Глеб Струве в работе «Русская литература в изгнании» пишет: «Эта зарубежная русская литература есть временно отведенный в сторону поток общерусской литературы, который — придет время — вольется в общее русло этой литературы. И воды этого отдельного, текущего за рубежами России потока, пожалуй, больше будут содействовать обогаB щению этого общего русла, чем воды внутрироссийские»1 . ПредсказаB ние ученого сбылось, к счастью, еще в ХХ в. И сегодня уже не вызывает сомнений тот факт, что русская литература, насильственно разделенB ная на две ветви, составляет единое целое. Литература русского зарубежья, оторванная от «метрополии», возB никшая и развившаяся на «других берегах», по праву считается настояB щим феноменом русской культуры ХХ столетия. Его исследователи обB ращают внимание на правомерность появления самого понятия русское зарубежье, которое «наиболее рельефно» отражает и выражает «сущеB ствование за границей как бы второй («малой») России — особого самоB достаточного «мира» со своим образом жизни и устоями, взаимоотноB шениями и привязанностями, существование внутри которого как бы воспроизводило бытие на утраченной родине»2 . Не всякая национальная литература имеет своего «двойника», который, впрочем, зачастую являB ется носителем совсем иных, как в зеркальном отражении, качеств. Возникновение русского зарубежья связано с первой волной эмигB рации, пик которой пришелся на конец 1910Bх—начало 1920Bх гг. «РусB ские изгнанники сыграли уникальную и, к сожалению, до конца все еще не оцененную роль в достижениях человеческой цивилизации ХХ века»3 . Среди них были выдающиеся писатели, философы, художники, ученые, прославившие свои имена в разных областях знания. И эмиграция была воспринята большинством как национальная трагедия. Владислав ХоB дасевич писал: «Русская литература разделена надвое. Обе ее половины еще живут, подвергаясь мучительствам, разнородным по форме и по причинам, но одинаковым по последствиям»4 . Вторая волна эмиграции явилась реакцией на войну 1941—1945 гг., продолжившись и в послевоенные годы (время «оттепели»). Третья волB на связана с диссидентским движением в СССР, когда страну вынужB денно покидает часть творческой интеллигенции (1960—1980Bе гг.). НаB чиная с середины 1920Bх гг. в эмигрантской печати развернулась длиB тельная дискуссия о судьбе и будущем русской зарубежной литературы, о ее «жизнеспособности». Эта проблема возникала перед участниками литературного процесса каждой из трех волн, и прогнозы зачастую окаB зывались пессимистическими. Так, критик Марк Слоним выразил соB мнение по поводу возможности существования эмигрантской литераB туры как живого, развивающегося целого. Он писал: «Но, к счастью, 6 эмигрантская литература лишь ветвь на общем стволе. Она жива поB стольку, поскольку жив ствол; она питается его соками, она расцветает, если обмен этот жив и полон, и засыхает, едва он прекращается»5 . Важность этой взаимосвязи осознавалась многими — как предстаB вителями самого литературного процесса, так и его исследователями. В частности, Глеб Струве подчеркивал, что речь идет о самой возможB ности существования литературы в отрыве от родины, от развивающеB гося языка, без продолжения — смены поколений. И тем важнее было сохранить все то ценное, что создавалось в изгнании. В ответ на предложение Василия Вырубова подумать об издании книгиBпамятника русской эмиграции Г. Адамович делится с ним приB мерным планом предполагаемого издания, воспринимая подготовку «зоB лотой книги» русского зарубежья как долг и перед эмиграцией, и перед отечеством. В 1961 г. он пишет: «Сорок лет — срок для всякой эмиграB ции огромный. Первое и даже второе поколение русского зарубежья, что же закрывать на это глаза, доживает свой век, а “смены” нет, и если бы даже она появилась, то многого уже не знала бы, да и, пожалуй, не поняB ла бы»6 . Именно поэтому важно было запечатлеть как исторический опыт старшего поколения эмиграции, так и художественные искания, сохраB нить верность национальным традициям. «...