Между тем, что написал Лев Толстой до 1880 года, и тем, что он написал после, пролегла глубокая пропасть. Хотя ещё в самых первых произведениях мы видим поиск рационального смысла жизни; веру в могущество здравого смысла и в собственный разум; презрение к современной цивилизации с ее «искусственным» умножением потребностей; глубоко укоренившееся неуважение к действиям и установлениям государства и общества; пренебрежение к общепринятым мнениям. Но в ранних работах это было рассыпано и не связано; после же его произошедшего в конце 1870-х гг. «обращения» все было объединено в учение – толстовство. Основы толстовства изложены Толстым в произведениях «Исповедь», «В чём моя вера?». Из нравственного учения Христа в качестве основополагающего принципа, из которого следует все остальное, взяты слова «Не противься злу». Он отверг авторитет Церкви: Но явились вопросы жизни, которые надо было разрешить, и тут разрешение этих вопросов церковью противное самым основам той веры, которою я жил, окончательно заставило меня отречься от возможности общения с православием. Вопросы эти были, во-первых, отношение церкви православной к другим церквам. Второе отношение церкви к жизненным вопросам было отношение ее к войне и казням» (Исповедь). Толстой осудил государство, поддерживающее насилие и принуждение. И Церковь, и государство безнравственны, как и все другие формы организованного принуждения. Осуждение Толстым всех существующих форм принуждения позволяет классифицировать политическую сторону толстовства как анархизм.
«Исповедь» — публицистическое и глубоко автобиографическое произведение одновременно, в нем сплелись два начала: публичное покаяние писателя и страстно-публицистическая проповедь открывшихся ему новых оснований жизни. В «Исповеди» Толстой рассказывает о том, как он пришел к своему учению, задавшись вопросом о смысле, оправдывающим человеческую жизнь, удерживающем от самоубийства. Но все чисто рациональные решения основного вопроса оказались неудовлетворительными: «Разумное знание привело меня к признанию того, что жизнь бессмысленна, жизнь моя остановилась, и я хотел уничтожить себя». Анализируя свою жизнь, Толстой заключает, что Цивилизованный человек живет в состоянии несомненного греха. Вопросы о смысле и оправдании возникают у него помимо его воли – из-за страха смерти – и ответ приходит, как луч внутреннего света; таков процесс, который Толстой описывал неоднократно – в Исповеди, в Смерти Ивана Ильича, в Воспоминаниях, в Записках сумасшедшего, в Хозяине и работнике.
«Народные рассказы». В 80-е годы Толстым создаются «Народ¬ные рассказы» (1885— 1886). Жанровое их определение условно: это разнообразные по своей форме произведения — сказки, легенды, крат¬кие зарисовки, бытовые сценки, собственно рассказы. Он стремился высказать в них свои идеи, свое новое миросозерцание так, чтобы ока¬заться понятым простым народом. Это были живые, выразительные «иллюстрации» к его учению. В сказке «Зерно с куриное яйцо» Толстой пере¬дает свои мысли о труде и земле. Он использует тройственную структуру народной сказки. К царю, заинтересовавшемуся необычным зерном, приводят дряхлого и немощного старика; затем — его отца, но уже с одним только костылем и видящего и слышащего лучше, чем сын. Наконец, приходит дед, легко и без костылей, прекрасно слышит, глаза светлые. На трижды заданные царем вопросы: покупал ли он такое зер¬но или сам на своем поле сеял? — отвечает: «В мое время и вздумать никто не мог такого греха, чтобы хлеб продавать, покупать. А про деньги и не знали: хлеба у всех своего вволю было». На второй вопрос о том, где его поле было? — отвечает: «Мое поле было — земля Божья... Земля вольная была. Своей землю не звали». На третий вопрос: отчего такое зерно родилось и почему он так бодр по сравнению с сыном и внуком? — следует ответ: «Перестали люди своими трудами жить, — на чужое стали зариться. В старину не так жили: в старину жили по-Божьи; сво¬им владели, чужим не корыстовались». «Сказка об Иване-дураке», не имеющая фольклорного источника, созданная Толстым, — фантастическая история о том, что можно про¬жить без войска и денег и что головой невозможно выработать больше, чем руками. Заниматься физическим трудом должны все без исключе¬ния. Обычай в Ивановом процветающем царстве всеобщего труда прост: «У кого мозоли на руках — полезай за стол, а у кого нет — тому объед¬ки». Близка к этой теме и сказка «Работник Емельян и пустой барабан». В легенде «Два брата и золото» высказывается мысль о порочности де¬нежных отношений: по Толстому, — это «соблазн дьявола», потому что «не золотом, а только трудом можно служить богу и людям».
Среди незавершенных замыслов Толстого выделяется небольшой набросок — «Записки сумасшедшего». Его герой приходит к мысли о том, «что мужики так же хотят жить, как мы, что они люди — братья..* Это было начало сумасшествия». Это состояние расстроило жизнь героя, ощутившего свое отчуждение от привычной среды. «Записки сумасшедшего» рассматриваются в творчестве Толстого как своеобразный подступ к теме повести «Смерть Ивана Ильича». Жизнь Ивана Ильича «была самая простая и обыкновенная и самая ужасная». Ужасна его служба (он судебный де¬ятель, который «при сознании своей власти, возможности погубить всякого человека» выработал в себе полнейшее равнодушие к делу, отбросив все «человеческое» в нем, ужасна его семья, где все чувствуют себя чужими друг другу, и даже в момент его гибели, ухода из жизни заняты исключительно со¬бой; ужасны «общественные интересы» с тем же лицемерием и эгоис¬тическими устремлениями. Перед Иваном Ильичом встает некогда вставший и перед Толстым вопрос о жизни и смерти. Сначала герой боится смерти и не хочет её принять: «почему он должен умереть? Он погибает в муках, а они живут и будут продолжать жить! Это кажется несправедливым, и умирающий не может смириться с тем, что жизнь так жестоко с ним обошлась; злоба перерастает в ненависть ко всем, кто не может даже представить себе, какие не только физи¬ческие, но и ужасные нравственные страдания ему приходится испыты¬вать. Он испытывает чувство одиночества: лишь единственный человек среди окружа¬ющей его лжи и холодного расчета, равнодушия искренне сочувствует ему - простой крестьянский мужик Герасим. (Толстой видел нравственный идеал в народе). Тем не менее, как бы ни была мучительна смерть, она становится избавлением, если принять её, избавив от мучений близких: «Да, я мучаю их. Им жалко, но им лучше будет, когда я умру». Решая умереть, он избавляется от страха смерти и от самой смерти: «Страха никакого не было, потому что и смерти не было. Вместо смерти был свет» Последний эпизод в повести - мгновения смерти героя — повторил в себе гени¬альный фрагмент «Войны и мира» (смерть князя Андрея). Там, в бредовом видении героя, какая-то могущественнейшая сила — смерть — ломится в дверь, и князь Андрей тщетно пытается сдержать ее; здесь, в повести, Иван Ильич, противясь гибели, борется с такой же неотвратимой силой, за¬талкивающей его в страшный черный мешок. И там, и здесь мгнове¬ние смерти оттеняется резким контрастом — светом, вспыхивающим в сознании умирающего. «Да, смерть — пробуждение! — вдруг про¬светлело в его душе» («Война и мир»). В «Ответе на определение синода», отлучившего Толстого (февраль 1901 г.)от церкви, он писал, что часто должен даже «делать усилия, чтобы не желать плотской смерти, то есть рождения к новой жизни», и потому «спокойно и радостно живет и спокойно и радостно приближается к смерти»
