Р. Киреев, вошедший в литературу на излете «оттепели». Он привлек внимание критики как один из писателей, для которых был характерен пристальный интерес к бытовой стороне жизни человека, жесткость выявления в герое негативных сторон его духовного облика. Так Р. Киреев оказался причислен к писательскому поколению «сорокалетних», осуществивших в своих произведениях своеобразный переход от героического пафоса литературы советского периода к «амбивалентности» современной прозы.
Характерным моментом литературной биографии Р. Киреева является его работа в сатирическом журнале «Крокодил». Вышедшие в «Библиотеке Крокодила» две небольшие книжки писателя «Зачем мы существуем?» (1973) и «Мальчик из чернильницы» (1976) позволяют судить о специфике комического в его произведениях «крокодильского» периода. В жанровом отношении большинство произведений, которые вошли в эти книги, можно определить, как фельетоны. На первый взгляд, эти произведения носят достаточно традиционный характер. Р. Киреевым использовались такие элементы фельетонной поэтики, как комические имена, повторы, контаминация элементов высокого и публицистически-канцелярского стилей. Однако в ряде текстов отчетливо ощущается лирическая нота, зачастую связанная с введением образа героя-рассказчика, становящегося участником описываемых событий. Помещенные же в книге «Мальчик из чернильницы» небольшие рассказы свидетельствуют о стремлении писателя уйти от создания комических масок, характерных для фельетонов, к
воплощению психологически достоверных комических характеров. Таков, например, характер героя из рассказа «Собака Мюнхгаузена». Блистательный светский лев, душа общества знаменитый барон Мюнхгаузен появляется перед баронессой фон Гердер старым, растерянным человеком, потерявшим свою собаку, которая прожила в его доме четырнадцать лет, и оторопевшая баронесса вдруг понимает, что Мюнхгаузен напоминает ей молочника с его покорным, просящим выражением лица. И когда на вечернем приеме перед ней вновь
предстает все тот же блестящий барон, не желающий вести разговор о пропавшей собаке и забавляющий публику фантастическими историями, она чувствует себя в чем-то обманутой. В других рассказах – «Кругосветка на яхте», «Хочу арбуза», «Твердость моего духа», «Профилактика» – формы фантастического гротеска (например, превращение героя, который «разучился быть самим собой», в пчелу) используются не только как способ сатирического осмеяния, но и для того, чтобы обнажить внутреннюю неустойчивость современного человека, в котором постоянно сталкиваются потребность естественности, живого чувства и подчиненность ритуальным формам существования.
Первые «некрокодильские» произведения писателя – «Мать и дочь», «Лерка», «Филя», «Мои люди» – написаны вполне в духе времени, когда литература стремилась вывести на первый план так называемого обычного человека, подчеркивая в нем неординарность и глубину. Однако уже в этих произведениях писатель старается увидеть неоднозначность своих героев, не всегда способных противостоять обстоятельствам. Выявление этой неоднозначности зачастую идет через введение сатирически обрисованных второстепенных персонажей. В рассказе «Филя», например, такими персонажами становятся не только «барыня» Зинаида Филипповна, оплачивающая помощь Фили и его матери по хозяйству старыми платьями, угольным перегаром и апельсиновой кожурой, но и сама Филина мать, которая требует от мальчика, чтобы он и вел себя так, как того хочет соседка. В описании же чувств и поведения главного героя сквозит, скорее, мягкая ирония, связанная с его постоянными попытками играть ту или иную роль.
Однако по-настоящему писательская индивидуальность Р. Киреева проявляет себя в принесшем ему определенную известность романе «Апология». Исследователь А. Моторин считает, что в этом произведении писатель ориентируется на традицию Гоголя, вводя образ повествователя, в «котором реальный автор воплощает антигуманное мировоззрение». Действительно, Мальгинов – преуспевающий фотограф, человек, умеющий жить, – казалось бы, являет собой воплощенное зло. Однако, передоверяя повествование тому, кто по типу своего мироощущения близок Мальгинову, писатель стремится к изображению своего героя изнутри. Именно это определяет главенство иронии как основного способа видения и интерпретации жизни.
Постоянной для Киреева является мысль о разрушительности иронии как мироотношения. В записях 1979 г., приведенных в дневниковой книге «Сестра моя – смерть», говорится о самоубийстве друга автора В. Гейдеко, который, по признанию Р. Киреева, стал прототипом Рябова – героя одного из самых нашумевших романов писателя «Победитель». Объединившим прототипа и героя качеством, указывает Киреев, становится вечная ирония. По мысли автора, «…ирония почти всегда симптом душевного недуга, знак небытия».
Это явная парафраза мысли А. Блока, высказанной в его эссе «Ирония» (1908), где он пишет, что ирония «сродни душевным недугам». Этот «душевный недуг» характерен для целого ряда постоянно рефлектирующих героев писателя, которые смотрят на себя со стороны и равнозначно
ироничны в оценке как собственных, так и чужих поступков. Это и уже названный Рябов из романа «Победитель», и тот же Мальгинов из «Апологии».
И тем не менее именно ирония становится одним из способов творческой рефлексии в прозе писателя. Связана она, как уже говорилось выше, с размышлением о тех вопросах, которые определялись самой спецификой времени.
Эпоха безверия порождала дьявольское искушение замены веры в надличностные силы иной верой – в личность, что стимулировало к активности особый тип творчества, определяющийся кругом саморефлексии личности, отрешенной от стихии мира и в этом качестве открытой греху и смерти. Именно таким, по мнению Киреева, является и его собственное творчество.
Отсюда такое внимание к творческой личности, не способной выйти из круга собственных переживаний и ощущений. Особенностью такой личности становится ироническое отношение ко всему окружающему. Талантливый фотограф Мальгинов из романа «Апология» – один из Киреевских героев, «продавших» свой талант во имя меркантильных целей. Стремление героя к самооправданию заставляет его отчужденно иронически смотреть на людей, которые, с его точки зрения, либо неискренни, либо глупы. Загадочными для него остаются те, кто не способен «играть роль». Одним из таковых кажется ему поэт Гирькин, непрезентабельная внешность и чудаковатые привычки которого становятся объектом иронической рефлексии Мальгинова. Однако в то же время Гирькин в его сознании предстает как «другой», одержимый жаждой «первозданной естественности», которая означает «способность (или мужество?) человека жить сообразно своим склонностям и привычкам»