Главным и определяющим для российских интеллигентов, счиB тавших себя носителями и хранителями национальной культуры, остаB вался моральноBнравственный стимул поведения, осознание собственB ной, если не мессианской, то, несомненно, исключительной историчесB кой миссии. Задачи служения “русской идее” ставились ими достаточно широко. ВоBпервых, они считали своей первостепенной задачей сохраB нение в изгнании накопленных духовных ценностей, исторической паB мяти, национального опыта с тем, чтобы не прервалась связь времен и поколений, чтобы сохранялась основа для будущего возрождения РосB сии. ВоBвторых, они считали своим долгом познакомить Запад с достиB жениями отечественной мысли и культуры в различных областях челоB веческого знания»7 . Начало изучению литературы русского зарубежья положили сами эмигранты. И сегодняшнее отечественное литературоведение опираетB ся на давние традиции, сложившиеся на Западе, в осмыслении культурB ного наследия русской эмиграции. Однако, несмотря на то что в нашей стране в 1990Bе гг. изучение «параллельной ветви» русской словесности выдвинулось в число «магистральных линий» литературной науки, мноB гие вопросы пока не только не решены, но и не поставлены. Трудно не согласиться с высказыванием А.Чагина: «Мысль о единстве русской литературы, а если говорить точнее — о русской литературе ХХ века как о внутренне целостном явлении стала сегодня вроде бы общепринятой, Введение 7 она утверждается во многих работах, объединяя позиции большинства современных исследователей. На самом же деле положение здесь более сложное...»8 . Ученый предостерегает против упрощенного подхода к реB шению этой проблемы. И предлагает исходить из «формулы»: «одна ли< тература и два литературных процесса»9 (курсив автора. — А.С., А.М.). К числу актуальных задач следует отнести, воBпервых, детальное исследование каждого из этих процессов, или ветвей, русской литераB туры; воBвторых, изучение русской литературы ХХ в. как сложной, проB тиворечивой, эстетически многообразной целостности с учетом взаимоB действия двух составляющих ее потоков (литература диаспоры и метB рополии). Предлагается рассматривать эту целостность как систему, внутри которой устанавливаются свои сложные отношения между составляющими ее подсистемами. Так, Л. Флейшман в 1978 г. на симB позиуме в Женеве, посвященном проблеме существования двух литераB тур («одна или две русские литературы»), говорил о «системных отноB шениях метропольной и эмигрантской подсистем и их взаимодейB ствии»10. Подобный подход к решению проблемы единства русской литературы представляется продуктивным и открывает новые перспекB тивы в изучении литературного процесса ХХ в. Что же касается самого взаимодействия между эмиграцией и метB рополией, то оно проявлялось многообразно. Вячеслав Костиков отмеB чает, что «в жизни эмиграции при всей ее многоплановости, разобщенB ности, противоречиях есть определенная логика. И логика эта опредеB лялась не столько внутренней жизнью русского зарубежья, сколько постоянным, временами навязчивым соотнесением себя с оставленным отечеством»11. Кроме того, стремление сохранить связь с родиной отлиB чает изгнанников с самого начала их пребывания в эмиграции. Это отB разилось в переписке (в архивах Западной Европы и США хранятся значительные подборки писем, датированных 1920—1930 гг.), в испольB зовании возможности любых контактов, в том числе через знакомство с новыми изданиями. Так, в первом номере нового журнала «Русская книB га» за 1921 г. А.С. Ященков писал: «Для нас нет в области книги раздеB ления на советскую Россию и на эмиграцию. Русская книга, русская лиB тература едины на обоих берегах. И мы будем стремиться к тому, чтобы наш журнал получил доступ и в Россию. Для того, чтобы наилучшим образом достигнуть этой цели, мы будем оставаться вне всякой политиB ческой борьбы и вне каких бы то ни было политических партий»12. Правомерно говорить о системных отношениях внутри целостносB ти, имея в виду русскую литературу ХХ в., еще и потому, что ее соединяB ют с классической традицией прочные преемственные связи, что оба потока имеют один исток. И это хорошо осознавали сами эмигранты. Так, З. Шаховская, характеризуя творчество писателей старшего покоB Введение 8 ления, оставшихся в России и оказавшихся в эмиграции, подчеркнула: «Они были воспитанниками одной и той же культуры и от этой годами приобретенной, главнейшей общности (курсив наш. — А.С., А.М.), котоB рая стала частью их самих, ни одни, ни другие отойти не могли. Для этого поколения писателей — беря понятие “поколение” широко — не было и речи о двух литературах»13. Верность традициям национальной культуры как залог сохранения внутреннего единства русской литературы сегодня ни у кого не вызываB ет сомнений. В то же время требуют решения такие задачи, как анализ итогов («приобретений» и «потерь») параллельного развития двух лиB тературных процессов, изучение способов взаимодействия между ними и возможности взаимовлияния; исследование роли русского языка в эсB тетическом самоопределении каждой из подсистем, национального обB раза мира в них; выявление закономерностей художественного развиB тия, определение характера взаимодействия с мировым литературным процессом. Е.