем тра­дициям психиатрии, против которых восстает автор. Это подчеркивается и Бишоп: «Если Айзенк признает, что обсуждает вопрос опредрасположенности к психозу, то он должен либо привести новое определение психоза, либо согласиться со ста­рым, поскольку Айзенк не определяет свое понимание психоза; можем предполо­жить, что он имеет в виду обычно принятое диагностическое понятие» (р. 130). Бишоп приходит к выводу, что выявление зависимости между типом личности и некоторыми заболеваниями отнюдь не свидетельствует о фундаментальной за­висимости между этими заболеваниями, а следовательно, Айзенк не предлагает собственной, отличной от других, теории психоза. Аналогично, пишет Бишоп, мо­жем утверждать, что существует континуум между худобой и тучностью. Тучность связана с повышенным риском заболевания, например сердечно-сосудистого. Но из этого не следует, что сердечно-сосудистые заболевания составляют континуум с нормой. Также тучность связана со многими болезнями, но это не дает повода полагать, что все эти заболевания находятся в тесной связи одно с другим.

Обращение к данным, приводимым в руководстве, легко убеждает в том, что P-шкала не может быть использована в качестве клинико-диагностического ин­струмента, ибо не дает возможности отличить психически больных от здоровых, как, добавляет Бишоп, и другие шкалы Айзенка. Итоги валидизации шкалы в ка­честве индикатора предрасположенности к психозу, представленные Г. Айзенком и С. Айзенк, не удовлетворяют ими же выдвигаемому требованию о том, что пси­хотические больные должны получать особенно высокие показатели.

Ответ Айзенка (Eysenck, 1977) на критику, содержащуюся в статье Бишоп, сводился в основном к тому, что не следует исходить из данных, опубликованных в руководстве к личностному опроснику, ибо оно носит скорее технический, не­жели теоретический характер. Высказывалась и мысль о том, что результаты, по­лученные с помощью P-шкалы, должны быть обязательно сопоставлены с показа­телями шкалы «лжи», ибо больные склонны скрывать свои истинные мысли.

Обоснованность своей концепции психотизма чета Айзенков аргументирова­ли материалами исследований, описанными в обширной работе «Психотизм как личностное измерение» (Psychoticism as a Dimension ofPersonality, Eysenck, Eysenck, 1976), вышедшей в свет уже после опубликования статьи Бишоп. Глава, посвященная генетической модели психотизма, начинается с вопроса о том, «дей­ствительно ли существует фактор, общий для всех психотических расстройств функционального характера» (р. 19). Отвечая на этот вопрос, авторы обращают­ся к генетическим исследованиям, которые, по их мнению, подтверждают нали­чие в патогенезе психических заболеваний как общих факторов, так и специфич­ных для каждого заболевания.

В завершении обзора эмпирических данных делается заключение о том, что «можем говорить о наличии общего фактора - психотизма, а не о таких резко от­граниченных заболеваниях, как шизофрения и маниакально-депрессивный пси­хоз» (р. 22) И далее: «Полагаем, что существует полигенная личностная черта - психотизм, преимущественно формирующаяся генами малого значения (genes of small value),которые действуют аддитивно. Количество активных генов детерми­нирует степень психотизма, демонстрируемую индивидом, а эти гены взаимодей­ствуют с еще не определенными факторами среды» (р. 29). Отмечается также, что исследования наследственных факторов при шизофрении указывают на тесную связь между психозом и преступностью (что и было использовано при валидизации Р-шкалы).

Для того чтобы представить свою теорию более доступной, авторы широко используют примеры из художественной литературы. Также весьма сомнитель­ны рассуждения об определенном биологическом преимуществе шизофрениче­ского генотипа (высказывается мнение о присущем таким лицам творческом мыш­лении). На основании результатов применения опросника личность (непатологи­ческая) с высокими показателями по P-шкале характеризуется супругами Айзенк как эгоцентрическая, бесстрастная, неконтактная, с высоким положением в обще­стве (!), позволяющим следить за собой (выглядеть элегантно), эгоистично думать только о себе.

Любое из приведенных положений уязвимо для критики, которая может быть осуществлена в плане авторской концепции психотизма и в аспекте диагностиче­ской ценности шкалы, предложенной для его измерения. Отстаиваемая авторами идея о существовании общего для всех психотических расстройств фактора не нова. Концепция единого психоза имеет давнюю историю. В психиатрии непре­ходящее значение этой концепции усматривается в том, что с ее помощью были выявлены общепатологические закономерности, свойственные всем психическим заболеваниям и обнаруживающиеся при анализе их клинической симптоматики и течения. Однако на современном уровне знаний существование единого психо­за как реальной болезни не может считаться доказанным, а следование этой кон­цепции ведет к антинозологизму, т. е. к отрицанию существования отдельных форм психических заболеваний (Штернберг, 1973).

