Революция в поэме «Двенадцать» показана, как стихийное и бесконтрольное событие. Автор сравнивает ее с метелью и вьюгой, с бураном, который сметает все на своем пути. Для Блока революция стала неизбежным событием. В нем собрано все недовольство и ненависть, которые в один миг вырвались на свободу и теперь несутся по просторам великой страны, сметая фигуры «буржуазной пошлости».
Революция ломает старый мир «барыней», «буржуев», «витий». Она беспощадна к ним. В строках поэмы мы слышим строки о гибели России. Но это не так. Умирает старый мир, а на его место приходит новый.
Для Блока революция имеет две стороны: черную и белую. Все происходящее в то время было залито кровью и насилием, сопровождалось грабежами и убийствами. Именно поэтому через все произведение идет борьба «черного вечера» и «белого снега». Блок пытается понять может ли революция действительно создать что-то новое или она способна лишь на разрушение.
Движущей силой революции становится образ двенадцати. Это простые солдаты, которые шагают уверенным шагом по улицам революционного города. Блок не однозначно относится к ним. В поэме они сначала изображены, как бандиты («в зубах цигарка, примят картуз»), но потом автор, говорит, что они простые русские парни, которые отправились служить в красную армию. Затем снова Блок показывает их грязные поступки. Они выливаю свою злость и ненависть на ни в чем не повинных людей. Двенадцать без доли сомнений убивают Катьку, только потому, что она сейчас с другим.
Революция для автора стала неизбежным событиям, но он так и не смог понять ее жестокости и бесчеловечности.
Смысл заглавия
В поэме главным оказывается собирательный герой – отряд красногвардейцев, несущий в ночное время дежурство по улицам Петрогада. Однако нельзя не заметить, что лишь два героя названы автором по имени: это Андрюха и Петруха, остальные же остаются безымянными (реплики героев можно приписать любому члену отряда).
Т. Годман, автор первой в Европе монографии о Блоке, ответил на этот вопрос так: «Двенадцать», выступающие в роли апостолов новой эры, - не рабочие, не интеллигенты, а грубые плебеи, умный сброд. Блок показывает революцию с ее теневой, отталкивающей стороны. Они – слепое орудие судьбы. Через кровь и смерть ведет их светлый образ Спасителя, ведет к неведомой, но высокой цели».
А. Лютер в «Истории РЛ» писал, что «Д», при всей их грубости, дикости, глупости и подлости, является бессознательными провозвестниками нового мира». В силу несознательности героев поэмы «Рив» находит их сравнение с апостолами
неоправданным. Они — всего лишь «современные миссионеры, которым, однако,
непонятен их символ веры». Итало-американский славист Р. Поджоли высказывает точку зрения, что в лице Двенадцати мы имеем дело с теми, кого К. Маркс называл люмпен-пролетариями.
У Хакела блоковские герои вызывают ассоциации с двенадцатью разбойниками из поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», с голытьбой, восставшей под предводительством Разина. Сопоставляя текст песни «Из-за острова на стрежень» с отдельными репликами из поэмы «Двенадцать», исследователь верно отмечает ритмико-стилистическую и смысловую «цитатность» последних.
Система образов
Блок в поэме «12» обращается к символическим образам старого и нового миров.
Старый мир:
Образ старушки, которую поэт сравнивает с курицей: «Старушка, как курица, кой-как перемотнулась через сугроб».
Блок хочет обратить наше внимание, насколько неустойчиво положение представителей царской России по-новому и стремительно складывающем мире. В образе старушки немало трагического: ее слезные размышления о том, что из плаката, на котором написано «Вся власть -Учредительному собранию» можно было бы сшить много портянок для ребят (данные слова героини наводят нас на мысль, что Россия находится в бедственном положении, практически в нищете из-за исторических событий революционных годов. Отмирание прежних взглядов, традиций, устоев приносят огромные страдания многим людям.
Образ буржуя, некогда могущественного, теперь он воровато упрятал нос в воротник: «И буржуй на перекрестке в воротник упрятал нос». Символично, что данный образ появляется в 9 главе – в нем воплощена растерянность старого общества перед грядущими переменами: он стоит на перекрестке, несмотря на то, что все дороги открыты, не может выбрать дороги (то есть герой не может найти дорогу в жизненном пути, он находится в символичном перепутье, ознаменованному сомнения, страхом перед неизвестным новым миром). В данном случае статичный образ буржуя противопоставлен стремительно идущим гвардейцам.
Поп: совсем недавно он «брюхом шел на народ», а сейчас «стороночкой за сугроб». Данный образ символизирует институт церкви, лишивший былой власти.
Барыня в карауле. В ее образе Блок в лубочном стиле выразил собственное мнение о слабохарактерных и неприспособленных представителей русского дворянства в новой жизни.
Пес становится воплощением прошлого, его преданность царю и отечеству уже не нужны, его готовность рвать врагов хозяина – тоже. Вместе с буржуем пес также остается в срединном пространстве, не зная дороги и конечного пути.
Катька, ушедшая от Петрухи, пока он воевал, находилась у богатых господ. Это весьма символично, поскольку в царское время женщине из простонародья невозможно было честно обеспечить свою жизнь. Катька – воплощение грешницы, блудницы, которой не место в новом обществе, где главенствуют большевики. Символична и сама смерть: старому миру приходит конец.
Ванька – бывший друг красногвардейцев (его можно сравнить с Иудой) перешел к «белым» ради наживы. Он труслив и беспомощен: убегает в тот момент, когда убивают Катьку. Трусость и эгоизм – особенности и пороки «старого» мира (так и многие люди покидали Россию в тяжелые годы революции).