П. Челышев подчеркивает важность решения проблемы преемственности, требующей «сопоставления литературы метрополии и диаспоры, причем не в пространственноBгеографическом, а в культурB ноBисторическом, идейноBэстетическом плане, предусматривающем анаB лиз соотношения классической и новой литературы, всей суммы литеB ратурноBклассических и философских концепций как с той, так и с друB гой стороны»14. Только детальное и разностороннее исследование каждой из подсиB стем позволит продвинуться на пути осмысления складывающихся отB ношений между ними и осознания единства и целостности русской наB циональной литературы. «Впереди задача создания единой истории русB ской литературы ХХ века, решить которую можно лишь совместными усилиями ученых, литераторов, культурологов и философов»15. На сеB годняшний день в изучении феномена русского зарубежья многое уже сделано и у нас в стране. Так, вышли «Литературная энциклопедия русB ского зарубежья (1918—1940)» в трех томах, энциклопедический биоB графический словарь «Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть ХХ века»; издана «Хроника научной, культурной и общеB ственной жизни» 1920—1940 годов, «Русское зарубежье» (Франция) в четырех томах; опубликованы два выпуска «Литература русского заруB бежья. 1920—1940», подготовленные ИМЛИ; появились антологии: «ЛиB тература русского зарубежья» в шести томах и «Мы жили тогда на плаB нете другой...» (Антология поэзии русского Зарубежья. 1920—1990: ПерB вая и вторая волна) в четырех книгах. Увидело свет множество работ, посвященных творчеству отдельных авторов русского зарубежья, преB имущественно писателей первой волны; выборочно исследуются проза и поэзия первой и третьей волн эмиграции. Проведение научных конB Введение 9 ференций по русскому зарубежью приняло систематический характер, издание их материалов также активизирует решение исследовательских задач. Наряду с этим появляется и учебная литература, посвященная изуB чению литературы русского зарубежья (книги В.В. Агеносова, Т.П. БусB лаковой, О.Н. Михайлова, А.Г. Соколова и др.). Однако комплексных исследований, представляющих русский литературный процесс за руB бежом как целостность, немного. Предлагаемое вниманию читателей учебное пособие и призвано в какойBто степени восполнить недостаток таких работ, где материал подавался бы не только систематическиBобB зорно, но и с максимально возможным учетом его специфики и литераB туроведческой рецепции. Авторы настоящей книги последовательно ориентировались на программу курса «История литературы русского зарубежья ХХ века», подготовленную А.Г. Соколовым (см.: Программы по истории русской литературы ХХ века (1890—1990). М.: ИздBво МГУ, 1997). В то же время в систематизации изучаемого материала (первая волна эмиграции) учитывалась концепция Глеба Струве, изложенная в его классической работе «Русская литература в изгнании» (1956), в коB торой он, дифференцируя прозу и поэзию, достаточно удачно различает писателей русского зарубежья «старшего» и «младшего» поколений. Старшее поколение составляют те авторы, творчество которых в больB шой степени определилось еще до эмиграции, соответственно младшее — те, кто состоялся как писатель уже в отрыве от родины. Мы стали свидетелями того, как «временно отведенный в сторону поток общерусской литературы» влился, по словам Глеба Струве, «в обB щее русло этой литературы», изменив ее облик. Поэтому представить русскую литературу как целостность, на наш взгляд, совершенно невозB можно без богатейшего духовного наследия русского зарубежья. Его феноB мен был вызван к жизни во многом трагичными для России событиями ХХ столетия и сыграл роль своеобразного «гаранта» единства русской кульB туры: «Русское поле в зарубежье засеивалось вновь и вновь, и то, что было бы обречено на погибель здесь, Божьим промыслом возрастало на ниве зарубежной. Такова сила целостности русской культуры»16. Таким обB разом, без изучения и осмысления феномена русского зарубежья невозможB но понять историю отечественной словесности как историю «великой, единой и неделимой русской литературы ХХ столетия, объединяющей как произведения подцензурной метрополии, так и эмиграции»