Критику дискриминативных возможностей P-шкалы находим в работе Блока (Block, 1977). Этот автор обнаруживает противоречие экспериментальных дан­ных, приводимых в руководстве, важнейшему положению Г. Айзенка и С. Айзенк о том, что лица, у которых был диагностирован психоз, должны получить высокие показатели по P-шкале. Сопоставление средних величин по шкале психотизма у здоровых и больных психозом мужчин (соответственно: 3,78 ± 3,09 и 5,66 ± 4,02) позволяет прийти к заключению, что «на каждого больного психозом, получив­шего по P-шкале оценку, равную или выше средней, будет примерно 50 нормаль­ных лиц с такими же оценками!» (Block, 1977, р. 433). Аналогичная картина обна­руживается и в группах женщин.

Напомним, что супруги Айзенк настаивают на совокупном рассмотрении ре­зультатов по P-шкале со шкалой «лжи», ибо больные склонны к диссимуляции, а это снижает оценки по шкале психотизма. Отталкиваясь опять же от данных, опубликованных Г. Айзенком, Блок указывает, что «очень большие различия по шкале "лжи", присущие психотическим больным, весьма незначительно отража­ются на параллельно полученных оценках P-шкалы» (Block, 1977, р. 433). Все это дает основание Л. Блоку задаться вопросом о смысле шкалы психотизма, обра­щенной, как он считает, к агрессивному, импульсивному, лишенному совести ин­дивидууму. Именно это позволяет объяснить, почему заключенные или асоциаль­ные типы получают по ней показатели более высокие, нежели нормальные люди. Психотические больные, предполагает Л. Блок, получат несколько более высокие оценки по сравнению с нормой в силу таких их особенностей, как неустойчивость, рассеянность внимания, «отключенность» от ситуации (случайный характер от­ветов).

Авторы P-шкалы, отвечая на эту критику, в основном ограничиваются указа­нием на то, что их цель «не заключалась в создании вспомогательного средства для диагностики психотических расстройств или различения психотических больных от нормальных». Шкалы предназначены для «проверки определенных теорий о природе личностных черт, лежащих в основе психоза, и их отношений к другим заболеваниям». Неспособность P-шкалы дифференцировать психотических боль­ных от здоровых объявляется «побочным и даже не имеющим прямого отноше­ния к основной проблеме результатом» (Eysenck, Eysenck, 1977, p. 651-652). Это противоречит ранее высказанному положению о значительном сходстве между понятием психотизма и психиатрическим диагнозом. «Если бы не было такой за­висимости, то, бесспорно, было бы совершенно неоправданным использование терминов "нейтротизм" и "психотизм" по отношению к чисто психологическим измерениям» (Айзенк, Айзенк, 1976, с. 119).

Все вышеизложенное позволяет сделать вывод о том, что введение личностно­го измерения «психотизм» не имеет под собой строго научного обоснования. Эк­спериментальные данные, на которые опираются авторы этого измерения, проти­воречивы, а использование шкалы психотизма может способствовать появлению ложных диагностических ориентиров.

Довольно подробным, хотя и не во всех деталях, рассмотрением концепции психотизма и валидности P-шкалы как диагностического инструмента нами пре­следовалась вполне определенная цель - раскрытие часто игнорируемых в практи­ке зависимостей, могущих существовать между методикой и теорией личности.

Выделенные Г. Айзенком измерения личности рассмотрены нами на примере одного из них - психотизма, но это не означает, что другие менее подвержены кри­тике. Так, Гилфорд (Guilford, 1975,1977), не отвергая экстраверсию в качестве од­ного из важнейших измерений личности, доказывает ошибочность взглядов Айзен­ка на то, что этот фактор второго порядка - это сочетание двух факторов первого порядка: S(общительность) и R (ратимия, или импульсивность). Айзенк (Eysenck, 1977) не смог убедительно опровергнуть и эту критику.

Не менее уязвим подход, основывающийся на выделении черт личности. Иссле­дованиям Кеттелла, наиболее выдающимся представителем данного подхода, при­сущ выраженный эмпиризм, пренебрежение какими-либо исходными теоретиче­скими представлениями о содержании и количестве определяемых черт личности. При избранной автором 16РРтехнике сбора данных ничего не известно о функцио­нальных связях между переменными, эти связи выражаются лишь в виде корре­ляций - меры линейной зависимости между переменными. А. Анастази (1982) замечает, что факторы, выявляемые с помощью корреляции субъективных оценок, скорее могут отражать влияние социальных стереотипов и других постоянных ошибок в суждениях, нежели структуру свойств личности. Подтверждением явля­ется невозможность воспроизведения первичных факторов Кеттелла (Eysensk, 1977). Кеттеллу не удалось верифицировать и исходную гипотезу об идентично­сти структурных элементов в факторах, выделенных на основе I-данных, получен­ных путем регистрации реального поведения человека в повседневной жизни, и тех, которые выделены на основе Q-данных, полученных с помощью опросников. Таким образом, в оценке результатов, полученных с помощью факторных опрос­ников, необходима большая осторожность