Итог романного творчества Достоевского-роман "братья карамазовы". (1878-1880) Зерно романа-глава "Кана Галилейская" (деревня, место, где Христос совершил первое чудо)
Старец Зосима обр к Алеше(старец умер давно)Алеша выходит на улицу,смотрит на небо и падает на землю. Старец говорит Алеше,что он должен нести слово Божее в народ. Алеша уходит из монастыря в мир. Достоевский передал здесь дух пасхальности. По Д.,невозможно, чтобы Алеша пошел в революцию, т.к. он впитал правду Христа. Роман "Бр К" можно свести к 3 м формулам:
1)Всяк за всякого виноват (глава,где старец Зосима перед смертью разговаривает с учениками== каждый человек отвечает за всех людей
2)Спасая другого,спасаешь себя(гл. Таинственный посетитель)
3)Все,что я писал, я писал в духе православия ("Пострадать хочу"-говорит Митя Карамазов. пострадать за дитё(сон о погорельцах)
Иван Карамазов-богоборческая личность,ставит целью поколебать душу Алеши,чтобы тот совершил грех. В его душе живет черт , он подговаривает и Смердякова: "Если Бога нет, то все дозволительно".
Роман "Бр К"-ожидание воскрешения человеческой души.
Последняя и высочайшая вершина творчества Достоевского – роман «Братья Карамазовы», над которым писатель работал в 1878-1880 годы.
Роман связан с давним замыслом «Жития великого грешника», и перед его центральным героем – Алешей – также открывался путь испытаний, который должен был привести к выстраданному праведничеству в конце эпопеи.
К середине 70-х годов сложилась главная мировоззренческая предпосылка романной формы: убеждение Достоевского, что понять сегодняшнюю жизнь и сегодняшнего человека можно только тогда, когда данная стадия бытия и данная ступень развития предстает как открытая и готовая к переходу на следующую ступень, в следующую стадию.
Плотские инстинкты, цинизм и юродство, идеологический бунт, «инфернальная» красота – все вышло из обыкновенных границ, драматически напряглось, обнажая в себе возможность и необходимость возмездия за грех, очищающего страдания, веры в разумность бытия. Но чтобы возможность лучшего осуществилась, наличная действительность должна исчерпаться до конца, отдать всю себя новой стадии развития. Эту диалектику в романе формулирует и подчеркивает эпиграф - одна из глуюочайших евангельских метафор, связывающая бытийное целое разложение, смерть с зачатием новой жизни. Без разложения и умирания «карамазовщины» не высвободятся ее собственные могучие силы, не принесут плодов добра и истины. Рисуя картину современного разложения, Достоевский достигает в своей манере предельной выразительности. В общую мрачную атмосферу он вводит зловеще яркие краски порока и преступления, распределяет свет и тень по принципу резкой контрастности. За литературными приемами, за психологическими гротесками «Карамазовых» стоят подлинные факты эпохи, отмеченные вырождением дворянства, моральной деградацией личности, эпидемией уголовных преступлений и самоубийств, небывалым идейным разбродом. В таком состоянии предстает жизнь в «Братьях Карамазовых».
Смердяков убивает породившего его Карамазова-отца: круг разложения, таким образом, замкнулся. Но образ Смердякова этим в романе не исчерпывается. В нем Достоевский пророчески указывает на множащуюся породу «выморочных» людей, оторванных от национальных и общечеловеческих корней, лишенных уже не только веры, убеждений, сердечных привязанностей, но и самой способности и потребности их иметь. Смердяковы примут и исполнят любые идеи и лозунги, дающие ход их низкой и злой натуре, они станут «передовым мясом» (как называет его Иван) во всяком деле общественной смуты и разрушения, предпринятом каким-нибудь очередным Верховенским (или Лениным).
Проблема восприятия красоты, какая роль у нее в жизни? В старшем сыне, Дмитрии, дух и плоть безудержно устремлены к красоте — к венцу и главной тайне мироздания. Но красота здесь, в отличие от «Идиота», предстает героям глубоко двойственным явлением. И Дмитрий поражен этой двойственностью и переживает ее как внутренний разлом, как мучительный душевный «надрыв». Его жизнь — метание между двумя идеалами наконец выбор одного, обретение «нравственного Центра», без которого могучие стихии жизни превращаются в карамазовщину. Обе стороны красоты заключает в себе человек: «Начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом содомским. Еще страшнее, кто уже с идеалом содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны». «Слишком даже широк» человек, чья природа вмещает оба идеала, и в этой «широкости», без единственной и абсолютной меры истинно прекрасного, он обречен на трагическую двойственность, на внутренний хаос — как Свидригайлов, Ставрогин, Версилов, Дмитрий Карамазов. Но карамазовский избыток сил хочет обнять и пережить все. Дмитрий в бешеных порывах чувств и влечений переступает все границы —лишь чудо, «дух светлый» спас его в последний момент от убийства отца.
Проблема судопроизводства, бездушного и фактологического. Обстоятельства преступления приводят суд к убеждению, что убийца — Дмитрий. Следствие и судебный процесс, изображенные писателем в критических тонах, способны воссоздать лишь грубую механику материальных фактов, а правда человеческой души, в последнем боренье одолевшей в себе зло, им недоступна.
Проблема искупления грехов целых поколений. Митя осужден на каторгу, перед ним открывается путь страданий; уже начатый «хождением души по мытарствам» дознания и суда. Отнюдь не покорностью и смирением проникнут он на пороге новой жизни: в нем воскресает человек, во всей полноте прежних сил восставший на «идеал содомский», на зло не только в себе, но и в мире. Перед арестом Мите снится вещий, многозначительный сон: он едет по печальной степи и видит среди погорельцев мать с плачущим «дитем» и чувствует, «что хочет он всем сделать что-то такое, чтобы не плакало больше дите, не плакала бы и черная иссохшая мать дитя, чтоб не было вовсе слез от сей минуты ни у кого, и чтобы сейчас же, сейчас же это сделать, не отлагая и несмотря ни на что, со всем безудержьем карамазовским». Митя жаждет избавить мир от этих слез, ибо сознает, что в них виновен и он — дворянин Карамазов, унижавший и оскорблявший, поднявший руку на отца. Принять кару за несовершенное убийство — значит искупить эту вину, остановить падение дошедшей «до краю» личности, предотвратить окончательное разложение.
Карамазовская натура в Мите исступленно рвется жить и принимает страдание, чтобы очиститься и возродиться к иной жизни. В Грушеньке Митя видит теперь «новый зовущий свет», видит красоту не «инфернальную», а благую и спасительную.
