Роль лидера «тихой лирики» досталась рано погибшему Николаю Рубцову (1936— 1971).
В отличие от «поэтов-шестидесятников», Рубцов совершенно игнорирует традиции поэзии модернизма. Он почти полностью освобождает свои стихи от сложной метафоричности, перенося главный акцент на напевную интонацию. Не случайно Н. Рубцова называют «тихим поэтом»; бурные политические события 50—60 годов, идеологические и социальные проблемы напряженной эпохи словно бы не коснулись поэта, словно бы не были замечены им; в этом отношении Рубцов очень напоминает раннего Есенина, и действительно свой поэтический путь он начал с явного подражания С. Есенину. Есенинское влияние и в дальнейшем чувствуется в стихах вологодского поэта.
Читая Рубцова, словно бы вновь попадаешь в русскую деревню начала века, описанную Есениным, и с удивлением видишь, что несмотря на бурные и разрушительные события века, тихая русская деревня, неброская, но щемящая сердце красота русской природы остались теми же. Все так же цветут луга, туманятся далекие леса и садящееся солнце заполняет сквозь низкое оконце малиновым светом избушку — и все так же, в невыразимой любви к той родной красоте растворяется сердце поэта.
Мотив тишины, спокойствия, недвижности деревенского мира, его неизменности и уравновешенности проходит через всю поэзию Н. Рубцова. В его стихах читатель почти не встречает людей, мы видим и слышим только самого автора, человека бесконечно одинокого, жаждущего покоя, склонного к созерцанию, человека безмятежного и печального.
Стихи Н. Рубцова часто удивительно музыкальны, исполнены истинной, глубокой, многозначной поэзии, певучи и просты высокой простотой настоящего искусства. Одно за другим, певуче и просто звучат стихотворения о родной земле, о травах, озерах и звездах -— и перед читателем встает обаятельнейший облик поэта, человека чистой и доброй души, незлобивого, спокойного и печального.
Н. Рубцов постоянно подчеркивает свою кровную, органическую связь с родиной:
С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.
Родина поэта — именно Россия, и все русское обласкано его любящим взглядом, и никакой иной действительности для поэта не существует. В его любви к родному краю звучит нежность и грусть. Здесь нет возвеличивания только русского, нет противопоставления родной и любимой России другим странам, краям и народам, нет никаких ноток национализма и шовинизма. Это особенно важно подчеркнуть в 90-е годы, когда некоторые поэты объявили свою любовь к Родине своей особой заслугой, сделали восхваление России единственным содержанием своих стихотворений.
Чувство любви к родным краям, в сущности, биологическое чувство, оно свойственно многим животным и птицам, свойственно почти каждому человеку — поэту не следует считать любовь к родине особой своей заслугой, делать патриотизм единственным содержанием поэзии; тем более опасны чрезмерные восхваления, перерастающие в национализм и шовинизм. История XX в. знает, какими трагедиями геноцида чреваты эти эмоции.
В стихотворениях Рубцова любовь к Родине приобретает характер религиозного, мистического служения. Родина для героя его стихов — это та святыня, о которой громко не говорят, которая есть внутри тебя и которой ты служишь душою.
Одно из самых щемящих стихотворений Рубцова «Тихая моя родина» начинается с самого интимного, с самого личного, что связывает человека с Родиной, — с памяти о матери («мать мояздесь похоронена»).
Поэтика Рубцова — это по преимуществу поэтика стилизаций, ориентированных на фольклорно-песенные традиции. Достаточно обратиться к одному из его самых известных стихотворений — «В горнице», чтобы убедится в том, что вся поэтическая картина соткана здесь из к ишированных образов (ночная звезда, красные цветы, «ивы кружевная тень») с закрепленной за ними семантикой.
В герое Рубцова конкретно-историческое есть ипостась не только национального, но и родового (всечеловеческого, вневременного). Он далек от злобы дня. Он мыслит свою судьбу в свете Вечности.
Рубцов одним из первых вскрыл главный, внутренний порок целой советской эпохи — это порок безсвятости, безбожия (в смысле отсутствия интуитивно признаваемого нравственного закона), за развалинами северной деревни просвечивается образ руин духа.