Новый мир:
12 красногвардейцев, глазами которых мы видим уходящую царскую Россию. 12 – центральный образ в поэме, разгневанный народ, жаждущий перемен. Их образ передается автором в динамике: из голытьбы они постепенно превращаются в революционную силу, из красноармейцев в 12 апостолов. Преображается даже их походка: шедшие вначале вразвалку, они переходят на мерный шаг, ставший державной поступью.
Петька (один из 12) в нем автор передает смешение двух противоборствующих сторон: добродуший Петруха, не привыкший в жестокости, вынужден изменить свои ценности и взять в руки ружье.
Отдельно.
Образ Христа. В рус. лит. критике и в трудах православных мыслителей высказано немало трактовок образа «Иисуса Христа».
Религиозный философ П. Флоренский утверждает, что «Д» - предел и завершение блоковского демонизма, что автор подменил «идеал мадонны» «идеалом содомским», и это выразилось в искажении имени: «Исус» вместо «Иисус». Таким образом, перед нами выступает не Сын Божий, а Антихрист.
С Павлом Флоренским согласен в оценке смысла финала поэмы профессор Московской духовной академии М. Дунаев. Он тоже обращает внимание на пародийный характер образа Христа и его «красных апостолов»: крест подменяется «кровавым флагом», а сами двенадцать «апостолов», несущие «винтовочки стальные», под влиянием страха и тоски стреляют в Христа: «Этот «Исус Христос» появляется, как разрешение чудовищного страха, нарастание которого выражено девятикратным окриком на призрак и выстрелами, встреченными долгим смехом вьюги. Страх, тоска и тревога – существенный признак бесовидения, указываемый святоотеческой литературой».
В свою очередь, советские критики и искусствоведы стремились обосновать исключительно революционный пафос поэмы и ее финала. Так, А.В. Луначарский в статье «Александр Блок» писал: «… В поэме «Двенадцать» Блок хотел дать точное изображение подлинно революционной силы, бесстрашно указать на ее антиинтеллигентские, на ее буйные, почти преступные, силы и вместе с тем благословить самым большим благословением, на которое он был только способен»
Весьма популярной является точка зрения, согласно которой в поэме представлен некий синкретический, компилятивный образ, воплощающий духовный идеал А. Блока. Однако, на наш взгляд, будет точнее сказать, что данный образ отражает духовное борение, заблуждение автора. Не случайно атеистически настроенная советская критика восприняла блоковского «Исуса» как «символ ведущей их правды» и подчеркивала, что поэту удалось «увидеть первое сияние грядущей красоты в отталкивающих картинах современности» [Коган П.С. А].
Жанрово-стилевые особенности
Во внутренней композиции «Двенадцати» важную роль играют контрасты: цветовым контрастом поэма открывается («Чёрный вечер. / Белый снег»); чуть позже в гамму добавится третий цвет, «психологически» контрастный первым двум, — красный. Стоит заметить, что Блок оперирует базовыми цветами для русской языковой картины мира: именно эти три цвета наиболее частотны в русском языке. Среди других контрастов — слова, обращённые к убитой Катьке: «Что, Катька, рада? — Ни гу-гу… / Лежи ты, падаль, на снегу!» — и признание её убийцы Петрухи в любви к ней. В этом скрытом контрасте — два полюса отношения к женщине; здесь они не противоречат друг другу, и это подтверждает представление о той же Катьке как об одном из аватаров Вечной Женственности.
Уже не контрастно, а калейдоскопически выглядит в «Двенадцати» смена ритмов и песенных жанров. Акцентный, несколько хаотический стих первой главы сменяется энергичным дольником
· второй, далее следует четырёхстопный хорей третьей,
· четвёртой и пятой глав — размер, общий для частушки и, например, пушкинских «Бесов»;
· в шестой главе появляется немного расшатанный четырёхстопный ямб с парной мужской;
· далее возвращается четырёхстопный хорей, в рамках одной главы переходящий из элегической тональности в плясовую.
· Восьмая глава — имитация народного стиха, сложный сплав анапеста с хореем.
· Затем следует девятая глава — полуироническое возвращение к романсной, салонной поэтике, «избитому» четырёхстопному ямбу с перекрёстной женской/мужской рифмовкой.
· С десятой по двенадцатую главу вновь доминирует хорей — от просторечно-песенного до торжественного; пожалуй, «Двенадцать» — то произведение, в котором потенциал четырёхстопного хорея (размера, часто принижаемого как частушечный или детский) раскрывается наиболее зримо во всей русской поэзии.
С точки зрения композиционных задач такое сложное чередование, с одной стороны, подчёркивает лейтмотив поэмы — шествие и разговоры Двенадцати, с другой — напоминает о хаосе, главной стихии поэмы. Создаётся своего рода бриколаж: поэма творится из подручного, уличного материала.
Метры здесь редко стабилизируются — их перебивает заимствованная речь: лозунги («Вся власть Учредительному Собранию!», «Товарищ! Гляди / В оба!»), подчёркнуто нестихотворные фразы («Холодно, товарищ, холодно!»). Этот ритмический приём — одновременно и стилистический: полубессознательное разбойничье бормотание восьмой главы («Ужь я времячко / Проведу, проведу... // Ужь я темячко / Почешу, почешу...») обрывается фразой из молитвы: «Упокой, Господи, душу рабы Твоея...», а затем — сугубо прозаическим безличным: «Скучно!»
